Рассказы народного следователя

– Стой!

Матюгнувшись от неожиданности, Афонька натянул вожжи.

Береза опять:

– Слазь обои! Подыми руки!

В лопушнике щелкнули затворы, а на дороге очутился рабочего вида человек, в выцветшей косоворотке и с наганом в руке.

– ЧОН! Проверка документов: айда на заставу…

Галаган отозвался басовито:

– Я – ответственный работник! Безобразие!

– Может, и ответственный… Айда на заставу: там разберемся.

Теперь из травы поднялись четверо. Винтовки – на изготовку. Окружили задержанных, повели. Сзади поехал на пролетке парнишка с огромным красным бантом на околыше фуражки. «Экая несуразица!» – мелькнуло у Галагана.

Застава оказалась недалеко; на въезде с паромной дороги.

Старший чоновец ввел упряжку в обширный двор, привязал Бурана к столбу у крытого пригона. Александра Степановича повели в избу, а к Афоньке, присматриваясь под козырек, приблизился новый человек, вышедший из бани.

Афонька глянул и – обмер: Малинкин! Советский милиционер Малинкин: тот самый…

– Здорово, Малинкин! – и попросил закурить.

– Вона, кого замело! – милиционер достал кисет. – Если ты опять табачком мне в шары метишь, как в Колыване, когда я тебя с кремневским мерином прихватил, прямо скажу: не мечтай. Я нынче вместо того лукавого смита с осечками во какой машиной обзавелся. – Он достал из кобуры новенький кольт и передернул каретку пистолета. – Вот… Так что теперь будет без осечки. И обойма полная. Упряжку-то где повел? А усатый – в доле?

Афонька покосился на кольт, свернул ядерную самокрутку и, возвращая кисет владельцу, не без вежливости, но стойко заявил:

– Спасибо… А я с тобой, Малинкин, о делах разговаривать не желаю… Я о делах с самим начальником, товарищем Кравчуком Модестом Петровичем, буду разговаривать. А с тобой не желаю.

– Как хочешь, – согласился милиционер, – Покури… Добрый табачок. Пронзительный. Кашель как рукой сымает.

Но Афонька, хватив затяжку крепчайшего зеленого самосада, поперхнулся, вытаращил глаза и закатился таким диким кашлем, что две сороки, сидевшие поодаль на заплоте, свечой взмыли в поднебесье. Оправясь, Афонька вытер рукавом слезы:

– Дерьмовый табак, «Вырви глаз» называется… Самый что ни на есть – милицейский! На добрый-то, поди, денег нету?

– Известно, – согласился Малинкин. – Откель у нас деньги? Мы коней не воруем!

– Где вам!.. На взятках пробиваетесь али как?

– А ты дашь?

Афонька ткнул пальцем на покосившийся дворовый нужник.

– Вон из тоей кладовки… Не объешься, смотри!

Милиционер затряс кольтом.

– Шлепну, гад!

Афонька ответил спокойно:

– Колчаковски порядки нынче отошли… Нынче – советская власть, и вашего брата по головке не гладят. Про Чеку, однако, слышал? То-то!

Малинкин оборвал:

– Ну, хватит! Может, ты и без дела взятый… И тарантас, и конь, – может, вовсе не краденый?.. Ты, пожалуй, оправиться хочешь? Ну что ж, ступай. Разрешаю…

А кольт – все в кулаке…

Афонька прикинул на глаз расстояние до нужника. Шагов сорок ровной дворовой площадки, поросшей муравой. Оно бы и ладно, да забор высоченный, повыше роста – сразу нипочем не перемахнешь…

Но тут из дверей дома вышел прежний чоновец и окликнул:

– Эй, кучер! А ну, ходи сюда! – и остановился в дверях поджидая.

Галагана ввели в кухню. Чоновец приказал:

– Ну, предъявляй документы, товарищ. Поглядим, какая твоя ответственность.

Галаган, чертыхаясь, ворча, долго рылся в портфеле.

– Куда он запропастился, черт побери? И так нервы на пределе. Ездишь в эти проклятые командировки и не знаешь, вернешься ли? А тут еще свои… Тьфу, чертовщина! Ну куда я мандат засунул?!

Он вывалил на чисто выскобленный стол целую гору тетрадок и потрепанных учебников. Наконец выудил документ.

– Вот он, мой мандат! Пожалуйста, товарищ!

Чоновец прочитал, сложил бумажку, отдал обратно.

– Так… Оружие есть?

– Браунинг. Вот разрешение.

