Друзья до смерти

— Выглядит так, будто Паули принял душ и хотел переодеться, — сказала Пия. — Об этом говорит и то, что он был одет чуть ли не в нижнее белье.

Боденштайн кивнул.

— А вот и телефон! — Он взял переносную трубку, которая лежала под свежей рубашкой и джинсами на кровати, и нажал кнопку прослушивания автоответчика.

— Получено тридцать четыре новых сообщения, — сообщил механический голос. — Сообщение первое, вторник, 13 июня, 15 часов 32 минуты.

«Улли, я точно знаю, что ты там, — произнес женский голос. — Я по горло сыта твоими проволочками. Я на самом деле все перепробовала, чтобы по-хорошему с тобой помириться, но ты такой упертый! Так знай: теперь мне все равно, побежишь ли ты с этой записью к своему адвокату, я все равно все отвоюю. Даю тебе последний шанс: в полдевятого я к тебе приеду. Если тебя не будет или ты опять начнешь тешить свою гордыню, то мало тебе не покажется, обещаю».

Раздались гудки. Потом было еще четыре звонка с неизвестных номеров и без всяких сообщений. Один из них состоялся почти в 17:00, но прервался, едва мужской голос произнес: «Здравствуйте!» В 20:13 снова позвонил мужчина, в записи его глубокий голос произнес:

«Это говорит Карстен Бок. До моих ушей дошло, какие бесстыдные обвинения вы позволили себе перед лицом общественности. Это клевета и пустой наговор. Я принял соответствующие меры и обратился к юристам, а от вас ожидаю извинений в письменной форме и публичного опровержения в газете».

Боденштайн и Пия переглянулись.

В ночь со вторника на среду было еще два звонка с неизвестного номера, а в среду вечером позвонил еще один мужчина:

«Привет, Улли, это Тарек. Парень, тебе надо купить мобильник! Я вернулся и снова здесь. Мы подготовили презентацию, можешь взглянуть. До скорого!»

Остальные звонки были от Эстер, подруги Паули, оставившей десяток сообщений, сначала недоуменных, потом озабоченных и наконец сердитых. В этот момент подъехало такси, и собаки подняли оголтелый приветственный лай.

Эстер Шмит здоровалась во дворе со своими собаками, которые, скуля и лая, описывали вокруг нее круги, потом прошла в дом через кухонную дверь с дорожной сумкой в руке и ноутбуком в чехле через плечо. Это была хрупкая изящная женщина лет сорока, с бледной кожей, веснушчатым лицом и светло-рыжими волосами, заплетенными в рыхлую косу.

— Что тут творится? — произнесла она. — Стоит уехать на три дня…

— Не пугайтесь, — сказал Боденштайн.

Несмотря на предупреждение, Эстер Шмит вздрогнула, со стуком уронила дорожную сумку и на шаг попятилась.

— Кто вы? — спросила она, вытаращив глаза. — Что вы тут делаете?

— Моя фамилия Боденштайн, а это моя коллега Кирххоф. — Боденштайн показал свой жетон. — Уголовная полиция Хофхайма.

— Уголовная полиция? — Женщина была поражена.

— Вы фрау Эстер Шмит?

— Да. Но что тут, собственно, происходит?

Она протиснулась мимо Пии и Боденштайна и с шумом втянула воздух, увидев разгромленную комнату. Затем вернулась, стянула с плеча сумку с ноутбуком и не глядя положила ее на липкий кухонный стол. Поверх помявшейся льняной юбки Эстер носила тунику с орнаментом, а из кожаных сандалий на босу ногу торчали грязные пятки. Удобно, но не очень-то элегантно.

— Мы должны сообщить вам печальное известие, — произнес Боденштайн. — Сегодня утром было найдено тело вашего друга. Примите мои соболезнования.

Прошла пара минут, прежде чем до Эстер Шмит дошел смысл сказанного.

— Улли мертв? О боже! — Все еще не веря, она смотрела на Боденштайна, потом присела на краешек кухонного стула. — Как он… умер?

— Этого мы пока точно не знаем, — ответил Боденштайн. — Когда вы в последний раз говорили с господином Паули?

Женщина прижала руки к груди.

— Во вторник вечером. — Ее голос звучал безжизненно. — Я с понедельника была в Аликанте на съезде вегетарианцев.

— Во сколько вы говорили с господином Паули по телефону во вторник вечером?

