Женщина в красном

— Очень мило с вашей стороны помочь приятелю.

Линли взглянул на Дейдру. Её лицо покрылась пятнами. Что это за коллега такой? Любовник, бойфренд, прежний партнёр? Отчего такая реакция?

— Я поступаю так по дружбе, — продолжила Дейдра, словно он задал ей эти вопросы. — Рак поджелудочной железы. Это приговор. А ведь отец Пола ещё не старый человек, ему пятьдесят четыре. Пол хочет попробовать все средства. Думаю, что напрасно, но кто я такая, чтобы возражать? Поэтому я пообещала Полу, что найду место с наилучшей статистикой излечений. Глупо, правда?

— Вовсе нет.

— Конечно глупо, Томас, Ну какая может быть статистика в месте, окружённом мистицизмом и слепой верой? Где выше шансы на излечение? Там, где я искупаюсь в воде, или там, где я напишу просьбу на бумажке и оставлю её у подножия мраморной статуи святого? А если я поцелую землю в Междугорье? [35]А может, лучше остаться дома и молиться? Им нужны чудеса, чтобы приблизиться к святости. Так зачем куда-то ехать? По крайней мере, деньги бы сберегли, которых и так нет.

Дейдра затихла, и Линли снова взглянул на неё. Девушка прижалась к дверце машины, её лицо совсем раскраснелось.

— Простите, — добавила она. — Я слишком разнервничалась, но терпеть не могу, когда во время кризиса люди прощаются со здравым смыслом. Если вы понимаете, о чём я.

— Да, — ровно отозвался Линли. — Понимаю.

Дейдра поднесла ладонь к губам. Руки у неё были сильные, чувствительные, — руки врача с коротко остриженными чистыми ногтями.

— О господи. Извините. Снова сболтнула лишнего. Язык мой — враг мой.

— Ничего, всё нормально.

— Нет, не нормально. Вы бы сделали всё, чтобы спасти вашу жену. Простите, пожалуйста.

— Нет. Ваши слова совершенно справедливы. Во время кризиса люди начинают метаться, теряют голову, ищут выход. Но выбирают слепую надежду, а не то, что является лучшим с точки зрения здравого смысла.

— И всё же я не хотела причинить вам боль. Да и любому другому в такой же ситуации.

— Благодарю.

Теперь уже Линли не знал, как подобраться к её обману, разве только самому что-нибудь придумать, однако он предпочёл этого не делать. Лучше бы Ханнафорд сама расспросила Дейдру Трейхир о её маршруте из Бристоля до бухты Полкар. Сообщила бы Дейдре, что ни в каком пабе та не завтракала и что полиции это известно. Ханнафорд сумела бы повернуть ситуацию в свою пользу и заставила бы ветеринара признаться во лжи.

Линли воспользовался паузой в разговоре и сменил тему.

— Мы начали с гувернантки, — произнёс он непринуждённо. — Я вам об этом рассказывал? Чистый девятнадцатый век. Всё продолжалось, пока мы с сестрой не взбунтовались и в Ночь Гая Фокса не сунули ей в постель лягушек. А в это время года, можете мне поверить, найти лягушек не так-то просто.

— У вас что же, в детстве была гувернантка? Бедная Джен Эйр, лишённая мистера Рочестера, который избавил бы её от рабства? Должно быть, ужинала одна в своей спальне, потому что хозяева к себе не приглашали?

— Всё было не так плохо. Обедала она вместе с нами. С семьёй. Няни у нас не было, но, когда настало время учёбы в школе, появилась гувернантка. Для меня и моей старшей сестры. А вскоре родился брат. Он на десять лет младше меня.

— Это всё так очаровательно старомодно, — засмеялась Дейдра.

— Да. Но иначе нас ждал пансион или деревенская школа, где мы стали бы водиться с местными детьми.

— С их ужасным корнуоллским выговором, — заметила Дейдра.

— Вот именно. Отец решил, что мы должны пойти по его стопам, а это исключало деревенскую школу. Мать тоже не хотела отправлять нас, семилетних, в пансион.

— Мудрая женщина, — вставила Дейдра.

— Да, и в итоге они пришли к компромиссу — гувернантке. Но потом мы её отвадили и всё-таки отправились в местную школу, чего, кстати, оба хотели. Отец каждый день проверял наше произношение. Очень боялся, что мы станем говорить как простолюдины.

