Исчадие рая

Тело Анны обнаружили лежащим возле шахты неработающего лифта, на холодном, кое-где еще сохранившем остатки плиточного узора, но в большей части грязно-сером каменном иолу. Не надо было обладать специальными познаниями в криминалистике, чтобы понять, что она погибла, бросившись или сброшенная кем-то с лестничного пролета между четвертым и пятым этажами, в широкий зияющий проем, образовавшийся на месте вывороченного с корнем литого фрагмента перил. Таких проемов на всем протяжении лестничных маршей было несколько, но этот был самым широким, к тому же находился достаточно высоко, следовательно, избран был не случайно.

В принципе, все было предельно ясно в этой трагедии, кроме одного, самого главного обстоятельства: была Анна кем-то убита или, измученная вконец, она решила добровольно покинуть этот неприветливый и неуютный мир?

И только два человека этим ранним московским утром, прохладным и неприветливым, что особенно остро ощущается в центре города, в квартирах, окна которых обращены в унылые колодцы угрюмых дворов, уверенно и однозначно могли ответить на этот вопрос.

Первым был неведомый убийца, вторым – Александр Егоров. Все то время, пока заведение лихорадило в поисках Анны, а позже, когда поиски завершились жуткой находкой, повергло в полный и абсолютный шок, он оставался совершенно невозмутимым внешне, отстраненным от всего, что происходило вокруг, и каким-то даже отрешенным, что дало основание предположить, что бывший хозяин заведения снова – не в себе, однако сейчас это мало кого заинтересовало и уж тем более встревожило. Когда ему сообщили о том, что тело Анны обнаружили, он на некоторое время вышел из оцепенения и стал дотошно интересоваться подробностями, никоим образом не отреагировав на сам факт гибели.

– Твари все они, бессердечные, – возмущенно заметила по этому поводу администратор второго этажа, – мы для них не люди, а так… – Она безнадежно махнула рукой и в который уже раз начала горько рыдать. Все, кто при этом присутствовал, мысленно с ней согласились. Впрочем, было совершенно непонятно, почему Егоров не спешит покинуть заведение, – с минуты на минуту здесь должны были появиться сотрудники милиции – и закрутится обычная малоприятная следственная карусель. Самым неприятным было то, что незнакомых оперативников, так или иначе, придется посвящать в специфический характер заведения «5005». Им же, в свою очередь, наверняка захочется пообщаться со всем его персоналом, включая девочек, которых вопреки распоряжению Рокотова никуда не отправили, по той простой причине, что главный менеджер по персоналу куда-то исчез и на вызовы не отзывался. Кроме того, документы, счета, деньги – словом, все содержимое сейфа Анны наверняка привлечет к себе их пристальное внимание. И одному Господу Богу было известно, что за всем этим последует. В то же время выдрессированный в страхе персонал сбежать с места события не смел, как не смел и принять какого-нибудь волевого решения, к примеру, спешно уничтожить или вывезти куда-нибудь все документы, девочек просто выставить на улицу, а все заведение объявить закрытым частным клубом. Какие-то объяснения в этой связи придется дать и Александру Егорову, по крайней мере, засвидетельствовать свою личность, объяснить причину своего пребывания здесь в такое время и характер отношений с погибшей. И тем не менее он не спешил уезжать, что дало персоналу еще одно веское основание заключить, что Егоров помешался окончательно.

Разумеется, никто не мог знать и даже предполагать, что все время с того момента, когда Анна покинула его апартаменты, Егоров напряженно думал, сопоставлял и анализировал все известные ему разрозненные и запутанные факты. Процесс шел мучительно, поскольку, вялый после запоя, больной в принципе и совершенно растерявший, как выяснилось, свои былые блестящие возможности, мозг его очень медленно и неохотно включался в работу, не мог сосредоточиться на ней, постоянно путался и сбивался, вынуждая по нескольку раз отрабатывать одну и ту же позицию.

