Падение звезды

У Вермеля отвисла челюсть.

— Что? — тупо переспросил он.

— Я говорю: рано или поздно вас всех пересажают. Окрепнув, государство постарается вернуть себе все, что потеряло в девяностых. Все, что вы и вам подобные, нахапали, пользуясь его слабостью и тупостью его правителей. И тогда вам конец, — с ухмылкой закончил журналист.

Благообразное лицо олигарха побагровело от ярости. Он вдруг по-боксерски вздернул руки к груди и, яростно ими тряхнув, рявкнул:

— А ну вон отсюда! Убирайтесь! Чтобы духу вашего здесь не было!

Дверь распахнулась, и в кабинет Вермеля ворвались охранники. Мгновенно оценив ситуацию, они бросились к журналисту, схватили его за плечи и рывком подняли из кресла. Диктофон с грохотом упал на пол.

— Вон его! Вон! — орал олигарх, топая ногами.

В мгновение ока охранники вышвырнули нахального журналиста из кабинета босса.

Вермель долго не мог прийти в себя. Он достал из кармана пиджака упаковку таблеток, выдавил одну на ладонь и забросил в рот. Пожевал, поморщившись, и мучительно проглотил. Затем хрипло проговорил:

— Совсем распоясались, суки. В девяностых я бы этим говнюком задницу подтер.

Вскоре таблетка подействовала, и олигарх немного успокоился.

«Надо будет позвонить их редактору, — подумал Эдмонт Васильевич. — Хотя… не стоит и руки марать».

Он достал из стола бутылку виски, отвинтил крышку и глотнул прямо из горлышка. Напиток приятно согрел пищевод. Вермель глотнул еще раз, затем закрутил пробку и убрал бутылку обратно в стол. Теперь он окончательно успокоился и даже отнесся к ситуации с юмором.

«А паренек-то не промах, — с усмешкой подумал он. — У моих директоров от одного моего взгляда поджилки трясутся, а этот…» Вермель вспомнил, с какой бесстрашной наглостью смотрел на него журналист. А когда телохранители потащили паренька к выходу, он не только не испугался, но даже и улыбнулся — как человек, одержавший моральную победу. Прямо не журналист, а бойцовый петушок!

Черт их знает, этих молодых. Кто скажет, что творится у них в головах? Абсолютно непонятное поколение. Лет десять назад все было проще. Любого человека Эд-монт Васильевич видел насквозь. Страх, алчность, растерянность и отчаяние — вот из чего состояли их жалкие душонки. Но нынешние совсем не такие. Они с пеленок смотрят на жизнь как на свою собственность. И попробуй переубедить их в обратном. Зубы сломаешь!

Размышляя, Эдмонт Васильевич снова потянулся за бутылкой, но вовремя остановился. Времени было всего два часа дня. Рановато для виски.

За последние полтора года сложился определенный ритуал, суть которого заключалась в том, что выпить рюмочку-другую Вермель позволял себе только после шести вечера. А к восьми от него уже здорово разило спиртным. Иногда Эдмонту Васильевичу становилось стыдно собственной слабости, но он тут же успокаивал себя двумя фразами: «В конце концов, это единственный способ расслабиться. А значит — большого вреда от этого не будет».

Его и в самом деле не было. Эдмонт Васильевич Вермель оставался богатым и влиятельным человеком. Он работал с семи утра до восьми вечера. И даже в пьяном виде рассуждал более здраво, чем большинство жителей этой странной страны, которая подарила ему сотни миллионов долларов и которая теперь смотрела на него как на своего главного врага.

Олигарх. Словечко-то какое придумали, а! Так и слышатся в нем «боль» и «крах». Нет, слово «бизнесмен» гораздо приятнее. «Бизон смел» — примерно так. Это слово способно воодушевить любого. Ну да ладно, пора заниматься делами…

Вечер трудного дня Эдмонт Васильевич решил провести с любовницей. Это ^Лбыла немолодая уже женщина, сохранившая, однако, и фигуру, и стать. Да и кожа у нее была очень даже ничего.

Впрочем, Эдмонт Васильевич давно уже перестал ценить в женщинах лишь их внешние качества. Двадцатилетних девчонок с упругой попкой и роскошной грудью вокруг пруд пруди. Кинь стодолларовую купюру — и слетятся как голубки на хлебное крошево. А вот найти настоящую женщину (такую, как пишут в книгах!) — умную, красивую, и чтобы шарм был — это еще нужно поискать. К тому же и красота зрелых женщин обладала для Вермеля гораздо большим магнетизмом, нежели ровная, гладкая оболочка двадцатилетних продажных девиц.