— Поздно. Примерно в десять. Улли еще хотел сделать на компьютере листовки для дорожной акции, но незадолго до моего звонка к нему опять заявилась его бывшая жена.

Ее лицо вдруг исказила гримаса, но она сдержалась и не проронила ни слезинки.

— Может, стоит кого-нибудь вызвать? — спросила Пия.

— Нет. — Эстер взяла себя в руки и огляделась вокруг. — Со мной все в порядке. Когда я смогу тут прибрать?

— Когда криминалисты исследуют все следы, — сообщил Боденштайн. — Вы бы нам очень помогли, если бы смогли определить, не пропало ли что-нибудь.

— То есть?

— Возможно, весь этот разгром вовсе не связан со смертью вашего друга, — развил Боденштайн свою мысль. — Мы предполагаем, что его смерть наступила во вторник вечером, после этого дом целый день простоял открытым.

Во дворе залаяли собаки, хлопнула дверца машины и в дверях появились сотрудники криминального отдела.

— Понимаю, — Эстер взглянула на Боденштайна покрасневшими глазами и пожала плечами. — Конечно, я сообщу вам. Еще что-нибудь?

— Нам было бы очень интересно узнать, с кем у вашего друга в последнее время были ссоры или возникали проблемы. — Боденштайн протянул женщине свою визитку.

Она мельком взглянула на нее, потом подняла голову и спросила:

— Это ведь не несчастный случай, да?

— Да, — сказал Оливер, — скорее всего, не несчастный случай.

Пия приехала в особняк на аллее Кеннеди в Заксенхаузене, [1]где находился институт судебной медицины, в половине третьего. Она хорошо ориентировалась внутри. За шестнадцать лет своего замужества Пия много часов провела в подвальных помещениях института, поскольку Хеннинг относился к тому типу ученых, которые полностью поглощены своими исследованиями. Государственный прокурор Валерия Лоблих приехала незадолго до Пии. Обнаженное тело Паули лежало на металлическом столе под ярким светом ламп; оторванные части тела разложил в соответствии с анатомией Ронни Беме, ассистент Хеннинга. Пахло так, что дышать было трудно.

— Конечности оторваны сенокосилкой? — осведомилась Пия, надев халат и маску.

— Да, несомненно. — Кирххоф склонился над телом, сантиметр за сантиметром разглядывая кожу в лупу. — Кроме того, он все-таки был уже мертв, когда это случилось. После первого осмотра поверхности тела я пришел к выводу, что за последние двадцать четыре часа его как минимум один раз переносили. Смертельными определенно стали повреждения головы. Вон там рентгеновские снимки.

Доктор кивнул на негатоскоп — планшет с подсветкой.

— Он мог упасть с велосипеда? — спросила прокурорша, эффектная брюнетка чуть за тридцать. Несмотря на жару, она была в шикарном блейзере, очень короткой узкой мини-юбке и колготках.

— Вы вообще меня слушаете? Я же только что сказал, что тело перемещали. — В голосе Кирххофа послышалось раздражение. — Как он мог, насмерть разбившись в результате падения с велосипеда, переместиться самостоятельно?

Пия и Ронни многозначительно переглянулись. Они тоже раньше спрашивали, не подумав, и получали едкие отповеди. Хеннинг Кирххоф был блестящим судмедэкспертом, но не слишком обходительным человеком. Однако прокурора Лоблих было не так просто смутить.

— Я не спрашивала, умер ли он, упав с велосипеда, — возразила она как ни в чем не бывало. — Я спросила, мог ли он упасть с велосипеда.

Доктор Кирххоф взглянул на нее.

— Действительно, — признал он. — Паули не падал с велосипеда, потому что тогда у него были бы ссадины на костяшках пальцев и других частях тела, а их нет.

— Спасибо, вы очень любезны, доктор Кирххоф.

Пия смотрела, как ловко и быстро Хеннинг одним движением вскрыл грудную клетку трупа, воспользовавшись реберными ножницами, чтобы добраться до внутренних органов. Она знала порядок вскрытия, который строго следовал протоколу. Каждое движение руки и все заключения о состоянии тела Хеннинг комментировал в микрофон, закрепленный на гибком держателе вокруг шеи. Позднее секретарша напечатает отчет в соответствии с записью. Ронни взвешивал и измерял изъятые органы, записывая полученные данные.