Противостояние

Костенко достал из кармана пиджака бумажник, раскрыл его, показал фото женщине:

– Этот воспитатель у вас был?

– Ой, батюшки-светы, он!

– Когда он вас навестил?

– Да с месяц, наверное…

– Одет был во что?

– Так он капитан, моряк, в звездах я не разбираюсь, правда… Погодите-ка, а почему вы из газеты – и с этим?

– Я пишу для журнала «Человек и закон», а мы там всякие дела раскручиваем, Галина Ивановна… Адреса он вам, конечно, не оставил?

– Обещал написать.

«Значит, он сжался перед броском, – понял Костенко. – Он подбирает последние крохи, он не хочет, чтобы хоть что-нибудь осталось после него на п а м я т ь».

– Но он такой же, как на фотографии?

– Покажите еще раз, я его глаза сразу увидала, они запоминаются – глаза человека, знавшего, что такое блокада Ленинграда…

– А как можно такие глаза описать?

– Они очень живые, но в самой глубине – пустота, боль непроходимая, затаенность, страх перед завтрашним днем. Так мне кажется, хоть я блокаду почти не помню. Помню только, каким тяжелым и холодным был кусок хлеба и как в нем пальцы вязли… Как в пластилине…

Она взяла фото, посмотрела:

– Он сейчас в очках, с усами, потолстел…

– Усы – седые?

– Знаете, нет… Он вообще почти совсем без седины шатен, не дашь его возраста, выглядит значительно моложе…

– Это очень опасный преступник, Галина Ивановна. Очень. Если он к вам вдруг, – вряд ли, конечно, но если – придет, вы не вздумайте сказать ему про мой визит. И не покажите вида, что заметили пропажу фотографий… И вот вам телефоны – здешний и московский… А теперь давайте-ка вспоминать – все, что только можно о нем вспомнить.