Порнограф

Кажется, мы угодили в вертеп на воде, осматривался я: над бассейном пылали мощные юпитеры, пестрели пустые ряды для потенциальных болельщиков, у бортиков замечалась гибкая прислуга с передвижными столиками, а в темных проемах — телохранители. Было такое впечатление, что мы находимся на съемках фильма о простых парнях, на которых завистливое и нищее общество поставило тавро: «новые русские». Вот только легендарный белорусский режиссер Попович-Зиберштейн убыл за натурой и шекелями в государства Израиль, позабыв вякнуть в матюгальник традиционное: «Мотор, засранцы!»

Так-так, сказал я господину Степанову, надеюсь, наша встреча произойдет не в водной стихии? А мне нравится, хохотнул князь Мамиашвили и попытался содрать шкеры. С себя. Чтобы обследовать подводные русалочьи шхеры? Пришлось напомнить о долге перед родиной и Софочкой. Пока мы припирались, «дельфин» лупил саженками по дорожке в попытке установить мировой рекорд. Сев в первом ряду, мы заскучали, точнее я. Сосо распустил слюни до колен и с любознательностью дикого гамадрила наблюдал за веселым, но голым хороводом. Я же задавал себе вопрос: на хрена катавасились всю ночь напролет? Черт-те что. Все-таки трудно иметь дело с хозяевами новой жизни. Не знаешь, что от них, сукиных детей, ждать. То ли огреют бейсбольной битой от всей своей магической души, то ли отравят паюсной икрой, то ли вот… сиди и жди.

На мгновение мое утомленное сознание отключилось, как лампочка, и я увидел: в огромном хлорированно-изумрудном пространстве пластается пловец, его руки раскинуты в стороны, точно у сына Божьего, и кажется, человек этот дремлет в воде… вот только… расползающаяся кроваво-пурпурная плащевая ткань под ним…

Плюм-ц! Я вздрагиваю и возвращаюсь в суетное, мелкое. По кромке бортика шлепает некто в халате. Ба! Так это сам господин Лиськин. Имел честь видеть на экране ТВ и на газетных полосах. Моложав и энергичен, с подвижным и хитроватым лицом бывшего вожака бывшей и самой массовой организации в бывшей стране всеобщего глубокого удовлетворения, картонной колбасы, пшеничной, осветленной да здравниц в честь часто невменяемых, но мордатых руководителей партии и правительства. Такие, члены ВЛКСМ, конечно, любили справную баньку с горючей водочкой, березовыми веничками и ядреными комсомолочками, по призыву партии выстригающим (понятно где) барельеф великого Ленина. А что же теперь? Все то же самое. Однако масш-ш-ш-ш-штабы — ого-го! Старым большевичкам в самом сладком сне такой размах строительства капиталистического рая не мог привидится. Как говорится, ученики пошли дальше своих учителей. И от этого факта никуда.

— Наслышан-наслышан, — приближался шоумен. — Ох, эти бабы! Бики-бики! Все беды от них, закаперщиц.

— Не согласен я, — неожиданно выступил Сосо. — Какая жизнь без этих роз любви, ах?

Я пнул локтем защитника клятых закаперщиц под ребра: блядь, тут вселенная летит в тартарары, а он со своими цветами любви. Однако господин Лиськин поддержал моего товарища: без них, милых и с дырочками меж лебяжьих ляжек, мир был бы другим. Я понял, что нахожусь в окружении поклонников традиционного траха, что с одной стороны радовало, а с другой — отвлекало. От главной темы сочинения. Если представить, что мы все абитуриенты, сдающие экзамен на право уйти в иные, высшие сферы.

— Все будет хорошо и даже более того, — господин Лиськин заметил мои переживания и сделал знак лакею. Тот в мановение ока прикатил тележку с дребезжащими кувшинами, где находились натуральные соки. — Угощайтесь, господа. Рекомендую: манго — райское наслаждение.

И пока я снова оглядывался в надежде обнаружить скрытую кинокамеру, с помощью коей снимали рекламный ролик о нас, эдемных, мать-нас-так-растак, Сосо с кувшинами был отправлен шоуменом к бултыхающимся русалкам, и у нас появилась возможность поговорить конфидециально, как любит выражаться официальный ТАСС.

— Буду с тобой, командир, откровенен, — заявили мне. — У меня проблем выше крыши. Любошиц — конечно, друг, да дело превыше всего. Какой нынче главный девиз деловых людей, знаешь?

— Какой?

— Друзей нах… й. Они мешают. Они балласт. Они, — отмахнул рукой, будто гнал от себя тени прилипчивых приятелей. — Но иногда интересы совпадают. Любошиц — слизь, однако в команде, и с этим нельзя не считаться. Меня интересует другое: почему «банковские» активизировали свои действия? Мы обо всем договорились?..

— В «Подкове», — решил показать, что мы тоже умеем хлебать щи лаптями.

— И там тоже, — покосился в мою сторону. — Маркович — мудак гороховый, думает миллиарды в кармане, и он помазанник божий. А что деньга — ху… ня. Наше богатство — наши люди. Они творцы своей судьбы, — и подмигнул, точно сообщнику.

— Как господин Жохов? — пошел я ва-банк. — Уж он-то точно сотворил свою судьбу. С вашей помощью?

Мой собеседник помрачнел и сообщил, что не любит предателей и длинные языки. Первое утверждение относилось, должно быть, к усопшему депутату, а второе, кажется, ко мне.

— Будь моя воля, — заявил шоу-бизнесмен, — я бы кастрировал за треп. И перешел к решительному наступлению. — Итак, что-то там вякал Берековский о программе «S»?

— Кому? — не понял я.

— Тебе, родной, тебе?

Я искренне удивился: о «S» стало известно из аудикассеты. Это первое. И второе, если бы я что-то знал определенное об этой программе, наверное, бы не задавал вопросов. И был бы тих и нем, как покойник в розах.

— Ох, не нравиться мне все это, — шумно вздохнул шоумен.

— Что именно? — решил уточнить.

— А ежели ты, командир, засланный?

Я понял, что ситуация выходит из-под контроля: обе противные стороны маленько свихнулись в своих подозрениях. А почему бы не использовать эту слабость? Остается только угадать, куда какую клемму тиснуть, чтобы не получить летальный разряд в шесть тысяч вольт. Думай, Ванечка, думай, от этого зависит твое душевное состояние. Если дашь маху, то удар бейсбольной биты покажется тебе милым шлепком судьбы.

— Какой я засланный, — развел руками. — Я папарацци.

— Как это?

— Фотожурналист, — и показал на «Nikon», болтающийся на груди.

— Не нравиться мне все это, — повторил. — е' банкир и е' как там тебя… почувствуйте разницу.

Я понял, почему дела моего собеседника идут так прекрасно — он никому не доверял. От такого шуточками не отделаешься. Надо идти по лезвию ножа, и я начал повествование о бедном журналюге, который волею случая заделся порнографом. И отснял оживленные кувырки в гостиничном номере «Метрополя», чтобы заработать кусок хлеба. Господин Лиськин открыл рот от удивления и, по-моему, окончательно утвердился в мысле, что его держат за лоха.

— Как это перепутал крыши? — задал естественный вопрос. — Ты что идиот?

— Не идиот, но со мной такое случается, — признался я со сдержанной скромностью. — Это легко проверить в «Голубом счастье».

Название журнала для сексуальных меньшинств привело шоумена в состояние прострации: он бесповоротно решил, что я над ним издеваюсь. Самым наглым образом. А вот не надо быть так далеко от народа. И его нужд.

— И что? Вы решили шантажировать снимками? — взял себя в руки. Весело.

Я признался: поначалу была такая мысль, а потом пришло понимание, что есть возможность зацепить г-на Берековского на более благородный, скажем так, крючок. Этим мы занимались, и, наверное, плохо, потому что потеряли Александру. Временно.

— Вляпались вы, братцы, в говнецо, вляпались, — задумался о своем господин Лиськин. — В нашем деле кто самый страшный? Дилетант. Его проще пристрелить, чем разбираться.

— Прекрасные перспективы, — кисло улыбнулся я, — у нас.

— Но вы не дилетанты, — цыкнул слюну в стакан с манговым соком и сделал знак телохранителям. — Даю вам шанс подумать о смысле жизни. Хватит часа?

— О чем речь? — не понял я.

— Поразмышляй на досуге, командир. Покумекай. Я вижу, у тебя голова крепкая.

Я выматерился и заявил, что мне думать нечем — опилки в башке. Мне пообещали это проверить. Именно через час. Я расстроился — говоришь правду, никто не верит; врешь, тоже не верят. Как жить, господа? Последний час. Несомненно, этот трехнутый от поп-музыки и сверх меры подозрительный man накрошил в своей черепушке такую окрошку из бредовых измышлений.