Чужое лицо

Бьюкенен кивнул, словно эта информация была для него чем-то само собой разумеющимся, поддерживая в присутствии Синди легенду о том, будто последние три месяца он работает у ее мужа.

- Ну так вот, кто-то звонил в офис и хотел говорить с тобой, - продолжал Дойл. - Мужчина. Я ответил ему, что тебя какое-то время не будет. Он сказал, что перезвонит.

Бьюкенен постарался скрыть тревогу.

- Вероятно, кто-то из тех, кого я обслуживал. Может, хотел что-нибудь спросить о приборе, который ему установили. Он не назвался?

Дойл мрачно покачал головой.

- Значит, дело не слишком важное. - Бьюкенен постарался, чтобы это прозвучало непринужденно.

- Я тоже так подумал. Кстати, после ленча мне нужно будет съездить в контору. Надо кое-что проверить. Если ты чувствуешь себя нормально, может, составишь мне компанию?

- Джек, он же должен отдыхать, а не работать, - вмешалась Синди.

Бьюкенен прожевал и проглотил кусок.

- Не надо беспокоиться. Правда. Я поспал я чувствую себя намного лучше. Я съезжу с тобой.

- Прекрасно. - Дойл начал наконец есть, потом остановился и, нахмурившись, посмотрел на Синди. - С тобой все будет нормально, пока мы обернемся?

- А что может со мной случиться? - Синди через силу улыбнулась.

- Отличный суп, - похвалил Дойл.

- Я рада, что тебе нравится. - Улыбка Синди стала еще более вымученной.

5

- Что-то не так, - констатировал Бьюкенен. Дойл не ответил, делая вид, что внимательно следит за движением.

Бьюкенен решил форсировать события.

- Ваша жена так благожелательна, что создается впечатление, будто она над этим работает. И очень старательно. Она не задаст вопросов, но улавливает скрытый смысл слов и событий - как в случае с этим телефонным звонком, например. Если ее улыбка станет хоть чуточку старательней, то у нее лицо треснет. Она ни на минуту не поверила, что мы с вами друзья. Да, она старается делать вид, что все в порядке, но истина состоит в том, что ей от меня не по себе, и во время ленча она уже просто не могла этого скрывать. Если ее нервозность усилится, то мне, наверно, придется уйти.

Дойл продолжал смотреть вперед. Машина то и дело проскакивала по мостам, переброшенным через каналы, вдоль которых, возле пальм и дорогих домов, стояли на приколе прогулочные катера. Солнце светило нещадно. Дойл надел темные очки, но его явно беспокоил не столько солнечный свет, сколько предмет разговора.

Тогда Бьюкенен оставил Дойла в покое, перестал на него давить, предоставил ему реагировать на ситуацию естественным для него путем. Но и после этого Дойл так долго молчал, что Бьюкенен начал думать, собирается ли тот вообще отвечать, если не подтолкнуть его снова.

Но этого делать не пришлось.

- Проблема не в вас, - произнес Дойл сухо. - Как бы я хотел, чтобы все было так просто. Синди рада принимать вас в нашем доме как гостя. Это действительно так. Она хочет, чтобы вы пожили у нас, сколько потребуется. Когда дело касается оказываемых мной услуг, ее нервы бывают невероятно крепкими. Помню, как однажды... Я служил тогда в Коронадо, в Калифорнии... Мы с Синди жилы вне базы. Утром я с ней попрощался, уехал на службу, и вдруг моей группе объявили состояние боевой готовности. Никаких контактов с внешним миром. Естественно, я не мог сообщить ей, что вылетаю на задание. Могу представить себе, что она чувствовала, когда я не вернулся домой в тот вечер. Растерянность. Тревога. Никакой моральной подготовки к тому, что утром мы, возможно, виделись с ней в последний раз. - Голос Дойла стал жестче. Он мельком взглянул на Бьюкенена. - Меня не было шесть месяцев. - Бьюкенен заметил, что Дойл не сказал, куда его посылали, а сам Бьюкенен никогда бы этого не спросил. И Дойл продолжал: - Как потом оказалось, какой-то репортер пронюхал, что я из тех самых "тюленей" и что Синди - моя жена. Он явился к нам на квартиру и стал добиваться, чтобы Синди сказала ему, куда меня послали. Ну, в тот момент Синди еще даже не знала, что я уехал, а тем более куда - конечно, что касается "куда", то она бы этого в любом случае не узнала. Но женщина послабее Синди была бы просто застигнута врасплох появлением репортера, который обрушивает на нее лавину вопросов и объявляет ей, что меня послали на задание. Естественным для нее в этой ситуации было бы страшно удивиться, признать, что я действительно "тюлень", и спросить у него, очень ли опасна моя миссия. Но с Синди такое не проходит. Она сделала большие глаза, заявив, что понятия не имеет, о чем те толкует. Приходили и другие репортеры, и все упирались в ту же самую стенку. Их ждал всегда один и тот же ответ: "Я не понимаю, о чем вы говорите". Поразительно. Она ни разу не позвонила на базу, чтобы узнать, где я и что со мной. Она вела себя так, будто все идет нормально, с понедельника по пятницу ходила в свой офис - она работала секретарем по приему посетителей в одной страховой компании, - а когда я наконец вернулся, она крепко поцеловала меня и сказала, что соскучилась. Не спросила: "Где ты был?", а просто сказала, что соскучилась по мне. Я уходил на множество заданий и никогда ни на секунду не сомневался, что она оставалась верна мне.

Бьюкенен кивнул, хотя и не получил ответа на свои незаданный вопрос: если Синди нервничала не из-за его присутствия, то в чем причина напряженности, которую он ощущал?

- У Синди рак, - сказал Дойл.

Пораженный, Бьюкенен молча смотрел на него.

- Белокровие. - Голос Дойла звучал напряженно. - Вот почему она повязывает голову платком. Чтобы спрятать голый череп. От химиотерапии у нее выпали все волосы.

Бьюкенен ощутил стеснение в груди. Теперь он понимал, почему у Синди на щеках такой румянец, а кожа кажется прозрачной. Это химические препараты, которые она принимает, в сочетании с изнуряющим влиянием болезни создают эффект в ее телесности, эфирности.

- Вчера она как раз вышла из больницы после своего очередного трехдневного курса лечения, - сказал Дойл. - Вся эта возня с едой сегодня во время ленча... Она же почти ничего не может есть. А этот пирог, который она затеяла... Химиотерапия как-то влияет на ее вкусовые ощущения. Она не выносит сладкого. Когда вы спали, ее вырвало.