Мессианский Квадрат

– Я не помню, чтобы там такое говорилось...

– Говорится, уверяю тебя. Написано, что в большинстве случаев.

– Да не может быть, что только я один здесь верю в вечность брака. Давай у Кати спросим, как она считает, – и Андрей повернулся к Кате, смущенно улыбаясь.

– В принципе мы с Семой единомышленники, – уклончиво ответила Катя. – Но сейчас, по-моему, пора уже оставить этот спор... Спускайте свой аэростат и просто посидите  вместе со всеми на кухне.

– Вот именно, – поддержала Катю Сарит. – Я не понимаю вашего спора. Какая разница, кто что считает. Главное, как есть на самом деле, а этого никто не знает, ни мудрецы, ни отцы церкви, ни Моуди, ни мы с вами.

– Мне кажется, – добавил я, – вопрос не в том, кто как считает, а в том, кому чего хотелось бы. Андрею хочется, чтобы брак был вечным, а отцам церкви, если я правильно понял Семена, такое только в ночном кошмаре привидеться может.

Семен поперхнулся и, сделав непроизвольное движение, нечаянно сбил со стола бокал, который разбился вдребезги. Шампанское забрызгало скатерть и пролилось на пол.

– Вот ведь медведь-то какой, – заметила Катя.

– Ничего страшного, сейчас я уберу, – сказала Сарит и встала из-за стола. – Где тут у тебя тряпка, Андрей?

– Сядь, я сам, – и Андрей пошел за тряпкой.

Воцарилась неловкая тишина. Андрей собрал осколки и вытер пол.

– Я не спорю, что учение церкви допускает и другой взгляд, более близкий к твоему, Андрей, – примирительно произнес Семен. – Но я этого взгляда никак принять не могу. Мне кажется, что он противоречит слишком многому...

Семен явно вознамерился добавить еще что-то, но Катя его одернула:

– Опять за свое? Ну сколько можно?!

Андрей между тем достал из шкафа новый бокал, наполнил его шампанским и поставил перед Семеном.

– Ну что ж, давайте выпьем тогда за вечную дружбу, что ли? В ее существовании, надеюсь, никто не сомневается, – сказал Андрей, поставив передо  мной другой бокал и наполнив его рябиновкой.

– Никто, – заверил Семен, и все подтвердили: – Никто!

– Только мы не выяснили, с чего она, эта вечная дружба, начинается? – сказала Катя. – Кто-нибудь знает?

– Никто, – сказал Семен, и все повторили: – Никто! 

– Ну уж раз никто не знает, с чего начинается вечная дружба, значит, она действительно вечна, – заключил Андрей.

С той минуты «возвышенные» темы были полностью оставлены, и мы долго болтали о разном. Семен с Катей спохватились только полпервого ночи и поспешно выскочили, торопясь на метро, так что мы даже толком не успели проститься.

Сарит тут же легла спать, безжалостно выгнав нас из кухни.

Я сразу повалился в постель. 

– Так это «та самая Татьяна» сегодня в музее была? – спросил я, уже засыпая.

– В общем-то, да, – вздохнул Андрей. –  Мы ее с Сарит случайно на улице встретили, ну я ее и пригласил...

– Жаль, что она все время молчала. Не удалось узнать, что она за человек. Но смотрела она на тебя очень выразительно...

– Ты прав. Что-то она во мне нашла. Не пойму вот только, что...

Андрей не спал. Он сидел в своей половине, склонившись над Евангелием. Время от времени сквозь сон до меня доносились его приглушенные возгласы:

– Поразительно! До ареста Иоанна... После ареста Иоанна… Поразительно!

Утро последнего дня нашего пребывания в Москве было решено посвятить прогулке в парке имени Горького: я показал Сарит места, где любил гулять в детстве, и даже прокатился с ней на колесе обозрения. На том самом: не на «женском»,  а на «мужском» колесе.

Во второй половине дня мы встретились с Андреем на Маяковской. Сарит захотела погулять по булгаковским местам – ее очень впечатлила в свое время книга «Сатан бэ-Москва» – «Мастер и Маргарита» в переводе на иврит.

Мы прошли вместе до Патриарших прудов, прогулялись по аллее, побродили в окрестностях булгаковского дома и даже потоптались у дверей «нехорошей квартиры».

– Интересно, – спросила Сарит, когда мы вернулись в метро. – А станция эта существовала, когда Воланд посетил Москву? Он мог под этой колоннадой прогуливаться?

