Букет для будущей вдовы

- А ты своим? - злобно передразнил он.

- Я доверяю. И прекрасно понимаю, что ужасно обиделась бы, если бы кто-нибудь попытался обвинить в преступлении мою тетю, или брата, или сестру. А ещё я попыталась бы доказать, что они тут ни при чем. Доказать, а потом плюнуть в морду, тому кто в этом сомневается... Вот ты веришь, что тетя Оля никого не убивала?

- Жень, ты просто её не знала, - Митрошкин отстранился и улегся на диван, сцепив руки на затылке и глядя в потолок.

- Согласна: не знала. И согласна, что она, наверняка, была прекрасной женщиной. А теперь следи за ходом моей мысли: слухи по городу идут уже сейчас, скоро о "старухе из подвала" заговорят все вокруг. Естественно, этим заинтересуется милиция. Потом кто-нибудь вспомнит, что в доме у тети Оли висели репродукции Ван Гога. Улавливаешь?.. Даже если системы никакой нет, и все это просто нелепое совпадение, её, думаешь, оправдают? У тебя не возникает нормального человеческого желания разобраться в этом самому? Тебе не интересно, в конце концов, куда она делась?

- Слово "интересно", Жень, не совсем подходит к данной ситуации, - он отвернулся и теперь сосредоточено смотрел на темно-коричневую, неполированную стенку шкафа. - Если ты, конечно, понимаешь, о чем я?

- Понимаю. Прости... Но ты тоже попытайся понять!

- А я, по-твоему, дурак?.. Просто тетя Оля... Ну, я не знаю... Она таким человеком всегда была - мягким, добрым. Только вот с Маринкиным мужем у неё не заладилось. Наверное, ревновала сильно, что единственную доченьку какому-то чужому мужику отдала. Она ведь её, считай, для себя родила, тряслась над ней всю жизнь.

- А Маринин муж, он что из себя представлял?

- Да, не знаю. Я с ним виделся-то всего пару раз. Вроде, нормальный был мужик. Тоже веселый, умный. И к Маринке хорошо относился, и тещу не норовил с балкона сбросить. Анекдоты какие-то рассказывал.

- И что с ним случилось? - я тоже легла рядом и осторожно погладила его по щеке. - Из бабулиного рассказа я что-то ничего толком не поняла.

- Вполне нормально. В этой истории до сих пор никто из родни ничего не понимает. Я-то так, с маминых слов, знаю... В общем, однажды вечером он ушел из дома и не вернулся. То ли с Маринкой поругался, то ли что еще. А на следующий день на мосту нашли его шапку, ботинки зимние и записку: мол, в моей смерти прошу никого не винить, прости меня, Марина. Все!.. В речке прорубь была, его с водолазами искали, но так и не нашли.

- Слушай, но насколько я поняла, у вас речка - отнюдь не Миссисипи?

- Да не Миссисипи. Но есть задаться целью - утонуть можно.

- Так и тело найти можно!

- Так если ни под какую корягу не утащит!

- Ясно, - я сдула с носа тонкую прядь волос и уставилась на люстру с тремя округлыми розовыми плафонами. От ламп по потолку расходились неровные концентрические круги.

- Что тебе ясно? - Леха приподнялся на локте. - Что у нас вся семейка - "того"? Не маньяки, так шизики?

- Перестань. Я вовсе не думаю ничего такого про твоих родственников... Просто предложила тебе разобраться, но если ты не хочешь...

- Максимум, что я могу - это напроситься в гости к Маринке.

- Леш, ты только пойми: я не заставляю тебя ничего предпринимать. Это, прежде всего, твое дело. Я тут - "сбоку припеку".

- Ладно, - он рывком сел и так же резко вскочил на ноги, - пойду позвоню. В самом деле, надо вам познакомиться. Вы же ровесницы. Глядишь, ещё подружками станете...

Он предупредил меня обо всем: о том, чтобы я без спросу не лазала по книжным шкафам и не пыталась самостоятельно искать репродукции, о том, чтобы не слишком часто напоминала о смерти тети Оли и, тем более, о гибели Андрея. Но почему-то не предупредил о том, что мне предстоит увидеть, поэтому в первую минуту знакомства я глупо и неловко раззявила рот.

Марина, действительно, была моей ровесницей, но выглядела совсем не так, как я представляла. Мне рисовалась милая "пышечка", типичная добренькая медсестричка с непрезентабельной внешностью и ласковыми руками. А у неё оказался рост не меньше метра семидесяти пяти, и фигура манекенщицы, отфилированная прямая челка, и бронзовые волосы до плеч. Безукоризненного рисунка губы, прямой, с тонкими ноздрями нос. И огромный, безобразный ожог, тянущийся от кончика правой брови до самого рта. Сморщенная, покрытая извилистыми рубцами кожа заставляла угол правого глаза оттягиваться книзу, как у собаки из какого-то чешского или польского мультфильма.

- Ну, проходите, гости дорогие! - радушно проговорила она, сделав вид, что не заметила моей отвисшей челюсти. - Я вас, вообще-то, уже полчаса жду. Пиццу два раза разогревала.

- Каемся-каемся! - Леха незаметно пихнул меня между лопаток и заставил переступить через порог. - Как живешь? Где дочка?

- Дочка в школе. Ты уже забыл что ли, что такое первая смена? Теперь только в половине второго придет.

На Марине была голубая джинсовая рубашка и черные лосины. В этой одежде она казалась худенькой и легкой, как балерина. "Вряд ли у неё получилось бы задушить женщину подушкой. Хотя... Кто знает?" - как-то мимоходом подумала я и тут же, от злости на саму себя, чуть не прикусила язык. Однако, кусайся - не кусайся, а из головы никак не шла "девушка, сидящая спиной". Изящная небольшая головка, гибкая шея... Да, но если принять за аксиому, что пятеро из "Едоков картофеля" - это пятеро убитых, то при чем тут Марина? При чем точеная легкость её черт?..

На кухонном столе стоял большой керамический чайник со сплющенными боками и рельефным изображением какой-то длинноногой утки... Утки на картине в профилактории. Утки здесь... Господи, Женя, да ты сама, похоже, становишься маньяком?!

Видимо, на моем лице явственно отразились тоска и уныние, потому что Марина сочувственно поинтересовалась:

- Вы, Женя, наверное, чувствуете себя все ещё не очень хорошо? Как ваш гастрит? Не получше?

- Получше. Спасибо, - я присела на круглый плетеный табурет. - И спасибо вам за то, что помогли с профилакторием.

- Да, не за что. Сколько вы там пролежали? Дня три от силы?

- Она бы до конца долежала, если бы не это убийство, - Леха заметил, что Марина, привстав на цыпочки, тянется за круглым блюдом, стоящим на кухонном шкафчике, и помог ей его достать. - Да, ужас, конечно, что творится...

Она коротко кивнула, но разговора об убийствах не поддержала.

"Конечно, знает, какие сплетни ходят о её матери", - промелькнуло у меня в голове. - "Или все-таки есть другая причина?"

- Пицца, - Марина поставила на стол тарелку с румяной лепешкой, посыпанной помидорами, сыром и колбасой. - Печенье, конфеты... Вот ещё лимоны, перетертые с сахаром. И, я думаю, выпьем немножечко, по рюмашечке?

- А, да-да, конечно! - заторопился Митрошкин, метнулся в коридор и через секунду вернулся с пузатой бутылкой "Токайского". Сестра едва заметно улыбнулась. Поставила рядышком клюквенную настойку.

"Интересно, где же репродукции?" - со свойственной мне гнусностью подумала я и ощутила себя существом пакостным, гаденьким и не способным на нормальные человеческие чувства. Впрочем, Леха, похоже, тоже чувствовал себя неловко. Он прекрасно знал, зачем мы пришли, предчувствовал начало неприятного разговора и поэтому густо краснел через каждые пять минут. Хозяйка смотрела на него удивленно, пыталась задавать какие-то вопросы, но он отвечал невпопад. Как, кстати, и я. В общем, мы являли собой прекрасную парочку косноязычных олигофренов. Марина, по идее, должна была подумать, что это общение со мной сказалось на неё троюродном братце столь пагубным образом.

- А как ваши неприятности с милицией? - в конце концов, спросила она. - Вы ещё просили про Анатолия Львовича узнать...

И тут Митрошкин решился.

- Марина, - он прокашлялся, покраснел окончательно и ожесточенно потер переносицу, - дело в том, что... Женя услышала про тетю Олю... Ну, то что в последнее время начали болтать. И ещё баба Таня сказала, что у вас репродукции висели... Может быть, это, конечно, вовсе и не Ван Гог?.. Да и, к тому же - тайна следствия... В общем, это сложно объяснить, особенно, если это - действительно, не Ван Гог...