Кровавый отпуск

— А тебе Коран позволяет кушать свинину? — И, когда Самохин с серьезнейшим видом кивнул, начала нарезать бутерброды. — Так чего ты хотел мне сказать?

— В общем, во-первых, — начал он таким официальным тоном, словно был не на кухне, а в кабинете у Путина, — я хотел бы перед тобой извиниться за то, что здесь начудил в последнюю нашу встречу.

«Начудил, — подумала я. — Шикарную он выбрал формулировку. Начудил, озорник, и не более».

— Тогда я был слишком пьян, — продолжал мой неудавшийся ухажер, — и, поверь, хулиганил не я, а проклятая водка. Но с выпивкой теперь все. Отрезано! — Самохин решительно рассек рукой воздух, а я подумала об отце, который на моей памяти «отрезал» где-то около сотни раз. — Ни глотка! Если хочешь, то можешь поставить условие, и я сразу пойду закодируюсь.

В силу сложившихся обстоятельств, мне было до фонаря, закодируется Самохин или останется алкашом. Поэтому я лишь коротко бросила:

— Дальше, — и принялась заваривать чай.

— Итак, я считаю, что все, что произошло три недели назад, это просто дурацкое недоразумение. — Официальный тон еще не утратил своей тяжеловесности. — И очень рассчитываю на то, что ты извинишь меня. И забудешь…

— Хорошо, извиняю, — перебила я. — Забыла. А ты-то хоть помнишь, что случилось тогда?

— Ну… — замялся Самохин. — Смутно. Отрывками… Кажется, я к тебе приставал…

— Мягко сказано. Что еще помнишь?

— Кажется… Пришли твои друзья, да? И меня избили…

— Короче, не помнишь. Ни черта ты не помнишь, Самохин. Мои друзья тебя бы просто прикончили. И закопали бы тело в парке… А отделала тебя я. Так что в следующий раз хорошенько подумай, прежде, чем меня домогаться.

Он молчал, и в наступившей тишине я, кажется, даже слышала, как гудятна форсаже его мозговые извилины. Самохину не дано было поверить в такое! Что его рожу расквасила я.

— Ты?!! Серьезно, Марина? А где ты научилась так драться?

В Таиланде, в лагере спецподготовки Организации. Но эта информация не для ушей российских гибэдэдэшников.

— Нигде, — пожала плечами я. — Просто ты был очень пьян. А я разозлилась. И отпинала тебя ногами. Извини, конечно, но другого выхода не было. Иначе бы ты меня изнасиловал.

— Ладно, забыли. Договорились, Маринка? — улыбнулся в первый раз за весь вечер Самохин. — Будем считать, что с этим вопросом покончено. Теперь о приятном… Я ведь пришел делать тебе предложение!

Эффектная пауза!

Ах какого он о себе высокого мнения! Даже не держит в своей тупой голове мысли о том, что это мне совсем не приятно.

— Давай-ка, мой милый друг, сразу отложим в сторону эту тему и больше не будем к ней возвращаться. — Я разлила чай по чашкам и устроилась за столом. — А чтобы тебе все было понятно, поясняю: у меня есть гражданский муж, которого люблю уже вот шесть лет. Он сейчас работает за границей. И вернется ближе к зиме. А я жду от него ребенка. Правда, это пока незаметно. Срок небольшой…

— Так можно сделать аборт! — ожил на секунду Самохин. — У меня есть знакомая…

И тут же мне его стало жалко. Очень жалко! В свои тридцать пять он не может понять прописных истин. И признает только свое «хочу!». И, не стесняясь (или не понимая), выставляет его напоказ… Как только можно держаться на плаву с таким диким балластом? Жить не в глухой тайге, а в набитом людьми мегаполисе? С подобной идеологией…

— Николай, ты понимаешь, что мелешь сейчас чепуху? Какой аборт? Ты подумал, прежде чем это сказал? А?!! Я мечтаю об этом ребенке! Я обожаю своего мужа! Еще с тех пор, когда была школьницей. Он дал в свое время мне столько, сколько не смогут дать никогда и сто человек. Он предоставил мне шанс, когда я уже поставила на себе крест. А что сделал для меня ты? Попробовал изнасиловать? И сразу же после этого имеешь наглость делать мне предложение.

Круглая рожа снова покрылась красными пятнами. Чашка в пухлой руке тряслась.

Так-то, мистер гибэдэдэшник! От ворот поворот! Нехорошо, что не сделала этого раньше. Но, слава Богу, все-таки сделала.

