Кот, который пел для птиц

Был и ещё любопытный побочный политический эффект: внезапно провалились законопроекты о сорняках и улучшении дорог в Вест-Мидл-Хаммок. Поскольку тот, кто их внёс, ожидал суда и обвинялся в уголовном преступлении, они не нашли отклика ни у «газонной» клики, ни у натуралистов в этом колоритном обществе.

В один прекрасный день Пол Скамбл доставил портрет Полли в амбар и помог повесить его в спальне, на первом полуэтаже.

— Он мне нравится, — сказал Квиллер, подписывая чек. — А вам?

— Да, я им горжусь, — ответил художник. — Думаю, мне удалось передать её ум и сострадание. Она была очаровательной натурщицей, всегда готовой к сотрудничеству: Никогда не утомлялась и не нервничала.

— Интересно, что будет с вашим портретом Рэмсботтома? Ресторан закрыт.

— Я знаю лишь одно: рыночная цена его высока из-за скандальной известности. Между тем для меня было бы честью написать ваш портрет бесплатно.

— Вы по-прежнему отказываетесь писать кошек?

— Боюсь, что так, — ответил Скамбл.

На портрете Полли в синем платье и жемчугах сидела в виндзорском кресле с высокой спинкой на фоне книг в кожаных переплётах, в руках у неё был «Гамлет». Когда Райкеры увидели картину, Милдред сказала:

— Это один из красивейших современных портретов, какие мне доводилось видеть. В нём сочетается мягкость и сила.

— Юмор и достоинство, — добавил её муж. — Давай закажем твой портрет, Милли.

— Только после того, как я сброшу двадцать фунтов.

— Может быть, он согласится написать тебя более стройной.

— Уверена, что на холсте я сбросила несколько фунтов, — вставила Полли.

Все трое приехали в амбар прямо с работы на небольшой приём, устроенный по поводу презентации портрета. Они сидели вчетвером в гостиной, обмениваясь новостями и обсуждая их, а сверху, с каминного куба, за ними наблюдали сиамцы.

— Ты собираешься оставить этот велик в гостиной? — осведомился Арчи. — У него, не в обиду тебе будь сказано, несколько эксцентричный вид.

— Я рассматриваю его как произведение искусства в стиле хай-тек, — ответил Квиллер.

— Кошки опрокинут его, когда будут носиться по комнате — так же, как они уже расшвыряли несколько предметов, которые я мог бы перечислить.

— Они никогда не приближаются к нему, — возразил Квиллер.

Затем Милдред объявила, что они переезжают в свой пляжный домик на лето, пусть даже придётся дольше добираться на работу.

— Это будет хорошее лето для наблюдения за НЛО, — сказала она. — Они возвращаются каждые семь лет.

Арчи и Квиллер, которые иронизировали по поводу пришельцев из космоса, переглянулись, и Арчи заявил:

— Единственное, ради чего я провожу лето на пляже, — это удовольствие наслаждаться целительным воздухом озера в обществе моей милой, но чокнутой жены. — И он добавил, что «Всякая всячина» не будет публиковать никаких фотографийзагадочных огней на ночном небе.

Гости взглянули на свои часы. Пора было уходить — Полли в свой птичий клуб, а Райкерам — на званый обед. Квиллер проводил их до автостоянки, и прощание затянулось, так как всем было что сказать: Полли сообщила, что в библиотеке планируется приём, где будут представлены кошачьи «талисманы»; Милдред предложила пригласить Дерека с гитарой; Квиллер сказал, что Дерек мог бы сочинить балладу о Маке и Кэти.

Наконец две машины уехали, и Квиллер, помахав им вслед, пошёл домой кормить кошек. Их не было на кубе. Он замер, обводя взглядом их любимые прибежища: холодильник, самую мягкую мебель, перила на антресолях. Кошек нигде не было!

— Вкусненькое! — закричал он, и оба сиамца показались из корзины, прикреплённой к лежачему велосипеду. — Ах вы шутники! — воскликнул он. — Вам это кажется забавным! Вам нравится делать дурака из того, у кого всего две ноги!

Все трое угостились на славу. Часть ростбифа была мелко нарезана и положена в две миски; другую часть нарезали ломтиками и поместили на ржаной хлеб вместе с помидорами и хреном. А потом все они отправились в павильон.

Квиллер развалился в кресле, созерцая птичий сад, Юм-Юм, почти невесомая, примостилась у него на коленях. Коко уселся у его ног, зорко наблюдая за движениями в кустах и прислушиваясь к птичьему пению. Вскоре он уже щебетал облигато [20]или мяукал свою собственную мелодию.

«Поразительно!» — подумал Квиллер. Поведение Коко всё больше и больше убеждало его, что это необычный кот. Хищник по природе, Коко никогда не был хищным. Ему никогда не хотелось поймать мышь, а вот на счёту у Юм-Юм уже числилась пара этих грызунов. Он дружил с воронами и пел для малиновок и крапивников. Коко был домашним котом, который знал, когда зазвонит телефон и случится что-то нехорошее в полумиле от него. Он вкладывал человеку в голову идеи, когда нужно было решить проблемы и раскрыть тайны.

Кроме того, Коко изобрёл совсем не кошачьи способы передачи информации. Задолго до убийства Фебы он исполнился неприязни к дятлу с красным хохолком. А теперь, когда дело уже вёл прокурор, кот внезапно утратил интерес к красным шашкам, колокольчику с ручкой в виде змеи, старинному компасу и Натаниэлю с Ребеккой.

Такие размышления больше говорили о фантазии Квиллера, нежели о способности кота к общению. Но где провести черту между совпадением и интеллектом суперкота? Ответ был где-то тут. Квиллер пригладил усы.

Шумно хлопая крыльями, семь ворон приземлились возле павильона, и Коко бросился к стеклянному экрану их приветствовать — причём звуки, которые он издавал, не очень отличались от вороньего языка.

Квиллер обратился к нему со словами:

— Коко, ты замечательный, загадочный, непредсказуемый и порой несносный кот!

Коко отвернулся от ворон и посмотрел на человека долгим взглядом, а потом широко и некрасиво зевнул во всю свою пасть.