Вот как он объяснил это за кружкой пиво своему другу:

— Понимаешь, Лелик, это как если бы из каждой поры проступала… ну душа, что ли? Как если бы содержание было видно сквозь обложку.

— А у молодых она не проступает?

Вермель махнул рукой:

— Там один только глянец. А внутри — пустые страницы, максимум — вклейки из модного каталога. Шелуха, одним словом.

— Но ведь не всегда! — Среди нынешних молодых девчонок попадаются очень даже интересные экземплярчики! Уж я-то в этом знаю толк, поверь!

— Ты просто не дорос до настоящих отношений, — усмехнулся в ответ Вермель. — Ты все еще действуешь как подросток: сунул, вынул — и домой. А в отношениях со зрелыми женщинами… ну это как будто ангел рядом, понимаешь?

Выпив кружку-другую пива, Эдмонт Васильевич всегда начинал выражаться изысканно.

Друг, стареющий ловелас, которого давно уже возбуждали лишь совсем юные создания, не мог понять страсти Вермеля, однако спорить с ним не стал. Отчасти потому, что спорить с Эдмонтом Васильевичем было бессмысленно. А в девяностые за это и головы можно было лишиться. Но сейчас, слава богу, времена настали более-менее вегетарианские.

До любовницы Вермель в тот вечер так и не доехал. Навалились срочные дела и проблемы, которые требовали немедленного разрешения.

Домой Эдмонт Васильевич вернулся совсем поздно. Жена спала, дети тоже. Он прошел к себе в кабинет и бросил на стол портфель. Затем опустился в кресло, сдернул со ступней потные носки и с удовольствием вытянул гудящие ноги.

Немного отдохнув, Вермель достал из ящика стола заветную бутылочку «Черного Джонни» и свой любимый приземистый граненый стакан. Поднося стакан с виски ко рту, он пошатнулся и, на мгновение потеряв равновесие, выплеснул часть напитка себе на пальцы.

— А, черт! — досадливо крикнул Эдмонт Васильевич.

Отхлебнув виски, он поставил стакан на стол, затем достал из кармана носовой платок и тщательно вытер мокрые пыльцы. Ну вот, порядок. Теперь можно продолжать.

Вермель протянул руку к виски. Листок бумаги, на котором стоял мокрый стакан, оторвался от дна стакана и медленно спланировал Эдмонту Васильевичу на колени. Вермель хотел смахнуть лист с колен, но тут взгляд его упал на крошечную надпись в центре листа. Эдмонт Васильевич прищурил близорукие глаза, и тут лицо его вытянулось.

— Что за… — пробормотал Вермель и поднес листок к самым глазам.

Прямо посреди белого диета, в красном, влажном еще ободочке (след от стакана) чернели буквы: «Вермель».

Надпись была перечеркнута черной линией.

— Это еще что за шутки? — спросил неизвестно кого Эдмонт Васильевич. В сердце шелохнулось нехорошее предчувствие. А своей интуиции Эдмонт Васильевич очень доверял. Во многом благодаря поистине звериному чутью на опасность Вермель и был до сих пор жив. В отличие, кстати говоря, от большинства его «коллег по бизнесу», которые удобрили своими изрешеченными пулями телами тощую почву российского; бизнеса.

Эдмонт Васильевич тщательно оглядел лист. Бумага как бумага. Ничего особенного. Распечатано на принтере.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Эдмонт Васильевич.

Но на самом деле он понимал. Не нужно быть Эйнштейном, чтобы догадаться: перечеркнутая фамилия — это явная угроза. Но вот от кого она исходит? Вермелю давно уже никто не угрожал в открытую. Предупреждали — это да, бывало. Но чтобы так!

Вермелю вдруг стало страшно. Как эта чертова бумага попала в кабинет? Он быстро посмотрел на окно — оно было закрыто. «Ну, разумеется, закрыто, кретин! Ты ведь живешь на пятнадцатом этаже», — сказал себе Эдмонт Васильевич.

Вермель встал из кресла, взял подозрительный листок и босиком прошлепал в спальню. Жена спала, тихо похрапывая во сне. Мгновение поколебавшись, Эдмонт Васильевич потряс жену за плечо: