Леди-босс

По сути своей он был хозяин. Ему было больно оставлять без личного присмотра весь четко продуманный и отлаженный механизм того, что почти без натяжки можно было бы назвать империей Туман-ских. Для меня контуры ее, скрытые под покровами коммерческой тайны, все еще оставались размытыми.

В остававшиеся до его отъезда дни он жил в сумасшедшем напряжении, стараясь все продумать, предугадать ход событий хотя бы на ближайшие два-три месяца.

Ночи мы проводили почти без сна, но совсем по другой причине. До меня вдруг по-настоящему дошло, что настанет день, вернее, ночь, когда его не будет рядом. И я жадно и безжалостно изматывала его в постели. Я перестала замечать нашего приемыша, Гришуньку, потому что, как бы я ни любила его, это был комочек плоти, не мной выношенный и не Сим-Симом зачатый, а мне почти до беспамятства захотелось ребенка именно от него, и я крыла себя за то, что не решалась на это прежде, прикидывая: «Вот Гришка подрастет, и тогда…» И только теперь поняла, что «тогда» откладывается, и насколько — кто его знает.

А может быть, это было телесное, почти животное предчувствие всего того, что случилось потом, ведь как ни верти, а мохнатенькое и первобытное все еще гнездится в нас. Человек, согласно Энгельсу, хотя и общественное, но все же животное, что прежде всего относится к самкам вида «хомо сапиенс».

Во всяком случае, в те ночи я давала сто очков вперед всем и всяческим Клеопатрам! Сошла с нарезки, девушка… Так что не то что ходить — сидеть было больно. Чему я, как ни странно, жутко радовалась. Туманский уже упаковался, ему публично был заказан билет, естественно, бизнес-класса, на авиарейс из Шереметьева во Франкфурт-на-Майне, но я выжала из Чичерюкина, что это туфта для отвода глаз, в действительности же Сим-Сим выедет с территории скромненько, в обычном «жигуленке», с Михайлычем и парой охранников, они довезут его всего лишь до Тулы, где на коммерческом аэродроме его будет ждать наш вертолет, который уйдет с каким-то барахлом на Киев, а уже оттуда Туманского вывезут на арендованном в Праге самолетике бизнес-класса «Гольфстрим» в Чехию, откуда все дороги по Европе открыты.

Я удивилась: на кой ляд все эти петли? Сим-Сим не заяц, чтобы улепетывать так чудно, но Чичерюкин буркнул лишь: «Так надо!»

И тут-то поднялся весь этот шухер в Петербурге, где таможня не пропускала на вывоз какие-то железяки, которые слудили на заводике в Малой Охте. Срывалась наваристая сделка с япошками, уже начали накручиваться чудовищные штрафы, и пробить таможню мог только Сим-Сим. В делах он был одержим, послал к чертям Чичерюкина, который был против этой поездки, и так вышло, что десятого января «мерс» с Туманским и джип с охраной выехали в Питер. Я вцепилась всеми лапами в Сим-Сима и, как он ни пытался отбояриться, поехала вместе с ними.

У меня до сих пор на рабочем столе лежит эта хреновина: неподъемный молот, кувалда весом в два пуда, с дыркой для рукоятки. Ими был забит весь заводской склад. Затык на таможне вышел из-за того, что кувалды собирались грузить в порту на какой-то сухогруз как готовые товарные изделия из обычной стали, или из чего еще там их отливают, эти бухалки? Но таможенники выяснили, что кувалды сработаны из сложного и очень дорогого сплава, который производят только по рецептам оборонки и в который входят вольфрам, цирконий, ванадий и еще какие-то присадки, высочайшей к тому же чистоты. В общем, вся операция была расценена как попытка контрабандного вывоза стратегического сырья.

Оказывается, всю эту комбинацию питерские умельцы проворачивали без согласования с Сим-Симом, хотя контрольный пакет акций принадлежал ему.

Сим-Сим здорово психанул, но пообещал все уладить, и мы пошли в сопровождении местных шустриков к «мерсу», который стоял на заводском дворе. Он шел чуть впереди всех, раздраженно сопя, голой башкой вперед, как бычок, и вертел в руках белую каску, которую ему пытались нахлобучить.

Тут-то его и убили.

Застрелили моего Сим-Сима из армейской снайперской винтовки Драгунского.

С расстояния, как потом выяснилось, восемьдесят метров.

С плоской крыши обшарпанной жилой пятиэтажки, стоявшей напротив заводских ворот литейки, на другой стороне улицы. С крыши заводской двор был как на ладони.

Там и нашли эту винтовку.

А того, кто стрелял, так и не нашли.

Выстрелов было два, почти слитных. Одна пуля попала в грудь, вторая — точно в переносицу. Его любимые очки, стеклышки без оправы, не разбило… Я выстрелов не слышала, хотя шла рядом с Сим-Симом. Сначала мне показалось, что он просто споткнулся. Но он начал падать на спину, запрокинув голову и распахивая застегнутое черное пальто. Пуля, пробив череп, вырвала ему затылок. Я видела, как над его головой вспыхнуло облачко красной пыли, которая попала мне в глаза и на лицо. Я механически стала обтирать лоб и глаза ладонью и только тут поняла, что это кровь.

Больше из того дня я ничего не могу вспомнить.

Говорили, что я села в снег рядом с ним и пыталась обтереть его залитое бело-красным месивом лицо рукавом шубы. Потом пыталась тащить куда-то прочь, ухватив под мышки его тяжелое тело, и всех отпихивала, молча и деловито.

А потом бросила его и пошла куда-то, слепо глядя перед собой и хихикая…

«А КТО ВЫ ТАКАЯ, МАДАМ?»

Наверное, в том, что я выкидывала все последующие дни, после того как очухалась, было все еще что-то вывихнутое. Перепуганная медсестра из команды Авербаха сунулась ко мне с какими-то прописанными уколами, но я ее вышибла из спальни вместе с ее капельницами и шприцами. Снотворные мне были не нужны, я и так рухнула в койку как подрубленная и проспала еще почти двое суток. Но это был уже совсем другой сон, без всего этого сумасшедшего зеркального мельтешения, без сновидений.

Единственное, что успела узнать, пока не отключилась: Сим-Сима, оказывается, тоже привезли из Питера спецрейсом вертолета на территорию и уже успели похоронить, почти три недели назад, в фамильной усыпальнице, где покоилась Нина Викентьевна, в четырех километрах от нашего дома. Это Элга обнаружила в его бумагах запись, где он выразил такое желание. На всякий случай. Пожелание было давнее, сделанное еще при прежней Туманской, Карловна приняла такое решение сама, поскольку я решать ничего не могла. Еще она мне успела сказать, что Чичерюкин после похорон умотал в Санкт-Петербург, где раскручивается какое-то следствие и где в целях установления истины до сих пор держат «мерс» Туманского, при котором находится и шофер Петька Клецов. А основную охрану на джипе отпустили почти сразу, потому что лопухнулись они мощно и ничего никому толком показать не могли.

Она пыталась еще что-то объяснять, подсовывала мне папочку с газетными вырезками, показывала толстенную пачку телеграмм с соболезнованиями, среди которых были даже правительственные и от каких-то губернаторов, с которыми Туманский корешевал, но я попросила Карловну уняться.

Гаша меня будила только для того, чтобы влить в меня ведьмацкие доморощенные снадобья, но в основном чудодейственные Цоевы бульоны и кашицы, убойно вкусные, явно из репертуара китайских императоров.

Они пробовали заставить меня пользоваться фаянсовой «уткой», но я грохнула ее об паркет, и Элга и Гаша водили меня в сортир, поддерживая под мышки, потому что я фактически не просыпалась.

Смылась от них я втихаря, на третьи сутки, до рассвета, когда было еще темно. Вышмыгнула из спальни, поднялась по лестнице выше этажом, в свою светелку, и обмундировалась: извлекла из шкафа сапоги для верховой езды, со шпорами, влезла в свои бриджи, в теплый свитер и надела стеганую куртку-парку. Моя меховая шапка из чернобурки (под. главную шубу) на уменьшившемся кумполе волос вертелась, как на подшипнике, я ее отшвырнула и замотала голову косынкой вроде рокерской банданы.

Я вышла из дома. У меня хватило ума не нацелиться на канадский снегоход в гараже: от его грохота наверняка поднялся бы весь дом, и меня отловили бы все эти сердобольные плакалы и плакальщицы.