Проповедник

— Да, я считаю довольно примечательным тот факт, что полиции позволили в этом деле настоять на своем. Я не знаю, кому они выкручивали руки, выбивая разрешение на такое дело, но собираюсь докопаться до самого конца. Можете мне поверить. Мы с вами живем не в полицейском государстве.

Линда опять что-то пробурчала себе под нос в тарелку.

— Извини, милая, что ты сказала? — спросила Линду Лаине.

— Я сказала, что вам даже в голову не пришло по крайней мере хоть раз подумать, каково сейчас Сольвейг, Роберту и Йохану. Неужели вы не понимаете, что они чувствовали, когда Йоханнеса выкопали из могилы таким вот макаром? Ну конечно нет. Единственное, о чем вы можете сидеть и болтать, так только о том, какой это стыд и срам для вас. Попробуйте для разнообразия хоть разок подумать о ком-нибудь другом.

Она бросила салфетку на тарелку и вышла из-за стола. Лаине опять начала свои манипуляции с жемчужным ожерельем, нервно размышляя: идти ей за дочерью или нет. Грозный взгляд Габриэля заставил ее остаться на месте.

— Да, мы знаем, откуда она набралась этих завиральных идей.

Его голос прозвучал обвиняюще, Лаине сидела молча.

— Нельзя сказать, что нас совершенно не заботит, как это повлияло на Сольвейг и ее сыновей. Совершенно ясно, что мы им сопереживаем, но они уже много раз демонстрировали, что им не нужно наше сочувствие. Как говорится, как постелешь, так и поспишь…

Лаине иногда ненавидела своего мужа. Он сидел за столом, такой довольный собой, и вкушал яичко с большим аппетитом. Она представляла себе, как подходит к Габриэлю, берет его тарелку и опрокидывает ему на темечко. Вместо этого она начала убирать со стола.

~ ~ ~

Лето 1979 года

Теперь они делили боль. Они прижимались друг к другу, как сиамские близнецы. Их объединяла симбиотическая связь, которая содержала в себе равные доли любви и ненависти. С одной стороны, становилось легче от того, что ты не одна в темноте, но, с другой стороны, росла и враждебность из-за желания уйти от неизбежного, чтобы другой, а не тебе пришлось переносить боль в следующий раз.

Они мало говорили. В слепоте подземелья голоса звучали как-то очень мрачно. Когда слышались приближающиеся шаги, они отрывались друг от друга и разрывали контакт кожи с кожей, их единственную защиту от холода и тьмы. Теперь они всеми силами стремились избежать боли. И они отталкивали друг друга и сражались, чтобы не быть первой, кто попадет в эти злые руки.

На этот раз выиграла она и слышала, как начались крики. В каком-то отношении это было почти так же болезненно, как и терпеть муки самой. Звук ломающейся кости отпечатался у нее в памяти, и она физически ощущала каждый ее крик в своем изувеченном теле. Она также знала, что произойдет после криков. Безжалостные руки, которые терзали и мучили, ломали и ранили, станут теплыми и нежными, особенно там, где боль сильнее всего. Теперь она знала эти руки так же хорошо, как свои собственные. Она изучила их — такие большие и сильные, но одновременно мягкие и гладкие. Пальцы — длинные, чувствительные, как у пианиста. И хотя на самом деле она их никогда не видела, но представляла себе очень отчетливо.

Сейчас крики становились все громче и громче, и ей очень хотелось поднять руки и зажать ими уши, но руки ее больше не слушались, они безжизненно свисали. Когда крики утихли и крышка люка наверху у нее над головой открылась, а потом закрылась опять, она поползла по сырому холодному песку туда, откуда слышала крики. Теперь наступило время утешения.

~ ~ ~

Когда крышка гроба открылась, стало абсолютно тихо. Патрик поймал себя на том, что, обернувшись, встревоженно смотрит на церковь.

Он не очень хорошо понимал, чего он, собственно говоря, ожидал: молнии, которая сверкнет с колокольни и испепелит их на месте за кощунство, или еще чего-нибудь, — но ничего подобного не произошло.

Когда Патрик увидел скелет в гробу, сердце у него упало. Он совершил ошибку.

