Всё взять и смыться

- Я все слышала. Что думаешь делать?

Он неопределенно пожал плечами:

- Не знаю. Я не могу не пойти на похороны Кристины, будет много людей, мое отсутствие вызовет скандал. Меня не поймут.

- Во сколько хороните?

- В одиннадцать. Мне никак не успеть.

Я начала лихорадочно соображать, что же можно предпринять в этой ситуации. Стас молча смотрел на меня, ожидая, что я предложу что-то дельное. Ничего особо умного я придумать не смогла и выпалила первое, что пришло в голову:

- И ты, и Юля, и Костя должны быть на кладбище. Вы члены семьи. Я же человек посторонний, мое присутствие там не обязательно, значит я и поеду на Ясеневую.

- А это не опасно?

- В каком смысле?

- Похитители, увидев тебя, могут разозлиться, что я неточно выполнил их инструкции и откажутся иметь со мной дело. А у них Полина!

- Ну, это вряд ли. Особо капризничать не в их интересах. Они здорово рисковали, похищая твою дочь, и теперь хотят за этот риск получить компенсацию. Затягивать обмен им не выгодно, с каждым звонком сюда растет опасность разоблачения. Ты боишься их, они боятся тебя. Так что, они заинтересованы в быстром и успешном обмене не меньше тебя. И, по большому счету, им все равно, кто заберет записку.

Я говорила с большим апломбом, стараясь подбодрить Стаса и вселить в него уверенность, но у самой в глубине души шевелился червь сомнения. Мои доводы были справедливы только в том случае, если девочка была жива и её намеревались возвратить отцу невредимой. В ином случае, поведение похитителей становилось непредсказуемым и все мои рассуждения теряли смысл. На Стаса моя речь оказала благотворное влияние, он немного успокоился и обрел способность рассуждать здраво:

- Так и сделаем. Все равно иного выхода у меня нет. Но пускай это останется между нами. Не говори ни кому, что поедешь за запиской. Пускай все до последнего момента думают, что туда отправлюсь я.

- Ты кого-то подозреваешь?

- Нет, но у меня такое чувство, что нужно держать язык за зубами. Я боюсь, что совершенно неожиданно с тобой что-то может случиться.

- Как скажешь! - пожала я плечами и, посчитав разговор оконченным, покинула кабинет.

Остаток дня я провела в полном одиночестве. Стас уехал по делам в город. Следом за ним укатила Юля, объявив, что ей нужно подготовить траурный наряд и немного отдохнуть. Костя болтался неизвестно где. Мария Ефимовна из своей комнаты не показывалась и горничная сказала, что старушка плохо себя чувствует. Я была предоставлена самой себе и потому, прихватив очередной любовный роман, завалилась на кровать и очень неплохо провела время.

На следующее утро я проснулась от громких воплей Стаса в очередной раз чем-то очень недовольного. Сквозь притворенные двери было слышно, что в доме царила необыкновенная суета. Сообразив, что хозяева собираются на кладбище, решила комнату до их отъезда не покидать. Не стоило вертеться под ногами, когда люди готовятся к такому печальному событию и нервничают. Ровно в десять Стас, забыв постучать, ворвался в мою комнату с последними инструкциями, а затем они все загрузились в машину и отбыли. Следом за ними отправилась в путь и я.

Поймав на трассе попутку, я через сорок минут стояла на углу Ясеневой и Тополиной и оглядывала пустынную улицу. Она была короткой, всего в несколько домов и заканчивалась тупиком. Строения были старые, сплошь трехэтажные, с облезлыми стенами и облупленными дверями. Выждав достаточное с моей точки зрения время, я пошла вдоль тротуара, высматривая нужный мне номер. Перед домом 27 я стояла без пяти одиннадцать. Решив, что пять минут роли не играют, толкнула входную дверь, вошла в прохладный подъезд и стала подниматься по лестнице. Навстречу спускалась немолодая женщина в фартуке, с ведром грязной воды, шваброй и мешком для мусора. Я вежливо посторонилась, пропуская её, а у самой тревожно екнуло сердце. Как только она миновала меня, я со всех ног припустила наверх, ожидая самого худшего. Плохие предчувствия оправдались и никакой пачки от сигарет "Ява" на подоконнике не было. Да и откуда ей было взяться, если только что на лестнице я встретила уборщицу. Развернувшись, я кинулась вниз в надежде перехватить женщину и узнать, куда она дела собранный в подъезде мусор. Выскочив на улицу, я завертела головой, выискивая фигуру с ведром. Таковой нигде видно не было и я, решив, что женщина может убирать соседний подъезд принялась прочесывать их один за другим. Не обнаружив её в доме 27, я обежала и соседние дома, но уборщица как в воду канула, а вместе с ней исчез и злополучный коробок. Набегавшись вдоволь и в результате ничего не выяснив, я решила признать свое полное поражение и ехать назад.