Известие о страшной загадочной смерти Анны действительно не вызвало у него практически никакой эмоциональной реакции, однако именно оно оказалось новым импульсом и одновременно последним недостающим в логической цепочке фактом. Это своеобразное сочетание сыграло роль детонатора, и в сознании его произошел мощный взрыв, обеспечивший прорыв мыслительного процесса к финалу. В эти минуты Егорову показалось, что он наконец понял все, и это открытие настолько ужаснуло его, что вмиг улетучились вялость и апатия, страх перед домашней расправой, все прочие чувства и эмоции, еще несколько часов назад испепелявшие его больную душу. Он совершенно был уверен теперь, что смертельная фантасмагория, которая в дьявольской пляске закручивалась вокруг него последнее время, калеча и уничтожая людей в своем безумном вихре, вероятнее всего, с минуты на минуту продолжится дальше, и остановить ее может он один.

Лихорадочно, не попадая дрожащими пальцами на нужные кнопки миниатюрного телефона, он начал набирать знакомый телефонный номер. К телефону долго никто не подходил, и лоб Егорова покрылся холодной испариной: это вполне могло быть продолжением фантасмагории. Наконец трубку на том конце сняли. Он услышал знакомый, неприятный ему голос, но сейчас было не до эмоций.

– Дина, – не желая тратить время на приветствия и прочую вежливую ерунду, резко бросил он, обращаясь к младшей сестре своей жены, – быстро дай трубку Рае!

– Саша, это ты? – В голосе женщины ему почудился почти ужас.

– Я, разумеется, кто же еще. Немедленно позови Раису.

– Саша, где ты? – Собеседница была явно в невменяемом состоянии, но он легко и быстро объяснил это тем, что долгое его отсутствие и история с Рокотовым, очевидно, совершенно доконали жену, и она призвала на помощь всю родню, как поступала почти всегда, чувствуя, что не может справиться с ним своими силами.

– Слушай, отцепись. Говорю тебе, позови к телефону Раю, это очень важно.

– Рая умерла, Саша, – сдавленно, словно слова эти давались ей с огромным трудом, после долгой паузы, отозвалась женщина.

– Что ты сказала, Дина?

– Рая умерла.

– Как?

– Если ты имеешь в виду от чего, то я скажу тебе, Саша, – от горя и потрясения. От оскорбления… – Ее голос крепчал, перемежался с истерическими всхлипами…

Она явно настроена была на длинную обличительную тираду. Но ему необходимо было срочно узнать подробности этой очередной смерти. Возможно, то обстоятельство, что сейчас речь шла о смерти его жены, он просто еще не осознал, а возможно, подсознание, четко сориентированное на решение одной-единственной задачи, отсекало от восприятия всю прочую информацию.

– Послушай меня, я приеду через тридцать минут. Слышишь? Я немедленно еду домой. Но скажи мне: от чего она умерла?

– Кому ты нужен здесь, предатель, трус, подлец…

– Дина, я очень прошу тебя, скажи мне: от чего умерла Рая? – Он говорил с ней медленно, едва ли не по слогам выговаривая каждое слово, как с маленьким ребенком или тяжело больным человеком, и это возымело действие.

– Сердечный приступ. Сердце, сердце у нее не выдержало всего.

– Где, дома?

– Нет, в салоне, она принимала успокаивающую ванну… Она хотела успокоиться, она думала, что сможет справиться, как всегда…

– Дина, слушай меня внимательно. – То, что сейчас он должен был донести до сознания совершенно потерянной от горя женщины, притом заставив ее немедленно начать действовать, было настолько важно, что Егоров резко встал с кровати и сделал стремительный нервный шаг в сторону окна.

И тут произошло неожиданное, в первые секунды он даже не обратил на это внимания – где-то в глубине его груди вдруг возникла крохотная болевая точка, словно кто – то изнутри резко вонзил в тело тонкую иглу. Точка стремительно разрасталась, через доли секунды она была уже размером с маленький шарик, потом – шар оказался величиной с бильярдный, но продолжал расти. Он заполнил уже все пространство грудной клетки и теперь пытался вырваться за ее пределы, разрывая ткани и выламывая кости. Боль росла пропорционально и через минуту после укола невидимой иглы была нестерпимой. Потом шар, очевидно, добился своего и, разломив грудную клетку, стал расползаться по всему телу, заполняя дикой, нечеловеческой болью диафрагму и легкие, горло… Он почувствовал жестокое удушье и последним, отчаянным усилием воли вцепился холодеющей рукой в тугой узел галстука, как будто причиной смертельного спазма был именно он.