Незнакомцы в поезде (др. перевод)

Бруно глядел в тарелку с видом напускного смирения. Глаза у него расширились и заблестели — насколько это было возможно, принимая во внимание полопавшиеся сосуды и темные круги.

— Законный брак, — проговорил он со вздохом.

Эти слова эхом отозвались в ушах Гая. Они заключали в себе нечто величественное — величие таких изначальных понятий, как «святость», «любовь», «грех». В них был круглый терракотовый ротик Мириам, цедящий: «С чего это я должна перед тобой стелиться?» В них были глаза Анны, когда она сажала крокусы на лужайке и смотрела на него снизу вверх, откидывая волосы со лба. Была Мириам у высокого окна в чикагской квартире, она поднимала свое веснушчатое лицо-сердечко, чтобы взглянуть ему прямо в глаза — как всегда делала, намереваясь солгать. И был Стив с вытянутым лицом и наглой ухмылкой. На Гая нахлынули воспоминания, и ему захотелось вскинуть руки, чтобы отогнать их. Чикагская комната, где все произошло… Он помнил, как там пахло — духами Мириам и нагретой пылью с крашеных батарей. Он отдался воспоминаниям безучастно, впервые оставив попытки изгнать из них лицо Мириам, превратить его в розовую дымку. Что будет, если снова вспомнить, как все было? Придаст ли это ему сил или, напротив, сделает еще уязвимей?

— Я серьезно спрашиваю, что у вас случилось? — настаивал голос Бруно где-то вдалеке. — Вам жалко рассказать? Мне правда интересно.

Стив случился. Гай поднял бокал. Он видел перед собой предвечерний час в обрамлении дверного проема, и картинка была черно-белой, как фотография. В тот день он обнаружил их в чикагской квартире. Тот день в его памяти имел свой собственный цвет и запах, он представлял собой чудовищное произведение искусства. День, навсегда застывший в истории. Или не застывший? Быть может, наоборот, этот день всегда и везде следует за Гаем? Вот же он, прямо сейчас перед глазами. И самое неприятное — Гай чувствовал желание выложить Бруно все, от начала до конца. Излить душу случайному попутчику, который выслушает, посочувствует и забудет. Эта идея сулила ему утешение. К тому же Бруно необычный попутчик. Он достаточно жесток и порочен, чтобы по достоинству оценить эту историю первой любви. Стив был лишь неожиданным ее окончанием, благодаря которому все предшествующие события стали логичными. Он даже не первый, с кем она изменила. Просто в тот вечер двадцатишестилетнее самолюбие Гая рассыпалось на осколки. Он тысячу раз прокручивал в сознании эту историю, классическую и драматичную из-за его глупости. Его глупость лишь добавляла ей комизма.

— Я хотел от своей жены слишком многого, — проговорил Гай с напускным равнодушием, — безо всяких к этому оснований. А она, как выяснилось, любила быть в центре внимания. Наверное, кокетничать она будет всю жизнь вне зависимости от того, кто с ней рядом.

— Знаю-знаю, эти вечные старшеклассницы. — Бруно махнул рукой. — Не способны даже создать видимость, что принадлежат кому-то одному.

Гай посмотрел на него. Вообще-то, было время, когда Мириам принадлежала только ему. Рассказывать о ней Бруно сразу расхотелось, Гай даже устыдился того, что всерьез об этом думал. А Бруно уже принял равнодушный вид, развалился в кресле и лениво рисовал спичкой узоры в соусе на тарелке. В профиль его рот с опущенными уголками напоминал рот старика, он как бы говорил: мне совершенно неинтересно, я выше всей этой ерунды.

— Мужчин на таких женщин так и тянет, — пробормотал Бруно. — Как мух на помои.

2

Шок от слов Бруно заставил Гая отвлечься от воспоминаний.

— Сдается мне, вы и сами пострадали, — заметил он, хотя с трудом мог вообразить Бруно страдающим из-за женщины.

— О, я нет. Папаша мой крутил роман с такой девицей. Тоже рыжая была, Карлоттой звали. — В глазах Бруно вспыхнула ненависть. — Мило, не правда ли? Именно с мужчин вроде него они и кормятся.

Карлотта, значит. Теперь понятно, откуда у Бруно такое презрение к Мириам. Вот ключ ко всей его личности, корень его неприязни к отцу, причина его инфантильности.

