Я отворил пред тобою дверь

Прямо за телегой, прикрываемые от толпы всадниками, брели два монаха-иезуита, в низко надвинутых на глаза коричневых капюшонах Оба казались древними старцами. Широкие капюшоны не скрыли от меня глубоких морщин, избороздивших их пергаментно желтые лица и тусклые выцветшие глаза Оба беспрестанно творили молитвы, сжимая старческими руками тяжелые кресты у себя на груди.

Им было не по себе - этим несчастным, моя новая бестелесная сущность могла теперь не только видеть и слышать, неведомым мне ранее образом ей открывались теперь и мысли и чувства людей Старикам-иезуитам было известно, что Господь уже призвал к себе ту, чье изуродованное тело сейчас предавалось глумлению толпы - они молили у Создателя прощения себе за участие в этом страшном спектакле. И только О душе моей не поминали они в своих молитвах, как и не поминали о том, кто принудил их к этому святотатству Им не дано было знать всего Да и никому еще не дано было понять, что же и чьей волей вершиться сейчас под ярким лазурным небом.

Повозка тем временем достигла наконец площади, на самом деле это была круглая, вымощенная черным булыжником площадка перед величественным и мрачным собором, слишком, пожалуй, громоздким для такого маленького городка.

Этот небольшое, окруженное словно крепостной стеной плотно прилегающими друг у другу узкими и высокими - в три-четыре этажа домами, с небольшими оконцами-бойницами и торжественным фасадом собора, пространство было на удивление свободным от толпы. Четыре узенькие - ровно на ширину копья чтобы проезжающий рыцарь мог держать его поперек седла, не задевая стены домов - улочки как каменные ручейки стекались в круглое озерцо площади, по ним и струился полноводный людской поток, но путь ему преграждали конные стражники из свиты герцога и потный, шумный водоворот толпы пенился сотнями людских голов, разбиваясь о широкие мускулистые конские груди. На площадь горожан не пускали. На средине ее, жуткой темной пирамидой высился массивный деревянный столб, равномерно обложенный почти до середины охапками хвороста, вокруг него, словно храня неведомо от кого орудие страшной казни, стояли стражники, рядом с ними, почти неподвижные, темнели фигуры в сутанах- слуги святой инквизиции, коим предстояло, видимо, огласить ее приговор, а в некотором отдалении, прямо у собора - высилась группа всадников в ярких драгоценных одеждах, холеные ретивые лошади под ними не желали стоять не месте, и гарцуя, отступали назад, то и дело задевая копытами ступени собора, казалось, всадники выезжают прямо из темных недр величественного храма, попирая тем самым его святость и власть того, во имя которого он был воздвигнут. Более, как увиделось мне сначала, здесь не было никого..

Главного гонителя и палача своего первым разглядела среди всадников сейчас он не прятал своего лица, лица прекрасного как и прежде, напротив яркое солнце озаряло его царственный лик, но и великому светилу было не по силам осветить глаза его, огромные, они темнели на лице как две бездонных черных пещеры. Глядя в них ( но так давно это было, что теперь сомневалась я, а было ли вовсе) я всякий раз испытывала головокружение, а за ним жуткое и восхитительно одновременно чувство то ли падения, то ли полета в неведомую, пугающую и манящую бездну. Теперь оно свершилось наяву, после стольких лет разлуки и тоски, и, лишенная земной оболочки, душа моя парила в этой бездне, бестелесная и безгласная..

Повозка остановилась возле страшного черного столба и двое стражников подхватив безжизненное тело, тяжело поволокли его по деревянным ступеням, шатко пристроенным поверх вязанок хвороста..

Это давалось им нелегко - мертвое тело было неподатливым и начальник караула уже начал покрикивать на солдат, опасаясь высочайшего гнева Толпа к тому же, забурлила сильнее, громче стал ее невнятный гул, всадники препятствующие людскому напору не могли удержать лошадей на месте, всхрапывая и испуганно кося глазами те медленно отступали на площадь, отчего пространство ее сужалось Казалось вот-вот произойдет неотвратимое - людской поток прорвет заграждение и бурля, смете все на своем пути - и стражников, и повозку, и то, что через несколько мгновений должно стать страшным костром святой инквизиции, и своих повелителей-всадников, гарцующих на ступенях собора, а быть может и сам собор, неестественно мрачный, в это прозрачное солнечное утро Но этого не случилось Толпа вдруг, словно повинуясь чьей-то неслышимой команде, смолкла и даже позволила всадникам снова оттеснить себя к прежним границам - двое стражников наконец справились со своим тяжким делом - растерзанное женское тело взметнулось над площадью, стражники торопливо обматывали его толстыми веревками намертво пригвождая к столбу..

То что было некогда мною, последней наследницей славной и могущественной династии, той, кому посвящали сонеты, чьи портреты писали лучшие художники империи, из-за которой прославленные рыцари бились в смертельных поединках, вознеслось теперь над крохотной площадью в маленьком приграничном городишке, изуродованное, одетое в жалкие лохмотья, сплошь покрытые кровавыми пятнами. Голова безжизненно упала на грудь и длинные спутанные волосы грязной пеленой закрыли лицо... Один из служителей великой инквизиции, очевидно, обличенный большею из всех властью, развернул тонкий бумажный свиток и монотонно, но достаточно громко, чтобы слышно было и затаившейся в ожидании страшного зрелища толпе, начал читать приговор Он был краток Судьи мои решили, похоже, не утруждать себя и, более того, тех, кто не без труда сдерживал сейчас на месте горячих ретивых скакунов своих перечислением бесконечных и страшных мои преступлений перед Богом и людьми, сказано было лишь, что уличенная в яром служении Сатане, я даже представ пред всевидящие очи святой инквизиции не раскаялась, а упорствовала во лжи.. и, ожидая смертного часа своего отказалась принять святое причастие, чем более еще подтвердила свою вину и справедливость выдвинутых обвинений Меня приговаривали к сожжению - ничего другого, кроме как предать огню, святая инквизиция и не могла бы сотворить со мной ныне..