Дом встретил меня пустотой и тишиной. Хозяева ещё не вернулись, а горничная, открыв мне дверь, скрылась на втором этаже. Мрачная и недовольная собой, я побрела на кухню, сделала себе чашку крепчайшего кофе и в задумчивости примостилась за столом. Прихлебывая маленькими глотками горячую жидкость, принялась успокаивать себя, твердя, что ничего непоправимого, в сущности, не случилось. Ну, нет у нас этой инструкции! Ну и черт с ней! Другая будет! Не оставят нас похитители без внимания. В самый разгар моей борьбы с самой собой зазвенел телефон. Звонил по мобильному Стас, услышав неутешительные новости, коротко выругался и отключился. Я пожала плечами, поражаясь чужой невоспитанности, и решила, что для успокоения нервов самое время сменить род занятий. Поугрызаться я успею и вечером, а вот кабинет Стаса следовало осмотреть немедленно, пока есть такая возможность.

Дверь была открыта, я беспрепятственно вошла внутрь и подошла к дальней стене. Став на расстоянии вытянутой руки от портрета, принялась внимательно его разглядывать. В прошлый раз я смотрела на него издали, а, как оказалось, вблизи он производил совершенно иное впечатление. С одного взгляда было ясно, что он никак не может относиться ко второй половине XVIII века. Нет, качество картины не вызывали сомнения! Портрет писал талантливый художник, он старательно выдержал манеру и стиль письма того времени, но краски были слишком яркими и отсутствовала та патина, которая со временем покрывает поверхность картины, затемняет её и придает ей оттенок старины. В общем, невооруженным взглядом было видно, что это новодел. Рама тоже была новой и во всю блестала богатой позолотой. Хоть это ни о чем и не говорило, но сомнений добавляло. Осторожно приподняв край портрета, я заглянула за него, но проводов сигнализации не заметила. Решившись, сняла картину с крюка, положила на стол и принялась миллиметр за миллиметром обследовать её поверхность. Результаты осмотра озадачили и вызвали смутное беспокойство. При ближайшем рассмотрении обнаружился целый ряд дотоле не замеченных мелких странностей и несоответствий. Так, чуть ниже левого уха девочки я углядела еле заметную, но вместе с тем тщательно выписанную серьгу. Ее присутствие на портрете ребенка очень удивило меня, а то, что подвеска не соприкасалась с мочкой и как бы висела в воздухе заставило изумиться ещё больше. Отметив про себя эту странность, я продолжила осмотр картины с ещё большей тщательностью.

Усилия не пропали даром и она подарила мне ещё несколько сюрпризов. Разглядывая кружевной воротник на платье, я заметила, что кое-где под его оборкой сквозят голубые и синие мазки. На белом фоне они не очень бросались в глаза, но при приближенном рассмотрении становилось ясно, что это просвечивает плохо закрашенный нижний слой. Заинтригованная, я принялась изучать эту деталь туалета девочки с утроенным вниманием и вскоре обнаружила ещё одну интересную особенность. Весь воротник был написан белилами, но если его основная часть была выполнена плотыми, непрозрачными мазками, то с оборкой дело обстояло совершенно иначе. Она была написана в другой манере и мазки была очень легкими, почти прозрачными. Создавалось впечатление, что обе части воротника писались двумя совершенно разными художниками.

Заинтригованная своими неожиданными открытиями, я перевернула картину и занялась изучением её оборотной стороны. Следует отметить, что знающему человеку она может рассказать ничуть не меньше, чем лицевая. И тут меня снова ждал сюрприз! Если на самой картине краски блистали свежестью и она представляла собой явный новодел, то холст, на котором её написали, был действительно старым. Такое странное несоответствие озадачило меня, я не могла понять, с какой целью это было сделано. Конечно, подобные вещи практикуются, но такое обычно происходит при создании фальшивки высокого качества. В этом случае действительно учитывается любая мелочь, не говоря уж о подборке старого холста и искусственном старении картины. Делается все, что бы она соответствовала заявленному времени написания, потому что такие подделки удается сбывать за приличные деньги. Но в данном случае все обстояло иначе. Краски портрета блестели новизной, их никто и не пытался замаскировать, а значит, картину не собирались выдавать за подлинник XVIII века. Зачем же тогда было использовать старый холст? Ведь найти подобный не просто! Правда, Стасу картину впарили под видом старинной, но случилось это, я думаю, исключительно потому, что он человек неискушенный. Наверное, продавец, увидев в салоне лоха с толстым кошельком, просто возликовал и тут же воспользовался подернувшимся шансом сбыть шедевр с рук. Да и купил её Стас задешиво, сам говорил!