— Существует два типа мужчин! — оглушительно провозгласил Бруно и умолк.

Гай случайно поймал взглядом свое отражение в узком зеркале на стене. Заметил, что глаза испуганные, рот сурово сжат. Усилием воли он приказал себе расслабиться. В спину упиралась клюшка для гольфа. Гай провел пальцами по ее гладко отполированной поверхности. Инкрустированное металлом темное дерево напомнило ему нактоуз [2] на яхте Анны.

— И всего один тип женщин! — продолжал Бруно. — Изменщицы. В лучшем случае она гулящая жена, в худшем — потаскуха! Выбирайте, что вам по душе!

— А как же ваша мать?

— А мать моя — женщина уникальная! Я таких больше не встречал. Ей столько пришлось вынести! Красавица, у нее много друзей среди мужчин, но она себе ничего такого не позволяет.

Воцарилось молчание.

Гай достал очередную сигарету, постучал ею по циферблату часов и обнаружил, что уже половина одиннадцатого. Пора бы уходить.

— И как вы свою жену поймали? — спросил Бруно, пристально глядя на него.

Гай не спеша затянулся.

— Сколько у нее было любовников?

— Немало. То есть пока я не знаю.

Гай едва убедил себя, что может спокойно признаться в этом, но как только слова слетели с языка, в груди возникла сосущая пустота, маленькая воронка — совсем крошечная, однако более реальная, чем воспоминания, потому что он заявил о неверности жены вслух. Что это — гордость? Ненависть? Или просто злость на самого себя и свои бессмысленные страдания?.. Он решил сменить тему.

— Расскажите-ка лучше, что еще вы хотите сделать перед смертью.

— Перед смертью? Нет уж, я пока умирать не собираюсь. Я тут придумал сверхпрочные теннисные ракетки. Могу начать их производство в Чикаго или, например, в Нью-Йорке либо продать кому-нибудь свои идеи. А еще я мастер придумывать идеальные убийства.

Бруно снова посмотрел на него снизу вверх, пристально и как будто с вызовом.

— Надеюсь, то, что вы меня сюда пригласили, никак с этим не связано. — Гай сел в кресло.

— Господи боже мой! Слушайте, Гай, вы мне нравитесь! Ну честное слово!

Грустное лицо Бруно прямо-таки умоляло Гая немедленно заявить об ответной симпатии. Такой покинутый вид, такие несчастные глаза! Гай смутился и стал рассматривать свои руки.

— И что же, все ваши идеи так или иначе ведут к преступлениям?

— Конечно, нет! Просто есть вещи, которые мне хочется когда-нибудь сделать. Например, дать кому-нибудь тысячу долларов. Нищему какому-нибудь. Как только у меня появятся собственные деньги, я первым делом так и поступлю. Но вы признайтесь, вам никогда не хотелось что-нибудь украсть или кого-то убить? Наверняка же хотелось! Это со всеми бывает. Вам не приходило в голову, что на войне кому-то нравится убивать людей?

— Нет.

Бруно помедлил.

— Ну конечно, никто не станет об этом трубить, все боятся! Но были же в вашей жизни люди, которых вам хотелось убрать с дороги?

— Нет, — отрезал Гай и вдруг вспомнил: Стив.

Когда-то он и правда задумывался об убийстве Стива.

— Конечно, были. — Бруно наклонил голову набок. — По глазам вижу. Почему вы не хотите это признать?

— Может, у меня и случались шальные мысли, но я никогда не планировал воплощать их в жизнь. Не такой я человек.

— А вот тут вы ошибаетесь! Любой человек способен на убийство. В этом деле имеют значение обстоятельства, а вовсе не склад характера. Если человек загнан в угол, его может спровоцировать любая мелочь. Кого угодно. Даже вашу бабулю. Уж поверьте.

— Не согласен, — коротко ответил Гай.

— Ей-богу, я тысячу раз был на волоске от убийства папаши! Вот вам кого хотелось убить? Любовников вашей жены?

— Да, одного из них, — пробормотал Гай.

— И далеко вы зашли в этом желании?

— Никуда я не зашел, я просто об этом подумал.

Он вспомнил бессонные ночи, сотни бессонных ночей. Мысли, что не будет ему покоя, если он не отомстит. Могло ли тогда его что-то спровоцировать?