Кандибобер (Смерть Анфертьева)

- Где же выход? - возмутилась Наталья Михайловна.

- Ну как же, - Вовушка совсем устыдился. - Это я... Начал. Мы со сторожем уже неделю выпрямляем... Верхний этаж на полметра вернулся, куда ему надо. Только никому! - Вовушка, кажется, всерьез испугался. - Нам ещё неделя понадобится.

- Откуда ты знаешь, что небоскреб сдвинулся? - спросил Анфертьев.

- А вон, - Вовушка кивнул в сторону своего теодолита, установленного на подоконнике. Накрытый тускло отсвечивающим колпаком, он казался неземным предметом. - Вадька, ты должен помнить... Навел на низ, навел на верх, кое-что умножил, кое-что разделил, ввел коэффициенты... Это все чепуха. Главное - пошел домик, пошел. Я все боялся, что мне его с места не стронуть. Стронул. Завтра пойду на прием к министру, буду пальцы ломать, буду дураком прикидываться, глаза подкатывать, он тоже будет пальцы ломать, руки к груди прижимать, дескать, не знаю, как вам помочь... Глазки делать будет, звонить куда-то. Причем так будет спрашивать: правда, ведь мы не можем разрешить?.. Ну, конечно, я так и думал, я так и доложил товарищу Сподгорятинскому... А товарищ Сподгорятинский уже неделя как в преступном сговоре со сторожем.

- А зачем в это ввязываться сторожу? - Наталья Михайловна передернула все ещё красивым плечом, когда оно прикрыто какой-нибудь тканью.

- Ему надоело на этом гиблом объекте. Говорит, что с тех пор, как из концлагерей бегал, не испытывал ничего остренького. Откровенно говоря, Вовушка перешел на шепот, - мы со сторожем, с Сергей Иванычем, поначалу рванули лишку, и небоскреб повело больше, чем нужно. Теперь на место ставим.

- Вы его так раскачаете, потом и середину не найдете? - осторожно спросила Наталья Михайловна.

- И такое бывало. - Вовушка снял с теодолита серебристый колпак, обернулся к Анфертьеву:

- Сейчас в соседних домах с минуту не будет света. Ну, ничего, стерпят.

И действительно, когда Вовушка нажал неприметную кнопку на своем приборе, свет в домах начал медленно гаснуть. И вдруг из анфертьевского окна вырвался тонкий желтоватый луч и, пронзив облака, уперся в чернеющий контур небоскреба.

Потом ночную темноту пронзил ещё один луч, и Вовушка выключил теодолит. Снова вспыхнули окна и продолжилась многосерийная передача о поимке опасного преступника.

- Все в порядке, - сказал Вовушка. - Осталось около восьмидесяти сантиметров. Сегодня к утру верхний этаж пройдет с полметра. Хочешь посмотреть?

Когда они подошли к необъятной громаде, поднимающейся с земли и теряющейся среди звезд, на строительной площадке никого не было. Но вскоре из тени вышел старик.

- Воду не перекрыли, Сергей Иванович? - спросил Вовушка.

- Перекрыли. Но я договорился со сторожем на напорной станции. Две бутылки запросил, охламон поганый!

И тут Анфертьев увидел, что из толстой пожарной кишки вытекает струя воды и уходит в какую-то щель. Сколько ни пытался он обнаружить следы работ, усилия его были напрасны.

- Ну что? - подошел к нему Вовушка. - Догадался? Мы закачиваем воду, размягчаем грунт, и вся дура начинает клониться в эту сторону. Вот и все.

Главное - рассчитать количество воды, характер закачки, особенности грунта, вес сооружения, глубину фундамента, местонахождение луны, все это увязать и соответствующим образом рассчитать.

- Луна-то здесь при чем?

- А притяжение! Я даже поправку на комету Галлея ввел, - шепотом похвастался Вовушка, и глаза его при свете фонаря диковато сверкнули. Через неделю можно приглашать новоселов. Сколько же канцелярий здесь поместится, сколько директоров с секретаршами, сколько шкафов с бумагами... А как красиво засветятся окна зимним вечером или осенью сквозь мокрую листву...

- И все ради того, чтобы окна светились? - хмыкнул Анфертьев.

- Конечно, нет! - Вовушка приблизился к нему и жарко зашептал на ухо:

- Когда небоскреб станет на место, будет проще доказать полезность моего теодолита. Во время концерта Несравненной Аллы мне не удалось доказать его силу.

Все решили, что это Алла затеяла шутки с пространством и временем.

Представляешь, в чудеса верят, а в науку - нет! Вот и приходится по ночам небоскребы выравнивать. Но это ещё ничего, спокойная работа... Приходилось поезда останавливать, самолеты сажать. А помнишь ту историю со спутником?

- Неужели ты?! - задохнулся от ужаса Анфертьев.

- Да как тебе сказать... - стыдливо потупился Вовушка. - Там с кристаллом накладка вышла - ромбододекаэдр перекошенным оказался, у него одна грань отсутствовала. А спутник ничего, его потом восстановили.

Стоял знойный вечер, и настырное солнце палило прямо в окна опустевшего заводоуправления, пробивая насквозь вылинявшие шторы. Где-то на втором этаже с размеренностью дня и ночи, зимы и лета, жизни и смерти слышались шаркающие звуки швабры. Покинув красноватые сумерки лаборатории, Анфертьев пересек комнату бухгалтерии и вышел в коридор. Здесь было тихо и пусто. Воняло перегретыми бумагами, потными телами, заводской гарью. Сквозь щель в двери, подпертой половинкой кирпича, проникало яростное солнце, и сухая мелкая пыль в его горячих лучах висела в воздухе, вихрилась галактиками, но не было рядом Натальи Михайловны, которая всмотрелась бы в пылинки, и поняла бы их, и сумела бы им понравиться. Раздвигая и круша эти вселенные, Анфертьев прошел сквозь них, заперся в бухгалтерии и задернул штору, стряхнув с неё несколько миллиардов вселенных, наполненных жизнью, страстями и бедами, до которых никому в нашем мире не было никакого дела.

Ручка у Сейфа была прохладной. Это удивило Вадима Кузьмича, ему казалось, что весь мир в эти минуты должен быть раскален. Он постоял несколько мгновений, давая возможность Сейфу узнать его. И, лишь ощутив соучастие, сунул руку в карман. Ключ был теплым. Со знакомым металлическим стуком он вошел в прорезь.

Повернулся раз, второй. Ушли в пазы стальные стержни. Из темного нутра пахнуло спертым воздухом, пахнуло преступлением. В глубине мерцала зеленоватая стеклянная банка, на треть заполненная мелочью. Это была ловушка - медяки, пересыпанные каким-то порошком. Стоило коснуться монетки, и пальцы тут же покрывались несмываемыми красными пятнами. И чем старательнее смывать их, тем они будут становиться ярче, сильнее, постепенно охватывая всю ладонь. Упаси вас Бог, ребята, коснуться в этот момент лица - оно тоже сделается преступно красным, и тогда ничто не спасет вас от разоблачения.