— Он уже умер?

— Много лет назад.

Линли бросил взгляд на Дейдру. Та внимательно смотрела на него, и Линли подумал, что девушка наверняка удивляется выбранной им теме.

— А у вас? — спросил он, постаравшись, чтобы голос его звучал обыденно.

В прошлом ему ничего не стоило загнать подозреваемого в ловушку.

— Мои родители живы и здоровы.

— Я имел в виду школу, — пояснил он.

— О, всё было до скуки нормально.

— В Фалмуте?

— Наша семья не из тех, кто посылает детей в пансион. Я училась в городской школе вместе с простыми ребятами.

Она попалась. В этот момент Линли обычно захлопывал ловушку, но сейчас этого не сделал. Дружелюбно беседуя, они доехали до бухты Пенгелли. Линли рассказал о том, как привилегированная жизнь привела его к работе в полиции. Дейдра поведала о своей любви к животным, о том, как после спасания ежей, морских и певчих птиц поступила на ветеринарный факультет, а оттуда — в зоопарк. Призналась, что единственное существо, которое ей не нравится, — это канадский гусь.

— Они захватывают планету, — заявила Дейдра. — Во всяком случае, Англию уже захватили.

Любимым её животным была выдра. Всё равно какая: речная или морская.

В деревне Пенгелли в магазине, торговавшем всякой всячиной и имевшем почтовое отделение, они в считаные минуты узнали, что Кернов в округе великое множество. И все они — отпрыски Эдди Керна и его жены Энн, живущих в пяти милях от деревни. Энн трудится в гостинице «Кроншнеп». Работа у неё — синекура, потому что Энн очень сдала после удара, случившегося с ней несколько лет назад.

— Керны расползлись по всей деревне, — сообщила им почтмейстерша.

Это была седовласая женщина неопределённого возраста, хоть и явно немолодая. Она пришивала пуговку на детскую белую рубашку и, завидев посетителей, укололась от неожиданности. Воскликнула: «Чёрт побери!», извинилась, вытерла кровь о синий кардиган и продолжила занятие.

— Стоит вам выйти наружу и выкрикнуть имя Керн — и десять человек на улице оглянутся.

Почтмейстерша проверила, крепко ли пришита пуговица, и откусила нитку.

Пока Дейдра изучала небогатый выбор фруктов, Линли покупал открытки, которыми он наверняка никогда не воспользуется, почтовые марки и мятные леденцы (вот они должны пригодиться).

— Я и понятия не имел, что у Кернов такое потомство, — заметил он.

Почтмейстерша укладывала его покупки.

— Они родили семерых. И все остались здесь, за исключением старшего — Бенесека. Тот давно отсюда уехал. А вы друзья Кернов?

Женщина с любопытством переводила взгляд с Линли на Дейдру.

Линли показал ей полицейское удостоверение. Выражение лица почтмейстерши тотчас изменилось. На нём словно было написано: «Осторожно, копы!»

— Убит сын Бена Керна, — пояснил Линли.

— Да что вы? — Почтмейстерша схватилась за сердце. — О господи, какая ужасная весть. Как это произошло?

— Вы знали Санто Керна?

— Да кто у нас не знал Санто?! Он и его сестрёнка гостили у Эдди и Энн с раннего детства. Энн покупала им конфеты и мороженое. Не Эдди. Эдди никогда. Он в деревню не ходит. Уже много лет.

— Почему?

— Одни судачат, что он слишком гордый. Другие считают, что ему стыдно. Энн — совсем другая. К тому же она здесь работает, а Эдди старается жить натуральным хозяйством.

— Чего он стыдится? — поинтересовался Линли.

Почтмейстерша слегка улыбнулась, но улыбка не имела ничего общего с дружелюбием или весельем. Скорее, женщина поняла, в каком положении находится: он — профессиональный дознаватель, а она — источник информации.

— Деревня-то небольшая, — сказала почтмейстерша. — Когда у кого-то что-то не так, новости разлетаются быстро. Ну, вы понимаете.

Возможно, почтмейстерша имела в виду Кернов, а может, намекала на собственное положение. Почтмейстерша всегда на людях, ей ли не знать о том, что происходит в бухте Пенгелли? Деревенская жительница, она помнила народную мудрость: держать рот на замке и не разбалтывать чего не надо постороннему человеку.