— А какого же черта ты все это время долбала мне мозги?! — прошипел зловеще Самохин, и я поспешила сказать:

— Погоди. — Встала из-за стола и, так, чтобы мой гость не заметил, достала из ящичка для ложек и вилок электрошокер. Положила в карман пиджачка. Кто его знает, дурака Николая? Вдруг его переклинит, и он опять бросится на меня? Тогда-то я его и шарахну! — Итак, уважаемый. Во-первых, вы, похоже, забыли, что находитесь на моей кухне, а не в своей вонючей мусорне. Так что никаких «долбала» и прочее. Следите за язычком. И во-вторых. С чего это вы вдруг решили, что я вам делаю что-то с мозгами? Никаких поводов для каких-то надежд я не давала. Вы заявлялись в гости — я вас не выгоняла. Зачем обижать? Вы дарили цветы — я не отказывалась. Опять же, зачем обижать? Вы приглашали меня в ресторан, и я вам составляла компанию… Кстати, о птичках. Могу возместить все расходы. Легко! На моем бюджете это не отразится. А, Николай? Никола-ай! Выписывайте скорее счет.

Красные пятна на круглой роже Самохина перемещались, словно циклоны на метеокарте в телепрограмме прогноза погоды. На лбу снова выступил пот. Усы обреченно поникли.

— Извини меня, княжна Мэри, — чуть слышно промямлил он. — Я, должно быть, сказал что-то не то. Все это так неожиданно… Я-то надеялся… Тогда мы будем просто друзьями? Хорошо?

Вот таким он мне нравился больше. И я моментально забыла о том, что Самохин хотел меня изнасиловать. Я не умела подолгу держать зла на кого-либо. Я никогда не была мстительной стервой. В отличие от многих других.

— Хорошо, Николай. Мы будем друзьями. И надеюсь, ничто не омрачит нашей дружбы, — напыщенно продекламировала я. — Только не приходи ко мне пьяным… Ты почему не пьешь чай?..

Мы просидели на кухне еще часа два. Болтали о всякой пустой чепухе. Самохин рассказывал, как десять дней не ходил на работу из-за разбитой физиономии, а потом замазывал остатки синяков гримом. Я делилась своими планами на ближайшие месяцы. Мол, уеду к знакомой на юг. Буду купаться, загорать и бездельничать.

— Одна? На машине? — удивлялся Самохин. — А не боишься?

— Кого? Бандюков? На «триста двадцатом» [1] я уйду по шоссе от любого. А на посты ГАИ мне плевать. В ссучившихся гибэдыы… черт, ги-бэ-дэ-дэ-шников я не верю. Правильно делаю?

— Ну-у-у… В принципе, да. Все рассказы про продажных ментов, про то, что они работают в одной связке с бандитами, — это, как правило, выдумки журналистов. Но как ты представляешь себе проехать почти три тысячи километров? Без остановки?

— Почему? Устану, так заверну в какую-нибудь деревню и найду бабушку, которая сдаст мне на ночь веранду. И привяжет к машине злую собаку. И накормит меня сытным ужином.

— И все-таки ты сумасшедшая! Авантюристка!

«Да, — думала я, — в этом мне не откажешь. Этим я заразилась еще от покойного Ромки. Потом добавил адреналинчику в кровь Антон. Да и Барханов — не одуванчик… Меня окружают какие-то монстры. И самое интересное, что Коля Самохин — самый безобидный из них. Вон какой сидит, толстый кошмарик… Кушает из блюдечка чай… Ну просто лапочка! Когда трезвый…»

На этот раз, выходя из квартиры, он даже не попытался что-нибудь вякнуть насчет того, что останется на ночь. Я позволила ему на прощание ткнуться усами мне в щеку, и он растворился во мраке подъезда, недавно подвергшегося набегу бомжей, охочих до дармовых лампочек.

«Вот такая-то собачья жизнь, мистер гибэдэдэшник», — вздохнула я и, заперев дверь, пошла отбирать то тряпье, что прихвачу с собой на юга. Ведь все надо еще постирать. Ведь все надо еще погладить. И через три дня отправляться в дорогу…

В этот момент я даже и не подозревала, несчастная, что через три дня вместе со всем этим тряпьем (чистым и тщательно выглаженным) вместо югов угожу в молотилку. Которую уже через час одним телефонным звонком запустит Самохин….

Знала бы наперед, никогда не поехала бы на Кавказ на машине. А еще задолго до этого никогда не остановилась бы на слякотной скользкой дороге на взмах полосатого ментовского жезла. Эх, знала бы все наперед… И не было бы тогда никаких Геморроев. Которые пишутся с большой буквы.