– В каком именно году Воланд посетил Москву, так и не установлено. Вероятнее всего, речь идет о 1929 годе. Тогда еще метро в Москве не было.

С шумом подъехал поезд, с грохотом распахнулись двери...

– По большому счету вопрос этот остается открытым, – продолжил Андрей, когда мы сели на свободную скамейку в самом конце вагона. – Когда это метро построили, Булгаков еще был жив и еще работал над романом.

Когда поезд тронулся, я поднял голову и вдруг увидел на скамье напротив двух религиозных евреев лет тридцати в черных костюмах и черных кипах. Они были так похожи, что можно было бы решить, что это близнецы, но один выглядел все же несколько старше другого. Во всяком случае, у него в бороде пробивалась седина, в то время как другой был черен как смоль. Евреи нам приветливо улыбались, по-видимому, опознали в нас с Сарит израильтян. Я тоже был рад видеть их лица и также улыбнулся в ответ. У меня даже промелькнула мысль снять кепку и продемонстрировать им скрывающуюся под ней вязаную кипу.

– Кто это? Ты знаком с ними? – спросил Андрей.

Я отрицательно покачал головой и добавил:

– Почти уверен, что они израильтяне...

Между тем на следующей остановке евреи так же внезапно исчезли из вагона, как на предыдущей остановке в нем появились. Андрей вдруг тоже вскочил и потянул нас к выходу.

– Разве у нас здесь пересадка? Это же Тверская?

– Прости, – пробормотал Андрей. – Я должен узнать, кто они.

Он быстрым шагом пошел за этими парнями, которые быстро растворялись в пестрой толпе. Мы с Сарит старались не отставать, что было совсем непросто из-за толкотни перед входом на эскалатор.

Стараясь не терять Андрея из виду, мы почти бежали следом за ним, но в подземном переходе все-таки отстали.

Мы вышли на улицу и через пару минут нашли Андрея. Он стоял и растерянно глядел в сторону Тверского бульвара.

– Куда они могли пропасть? – пробормотал он, когда мы наконец его догнали.

– Тут ведь, кажется, синагога хабадская неподалеку? – вспомнил  я. – Скорее всего, они туда отправились…

– Зачем они тебе, Андрей? – удивилась Сарит.

– Да так... Поразительное совпадение... У вас так не бывает, что вам снится что-то, а потом вы это наяву видите?

– У меня бывает, – подтвердил я.

– И у меня так не раз бывало, – оживилась Сарит. – Собаку, например, на улице встретишь и тотчас вспоминаешь, что тебе эта собака ночью снилась.

– Так вот мне, представляете, эти самые два еврея сегодня ночью приснились!

– Эти самые? Как это – эти самые?

– Они, правда, были в древних одеяниях, но тоже почти как близнецы выглядели, им тоже было на вид около тридцати лет, но только во сне как-то было ясно, что это... Иисусы... Два Иисуса.

– Два Иисуса? – рассмеялся я. – Когда ты свою рукопись нашел, то тебе там тоже два Иисуса померещились. Помнишь?

– У них лица ведь иконописные были… Вы заметили? – не слыша меня, спросил Андрей.

– Обыкновенные еврейские лица, мне кажется.

– А почему они на нас так приветливо смотрели, будто приглашали к ним присоединиться, а потом убежали?

– Они просто увидели, что мы с Сарит израильтяне, и обрадовались. Ты не знаешь, какое это счастье за границей израильтянина встретить. Ну, а убежали они, потому что им сходить надо было. Я же сказал, тут синагога неподалеку, хабадская...

– Может быть, зайдем в эту синагогу?

– Отличная идея! – подхватил я.

Мы дошли до синагоги на Большой Бронной, где как раз начиналась минха, так что я даже помолился в миньяне. Однако тех двух евреев в синагоге не оказалось.

– Вот видишь, – встревоженно заметил Андрей, когда мы вышли на Бульварное кольцо и побрели обратно к метро. – В синагоге их нет. Это неспроста… Я вчера читал Евангелие. Там действительно такие поразительные расхождения обнаруживаются, что дурно становится. У синоптиков все события начинаются после ареста Иоанна Крестителя, а в евангелии Иоанна такое впечатление, что с момента крещения до ареста по меньшей мере год прошел. Да и события-то все совершенно другие.