Детективы Дэшила Хэммета. Т. 3

Но Пат не аплодировал мне. Он меня изругал. Изругал подробно, желчно и с таким чувством, что стало ясно: я выиграл еще одно очко в моей маленькой игре. Он обзывал меня такими словами, каких я никогда не выслушивал от человека, сделанного из костей и мяса, — иначе говоря, от того, кого можно треснуть.

Когда он кончил, мы отнесли в соседнюю комнату бумаги, фотографии и книжку с адресами, лежавшую в сейфе, и положили в маленькую железную печку. К тому времени когда наверху раздались голоса и шаги полицейских, все это превратилось в золу.

— Ну, это уже точно последнее! — объявил Пат, когда мы кончили нашу работу. — И больше ты ни о чем не попросишь, доживи хоть до тысячи лет.

— Точно, последнее, — откликнулся я.

Мне нравился Пат. Он правильный малый. Шестым сним­ком в пачке был снимок его жены — бесшабашной, огнеглазой дочки кофейного магната.

НЕСУРАЗНОЕ ДЕЛО

Харви Гейтвуд распорядился, чтобы, как только я появлюсь, меня немедленно препроводили к нему. Однако мне потребовалось не меньше четверти часа, чтобы преодо­леть полосу препятствий, созданную из многочисленных пор­тье, курьеров, секретарш и секретарей, каждый из которых непреклонно преграждал мне дорогу, начиная от входа в здание Деревообрабатывающей компании Гейтвуда и закан­чивая личным кабинетом председателя. Кабинет был огромен. Посредине стоял письменный стол величиной с супружеское ложе — из красного дерева, разумеется.

Как только вымуштрованный служащий компании, сопро­вождавший меня, шмыгнул за дверь, Гейтвуд перегнулся через стол и взревел:

— Вчера похитили мою дочь! Я хочу достать этих бан­дитов, даже если для этого мне придется выложить последний цент!

— Расскажите мне, пожалуйста, обо всем подробно, — попросил я.

Но он желал немедленного действия, а не вопросов, по­этому я потерял около часа, чтобы получить сведения, на сообщение которых он мог затратить пятнадцать минут.

Это был могучий здоровяк — около двухсот фунтов тугой красной плоти — и феодал-самодур, от макушки яйцевидной головы до носков гигантских, сшитых, несомненно, на заказ ботинок. Он сколотил свои миллионы, стирая в порошок каждого, кто становился на его пути, и сейчас, в ярости, готов был продемонстрировать эту милую привычку. Его нижняя челюсть выступала, как гранитный утес, глаза налились кро­вью — короче, он был в прекрасном расположении духа. Сна­чала все смахивало на то, что детективное агентство «Кон­тинентал» потеряет клиента, так как я дал понять, что, если он не расскажет все, что мне необходимо узнать, я пошлю это дело к дьяволу.

Однако в конце концов я выжал из него все, что мне было нужно.

Его дочь Одри вышла из семейной резиденции на Клей-стрит вчера вечером около семи, заявив своей горничной, что идет прогуляться. Домой она не вернулась. Об этом Гейтвуд узнал только из письма, которое пришло утром. Отправители сообщили, что его дочь похищена, и требовали за ее осво­бождение пятьдесят тысяч долларов. Гейтвуду предлагали при­готовить эту сумму в стодолларовых банкнотах, чтобы он мог без проволочек передать ее, когда получит инструкцию, как это сделать. В качестве доказательства, что они не шутят, похитители присовокупили к письму прядь волос девушки, колечко, которое она всегда носила на пальце, а также напи­санную ее рукой записку, в которой она просила отца вы­полнить все, что от него требуют.

Письмо это Гейтвуд получил в своем офисе. Он немедленно позвонил домой и получил подтверждение, что девушка дей­ствительно не спала ночью в своей постели и никто из прислуги не видел ее с тех пор, как она вечером вышла на прогулку. Гейтвуд немедленно позвонил в' полицию и передал туда письмо, а позже решил также нанять и частных детективов.

— А теперь, — загрохотал он, как только я выудил из него все это и заодно убедился, что он ничего не знает о знаком­ствах и склонностях своей дочери, — теперь немедленно бери­тесь за дело! Я плачу вам не за то, чтобы вы просиживали задницу и переливали из пустого в порожнее!

