Смерть в своей постели

Пафнутьев видел, что работа идет, сведения накапливаются, но просвета не было. И, складывая листочки протокола, глядя на пустой уже стул, на котором только что сидел Вулых, он ощутил вдруг уверенность в том, что ничего сверхъестественного в этом деле нет и не будет. Хитроумные рассуждения Худолея о древних и зловещих законах чисел — не более, чем мистический фольклор. Байки и россказни. Худолей, конечно, хороший парень, но с завихрениями, и любит иногда впасть в нечто необъяснимое — пытается нащупать жизнь, которая течет где-то рядом, но не может, не может он ее увидеть.

— Что-нибудь удалось выпотрошить из этого недоделанного Вулыха? — спросил Шаланда, входя в кабинет.

— Очень хорошо поговорили. Он сказал гораздо больше, чем я надеялся. Оказывается, всю эту объячевскую семейку Вулых знает лучше, чем они сами себя знают.

— Это хорошо, — кивнул Шаланда. — Скоро конец?

— Да, вот-вот. — Пафнутьев отвечал односложно, но вовсе не потому, что хотел поставить Шаланду на место, вовсе нет. Какая-то мыслишка вертелась в его голове и никак не могла оформиться во что-то внятное.

— А почему ты решил, что скоро конец?

— Мало живых осталось… Кто там… Вохмянины, Вьюев со Скурыгиным, красавица Света.

— Она в самом деле красавица? — спросил Шаланда, как бы между прочим, как бы не придавая значения своему вопросу.

— Можешь не сомневаться.

— Всю проверил? — не удержался, куснул все-таки Шаланда.

— Насколько позволяли обстоятельства. Если чего упустил — доработаю, допроверю. Не переживай, Шаланда. Ты тоже еще молодой. У тебя многое впереди. Не столь, конечно, не столь… Но все равно жизнь и для тебя продолжает сохранять некоторые свои прелести.

Шаланда долго молчал, сопел, перекладывал на столе какие-то папки, осторожно косился на Пафнутьева — не смотрит ли тот в его сторону.

— А ты злой, Паша, — неожиданно сказал он.

— Нет, Жора… Не злой. Я справедливый.

— Это одно и то же… Не хотел бы я оказаться в твоих справедливых руках.

— Я тоже не хотел бы оказаться в твоих добреньких пальчиках. — Слова у обоих выскакивали предельные, но улыбка Пафнутьева и насупленность Шаланды смягчали разговор. — Ты, Жора, начал о чем-то говорить, о том, что тебя, в общем-то, и не касается… Я из вежливости подхватил твои слова, ответил полно и обстоятельно, ничего не утаил. Могу еще подробностей подбросить, если тебе без них невмоготу…

— Остановись, Паша, — взмолился Шаланда. Он и раньше знал, что Пафнутьева лучше не трогать, что заводится тот быстро, и остановить его бывает трудно. — Перебросились невинными словечками и ладно. Возвращаемся к делу.

— Всегда готов! — Даже в это свое подчеркнутое согласие Пафнутьев сумел втиснуть прощальный укус.

— Ладно, Паша, ладно… Как убили Маргариту? — спросил Шаланда, задав случайный вопрос, чтобы только подальше уйти от щекотливого перебреха с Пафнутьевым.

— Она покончила самоубийством.

— Это точно?!

— Да. Худолей нашел в шкафу кучу упаковок. А наш анатом эти же таблетки нашел у нее в желудке. Она заснула и не проснулась. Точно так же, как и ее муж.

— Но для самоубийства нужны причины!

— Есть такие причины, — устало проговорил Пафнутьев.

— Мне можно о них знать? — оскорбленно произнес Шаланда.

— Можно, — с обидным равнодушием ответил Пафнутьев, почувствовав вдруг пресыщенность эти делом — такое с ним бывало. Наступал момент, когда он не хотел знать новых подробностей, ему вполне доставало того, что он уже знал. А новые сведения только подтверждали прежние и продолжали без умолку рассказывать, вываливать, смаковать все новые гадости о людях, в жизнь которых он вошел так глубоко, как ни один из их родственников, друзей, знакомых. — Можно, — с тяжким вздохом повторил Пафнутьев. — Убит муж, в доме еще два убийства, потом еще одно… По коридорам ходят чужие люди, просвета никакого… Добавь ежедневное виски… Порнуха по видику… Я хорошо представляю себе ее состояние… Я понимаю Маргариту.

— В том смысле, что одобряешь ее решение?!