— Ну ты даешь, Хедстрём! Такую бучу поднял — и что?

Мелльберг неодобрительно покачал головой и одной фразой обрисовал ситуацию. Патрик чувствовал себя как петух, которого уже пристроили на полено и вот-вот оттяпают голову. Но его шеф был абсолютно прав: он действительно устроил бучу и поднял всех на ноги.

— Ну, тогда мы его забираем и посмотрим, тот это парень или нет. Но мне кажется, здесь вряд ли нас ожидают сюрпризы, если только у тебя нет теорий насчет подмены тела или еще чего-нибудь такого.

Патрик в ответ только помотал головой. Он явно получил то, что заслужил. Криминалисты сделали свою работу, и в скором времени скелет уже везли в Уддеваллу. Патрик и Мартин сели в машину, собираясь ехать обратно в участок.

— Ты мог оказаться прав. Ничего невозможного в этом не было.

Мартин говорил успокаивающе, но Патрик только опять помотал головой.

— Нет, прав был ты. Столь грандиозный заговор слишком сложен в осуществлении, чтобы оказаться правдой. Что поделаешь, мне придется теперь привыкать жить с этим.

— Да уж, можешь в этом не сомневаться, — сказал Мартин сочувственно. — Но ты вот о чем подумай: мог бы ты жить в согласии с собой, если бы этого не сделал и если бы потом вдруг узнал, что был прав, но это стоило жизни Ени Мёллер. Во всяком случае ты попробовал, и мы должны продолжать работать и рассматривать все идеи, которые приходят в голову, — сумасшедшие они или не сумасшедшие. Для нас в этом единственный шанс найти ее вовремя.

— Если уже не слишком поздно, — сказал Патрик мрачно.

— Ты знаешь не хуже меня, что мы не должны так думать. До тех пор, пока мы не нашли ее мертвого тела, она жива, и никакой альтернативы быть не может.

— Ты прав, конечно. Но сейчас я совершенно не представляю, за какую ниточку хвататься, где нам искать. Мы все время возвращаемся к этой чертовой семейке Хульт, но ни разу не нашли чего-нибудь конкретного, за что можно ухватиться.

— У нас есть связь между убийствами Сив, Моны и Тани.

— И ничего, что говорит о какой-нибудь связи между ними и исчезновением Ени.

— Это верно, — признался Мартин. — Но на самом деле это не играет особой роли, не правда ли? Главное, что мы делаем все, что можем, чтобы найти убийцу Тани и того, кто похитил Ени. Один и тот же это человек или два разных — так или иначе выяснится, но мы делаем все, что можем.

Мартин подчеркнул каждое слово в своей последней фразе и надеялся, что его услышат. Он понимал, почему Патрик казнил себя после неоправдавшегося вскрытия могилы, но сейчас они не могли позволить, чтобы ими руководил розыскник, не верящий в себя. Патрик должен верить в то, что они делали.

Когда они вернулись обратно в участок, Анника остановила их в приемной. Она держала в руке телефонную трубку и прикрыла микрофон, чтобы человек на другом конце провода не услышал, что она говорит Патрику и Мартину.

— Патрик, это Йохан Хульт. Он категорически настаивает на том, чтобы поговорить с тобой. Перевести разговор в твой кабинет?

Патрик кивнул и быстро пошел к себе. Секундой позже зазвонил телефон.

— Патрик Хедстрём.

Он жадно слушал, задал пару вопросов и потом с новой энергией помчался к Мартину.

— Давай подымайся, Молин, нам надо сгонять во Фьельбаку.

— Но мы же только что оттуда, куда на этот раз?

— Предстоит небольшой разговорчик с Линдой Хульт. Мне кажется, у нас наклевывается кое-что интересное на этот раз, кое-что очень интересное.

Эрика надеялась, что по примеру доблестного семейства Флуд ее гости возжелают провести целый день на море, и тогда хоть на какое-то время она будет избавлена от их присутствия. Пустые надежды, в этом пункте она ошиблась полностью.

— Мы с Маде не очень увлекаемся морем. Мы лучше составим тебе днем компанию здесь, в саду, вид отсюда просто замечательный.