— А что вы намерены делать?

— Я?! Я намерен швырнуть этих… этих… за решетку, если даже за это мне придется отдать последний цент!

— Прекрасно! Однако прежде всего вам следует распоря­диться, чтобы приготовили эти пятьдесят тысяч. Вы должны иметь возможность передать их им, как только они пришлют вам инструкцию.

Он открыл рот. Потом захлопнул его, щелкнув зубами, и надвинулся на меня.

— Меня никогда… слышите, никогда и никто не мог прину­дить к чему-либо в этом роде! — прохрипел он. — Я еще не рехнулся от старости! Я не клюну на этот блеф!

— И… что, несомненно, порадует вашу дочь. Послушайте, то, что я вам предлагаю, всего лишь необходимый тактический ход. Не думаю, чтобы эти пятьдесят тысяч значили для вас так уж много, а уплата выкупа даст нам два шанса. Во-первых, при передаче денег всегда существует возможность задержать лицо, которое за ними явится, или, по меньшей мере, выйти на какой-то след. Во-вторых, когда ваша дочь вернется домой, она сможет сообщить какие-то детали, которые помогут нам пой­мать похитителей. Какими бы предусмотрительными они ни были.

Гейтвуд сердито затряс головой. С меня было довольно препирательств, поэтому я вышел, рассчитывая на то, что логика моего предложения дойдет до него раньше, чем станет непоправимо поздно.

В резиденции Гейтвудов было столько прислуги — сто­рожей, садовников, камердинеров, лакеев, шоферов, поваров, горничных и так далее, что ее хватило бы для содержания отеля.

Одри Гейтвуд перед уходом не получала телеграммы или письма с посыльным, и никто не звонил ей по телефону — короче, не был использован ни один из тех приемов, к кото­рым обычно прибегают, чтобы выманить жертву из дома. Своей горничной она сказала, что вернется через час или два, однако тот факт, что она не вернулась ночевать, горничную отнюдь не обеспокоил. Одри была единственной дочерью и после смерти матери вела себя как заблагорассудится. Отец никогда не знал, где его дочь. Они не очень ладили друг с другом. Слишком похожие характеры, как я догадывался. Ничего необычного в том, что она не ночевала дома, не было. Она редко сообщала домашним о намерении переночевать у какой-нибудь приятельницы.

Одри исполнилось только девятнадцать лет, но выглядела она на несколько лет старше. Рост — метр шестьдесят пять. Голубые глаза и каштановые волосы, длинные и очень густые. Бледная и нервная. Фотографии свидетельствовали, что глаза у нее большие, нос маленький, правильной формы, а подборо­док заостренный. Она не была красивой, но одна из фото­графий, на которой улыбка стерла с ее губ капризную гри­масу, говорила, что она может быть, по меньшей мере, хо­рошенькой. В тот день она была одета в светлый твидовый костюм с этикеткой лондонского портного, кремовую шел­ковую блузку с темной отделкой на поясе, коричневые шер­стяные чулки, коричневые туфли и серую меховую шапочку; на ней не было никаких украшений.

Я поднялся наверх — девушка занимала три комнаты на третьем этаже — и осмотрел ее вещи. Я обнаружит ворох любительских снимков — мужчин, парней и девушек, а также груду писем разной степени интимности; подписи на них составляли богатейшую коллекцию имен, фамилий и прозвищ. Я записал все обнаруженные координаты. Всегда существует вероятность, что один из адресов приведет к лицу, послужив­шему приманкой. Кроме того, кто-нибудь из ее знакомых мог сообщить следствию что-то важное.

Вернувшись в агентство, я разделил адреса между тремя детективами, которые — весьма кстати — сидели без дела и могли немного послоняться по городу. Затек я связался по телефону с полицейскими, которым было поручено это дело, ОТаром и Тодом, и поехал в управление, чтобы встретиться с ними. Там я застал также инспектора Люска. Вчетвером мы вертели факты так и эдак, снова и снова анализировали предполагаемый ход событий, но без всякого результата. Одно не вызывало у нас сомнения: мы не можем рисковать, предав дело огласке, не можем предпринимать каких-либо явных действий, пока девушка не вернется домой и не окажется в безопасности.