— Можно и так сказать. Вохмянина права… Та уже скользила вниз. Она предположила, что Маргарита будет следующей… Вохмянина… Молодая, красивая, румяная, полная жизни, любви! У нее, Жора, столько любви!

— И это ты знаешь?!

— Догадываюсь. Только сейчас дошло — Вохмянина меня готовила.

— К чему готовила? Глаз на тебя положила? — спросил Шаланда, не скрывая ревнивых ноток в голосе.

— Она готовила меня к смерти Маргариты. Вохмяниной нужна была ее смерть. Зачем-то ей нужно было, чтобы Маргарита исчезла. Худолей узнал, что она носила ей порнушные кассеты, следила за тем, чтобы в спальне всегда было виски. И много разных таблеток. Худолей предупреждал о том, что цифры слишком зыбкие, — бормотал в полузабытьи Пафнутьев.

— Кто был постоянно рядом с Маргаритой в последние дни? — спросил Шаланда, и Пафнутьев не мог не отметить — хороший вопрос.

— Худолей говорит, что у нее торчал Вьюев… Ее давнишний поклонник… Она кинула его когда-то… А недавно его кинул Объячев.

— Надо бы раскрутить этого Вьюева!

— Худолей говорит…

— Паша! — вскричал Шаланда. — Остановись! Не добивай меня этим Худолеем, прошу! Признаю, полез грязными лапами в твою трепетную душу, переступил границу, произнес нечто о красавице Свете… Проехали! Больше не буду!

— Света? — переспросил Пафнутьев. — Мне кажется, она здесь ни при чем. У нее не было возможности…

— О, Боже! — Шаланда, как на оперной сцене, схватился руками за голову и зашагал по кабинету.

— В первый же день, — медленно проговорил Пафнутьев, восстанавливая в памяти подробности происшедших событий, — в первый же день, когда труп Объячева еще лежал в доме, Андрей задержал Вьюева при попытке сбежать. При нем был чемодан с документами. Я отдал их на экспертизу. Там были не только его документы. Договоры, расписки, протоколы намерений, подписанные Объячевым. Похоже, он выгреб все, что мог, из его сейфа.

— Другими словами, его злодейство не удалось?

— Да, — подтвердил Пафнутьев. — Злодейство не удалось.

— Что же получается… Маргариту он добил?

— Или не спас, когда мог спасти.

— Оставление человека в беспомощном состоянии — тоже статья. И достаточно серьезная. До пяти лет.

— Неужели Вьюев? — задумчиво проговорил Пафнутьев. — У него были основания… Эти два человека, Объячев и его жена, испортили Вьюеву немало лет… Он мог озвереть.

В кармане Пафнутьева запищал телефон. Он подождал, пока раздастся еще один сигнал, еще один, потом вынул коробочку.

Звонил Андрей.

— Павел Николаевич? Чрезвычайное происшествие.

— Как, они продолжаются?

— Только начинаются.

— Еще один труп?

— Не так круто, Павел Николаевич. Сбежал Скурыгин. Его в доме нет.

— Может, забился в свой подвал?

— Попытку туда проникнуть сделал, но Худолей это предвидел. И тогда он сбежал.

— Скурыгин исчез, — пояснил Пафнутьев Шаланде. — А оперативники?

— В нарды играли.

— В нарды играли, — повторил Пафнутьев уже для Шаланды. — Кто победил?

— Старшина Безякин.

— Надо старшину Безякина отметить в приказе — абсолютный чемпион объячевского дома по нардам, — сказал Пафнутьев. — Или ценный подарок ко дню милиции, а?

— Ладно, Паша, ладно. Что-нибудь придумаем. Отметим. Обещаю. В безвестности не останется.

— А Вьюев? — спросил Пафнутьев по телефону.

— На месте.

— Береги его.

— Я всех берегу. Немного их осталось… Четверо. Два мужика, две бабы. И на них — четыре трупа. Густовато получается, Павел Николаевич.

— У меня такое чувство, что это еще не предел.

— Я попросту запру каждого в отдельной комнате. И Свету тоже, — добавил Андрей.

— Главное — береги Свету, — подтвердил Пафнутьев.

— Почему именно ее?

— Личная просьба.

— Понял, — коротко ответил Андрей.

— Не знаю, что ты понял, но это уже неважно. О главном мы договорились, да?

— И это понял.

— Будь здоров, — и Пафнутьев отключил телефон. — Что-то все ко мне с этой Светой пристают, а, Шаланда? То ты, теперь вот Андрей выделяет ее из всех прочих… Что происходит?