Чоновец крикнул за дверь:

– Лысов! Тут с оружием…

Вошел молоденький, безусый матрос, одетый во все кожаное. Бегло просмотрел учебники, проглядел отметки в тетрадках, ознакомился с мандатом, а типовой бланк разрешения на оружие зачем-то на свет посмотрел…

– Беспартийный? Коммунист? Сочувствующий?

– Сейчас достану партбилет, – улыбнулся Галаган. – Он в обложку «Географии» заклеен. На всякий случай. Сам понимаешь – время такое. – И ловко вскрыв ножичком переплет учебника, добыл партбилет.

Матрос восхитился:

– Как в подполье! Верно, был подпольщиком при Колчаке? Вообще-то, правильно! Время грозное… Тот же фронт. Слушай, товарищок, а как же ты через бандитские волости проехал? Убивает кулачье вашего брата, учителей…

– Да, понимаешь, черт знает, где пришлось объезжать! – в тон, просто и дружелюбно, пояснил Галаган. – Что греха таить: побаивался, но, как видишь, пронесло.

Матрос, листая партбилет, бросил:

– Бесстрашный, черт! Сейчас-то откуда?

– Ночью еле выбрался из поселка Почта… Спасибо, лошадь хорошая, но колесили бес знает где! Кочки, болота, половина пути пешком… Банды – буквально кругом!

– Да. Кругом банды, это верно, – матрос все перелистывал партбилет, наконец положил книжечку на стол и спросил: – Слушай, а почему у тебя оружие в партбилет не вписано?

– Ну, это уж ты их спроси, – безмятежно ответил Галаган.

– Кого – их?

– Ну ваших, из Чекушки. .

– А ты в каком райкоме на учете?

– В ячейке губоно…

– Чего же они в такое нестойкое время в бандитские волости коммунистов попусту гоняют? – возмутился матрос. – Никуда негодно. Ты какой дорогой ехал, гривами иль продоль реки?

– Как приходилось, – пожал плечами Галаган.

– А через речку Оёшь?

– И через Оёшь… вернее, объехал Оёшь…

– Ладно добро… Извини, что задержали… Можете продолжать следование в Новониколаевск, только партбилет, извините, пока задержим… И браунинг, пожалуйте. После проверки зайдете в губчека – получите обратно.

Галаган, снисходительно махнув рукой, выложил пистолет: мол. о чем говорить, раз нужно – пожалуйста!

– До свиданья, товарищ Лысов… Так, кажется?.. – И направился к выходу, но за спиной услышал:

– Стоп! На месте! Руки вверх, не шевелись! Второго револьвера нет?

Обыскав, чекист бросил Галагану:

– Садись!

– В чем дело, товарищ! Арестовываете, что ли?!

– Понимаете, – сказал чекист, – Оёшь объехать невозможно: все мосты бандиты пожгли, а брода и на двести верст не найдешь. Если бы еще на лодке – можно поверить, да перевозы-то здорово охраняются. С того берега стреляют… А в ходке – ну никак! И речку Вьюну не объедешь, и Чаус, и Уень-реку… Везде бандиты свои пикеты понатыкали да секреты… По деревням пьянствуют, а на въездах – ничего не скажешь – службу правят. Это – раз. Оружие в партийный документ не в Чека вписывают, а в райкоме – это два. Своего райкома не знаете – три… Выехали вы из Томска до мятежа, выходит, а отметок на мандате нет, а отметки должны быть – четыре. В тетрадках уроки еще в девятнадцатом году записаны, в колчаковщину. Долго проверяете, гражданин учитель… Понимаете, не совпадает…

– Да ты послушай… – начал было Галаган.

Но чекист отмахнулся:

– После, в Чека… Слышь, браток, отведи-ка его в баню. И давай сюда второго!

Привели Афоньку, и тот сразу понес несусветную чушь: получалось, что через речки переправлялись на ходке же, вплавь…

– Парус не ставили? – подмигнул матрос. – А ну, подыми руки, тип!

В картузе Афоньки нашли два документа: справку об освобождении из Томской тюрьмы, датированную началом девятнадцатого года, и «мандат». Начав читать второй документ, матрос присвистнул и продолжал чтение вслух, то и дело поглядывая на задержанного:

– «…диствительно является милиционером колыванской народной власти и дозволяется ему арестовывать куммунистов и большевиков и всяких врагов крестьянства… что подписом и удостоверяется. Начальник милиции Жданов…» Вон какая ворона в наш овин залетела! Обоим связать грабли назад!