Тайный дневник да Винчи
Тайный дневник да Винчи читать книгу онлайн
Профессор-археолог оставил внучке Каталине наследство — два фрагмента пазла, роман Стивенсона Остров сокровищ и… кулинарную книгу. Странный выбор для человека, посвятившего всю жизнь изучению творчества Леонардо да Винчи.
Что это? Экстравагантная выходка чудаковатого ученого?
Или головоломка, которая должна дать девушке ключ к новым тайнам да Винчи, способным перевернуть многие наши представления об истории и религии?
Пытаясь найти ответ на эти вопросы, Каталина очень скоро начинает понимать: разгадка тайн великого Леонардо может стоить ей жизни…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Роднило оба лагеря следующее: и те, и другие назойливо склоняли одни и те же фамилии. Вездесущих персонажей одни превозносили до небес и безоговорочно им доверяли, а другие всячески поносили, уличая во лжи. Обвинения в основном сводились к одному: все эти люди распространяют множество нелепых измышлений, придавая им внешнее правдоподобие. В лучшем случае их осуждали за обман наивных простаков, принимавших мистификацию за чистую монету. К категории простодушных, попавшихся на удочку, относили и журналиста Жерара де Седа, чье имя не раз встречалось Каталине на страницах сайтов. Он написал ряд книг, посвященных историческим загадкам и тайным обществам, связанным с Жизором и Ренн-ле-Шато.
Чаще других в пылу полемики всплывали имена Пьера Плантара и Филиппа де Шеризе. Собственно, они и являлись главными героями столь запутанной интриги. Первый из них, Плантар, являлся фигурой примечательной во всех отношениях. В период правительства Виши он поддерживал ультраправое движение во Франции. Именно он воодушевил, по словам доброжелателей, и «подбил», как выражались недруги, Жерара де Седа и прочих журналистов и писателей описать историю Жизора, Ренн-ле-Шато и Приората Сиона. Каталина обомлела, прочитав, что Плантар стал основателем Приората! Современной версии этого общества, разумеется, зарегистрированного в супрефектуре Сен-Жюльен-ан-Женевуа в 1956 году. Он взял на себя обязанности генерального секретаря новой организации, провозглашавшей своей целью восстановление традиций древнего рыцарского ордена и укрепление сплоченности между людьми. Через год Плантар позиционировал себя как законного наследника династии Меровингов и, следовательно, прямого потомка Христа.
Со своей стороны, Филипп де Шеризе в течение многих лет оставался близким другом Плантара. Высказывались предположения, будто именно он, эксцентричный, образованный, знаток идеографического письма, сотворил миф (на пару с другом) о Приорате Сиона, Жизоре и особенно Ренн-ле-Шато.
В сплошной путанице, где все сведения выглядели неточными и туманными, а фактами жонглировала с равным искусством и та сторона, и другая, здоровое сомнение вызывало даже признание, сделанное якобы самим Шеризе в восьмидесятых годах. Шеризе открыто заявил: история с зашифрованным манускриптом из Ренн-ле-Шато, как и многие подробности из жизни приходского священника Соньера, не более чем игра ума, он их попросту выдумал где-то в шестидесятых.
И снова Каталина не знала, чему верить. Интересно, дед поддерживал какие-нибудь отношения с главными действующими лицами, в частности, с Плантаром и Шеризе? Почти наверняка, ведь оба они были тесно связаны с новым Приоратом, орденом, которому дед посвятил свои исследования и всю жизнь.
41
Кёльн, 1794 год
Сен-Жюст и Конруа скакали всю ночь. Уже занимался рассвет, когда вдали показались высокие башни Кёльнского собора, уходящие в небо. В слабом свете начинающегося дня каменная громада казалась нереальной. Воздух, настолько чистый и прозрачный, словно его вовсе не существовало, создавал иллюзию, будто до собора рукой подать, несмотря на приличное расстояние.
Французы ехали в Кёльн ради свидания с Мари-Жозефом дю Мотье, маркизом де Лафайетом. Отважный человек, либерал, идеалист, он сражался в американской войне за независимость на стороне мятежных колоний. Там он прослыл героем, а позднее, в 1789 году, поддержал революцию в собственном отечестве. Благородство души в нем намного превосходило знатность рода, чем он выгодно отличался от многих, кто сложил голову на эшафоте. Он жаждал справедливости для всех людей, верил в идеалы революции: свободу, равенство, братство. Он честно служил этим идеалам, ибо они были для него не лозунгом и красивыми словами, но основой основ общества, которое предполагалось построить.
Сторонник умеренной политики, Лафайет являлся членом Национального собрания и участвовал в составлении «Декларации прав человека и гражданина». Он не выступал против королевской власти как таковой, предлагая лишь видоизменить форму правления, сделав монархию конституционной. В 1792 году после штурма дворца Тюильри, когда Лафайету пришлось спасать Людовика XVI и королевскую семью, якобинцы, во главе с Робеспьером, объявили его предателем. Тогда ему пришлось бежать из Франции. Он спас голову и сумел пробраться в Нидерланды, но не сохранил свободу. Бельгийские провинции занимали австрийские войска: Лафайета арестовали и держали в заключении, перевозя из одной немецкой тюрьмы в другую.
В тот момент он являлся узником тюрьмы в городе Кёльне, куда теперь спешили эмиссары Робеспьера, его ближайший помощник и лучший агент. Оба довольно прилично говорили по-немецки и путешествовали с фальшивыми документами под чужими именами. Они выдавали себя за французских торговцев, собиравшихся закупить в Кёльне партию превосходных тканей. Конруа лично не принимал участия в похищении архиепископа Кёльнского, Великого магистра Приората. Те же, кто его осуществил, не кричали на каждом углу, что они французы, и вообще не оставили свидетельств своей национальной принадлежности: они появились, нанесли стремительный удар и скрылись со скоростью ветра.
Тем не менее не мешало соблюдать осторожность. Власти города пребывали в беспокойстве и скорее всего не спустили бы с чужеземцев глаз. На них могут обратить самое пристальное внимание не потому, что любой иностранец возбуждал подозрение в причастности к громкому преступлению, необъяснимому с точки зрения здравого смысла (хотя самые абсурдные предположения, случается, оказываются верны), а из-за общей атмосферы тревоги и настороженности.
Два путешественника, внешне такие разные — тощий, нескладный Конруа и молодой, статный Сен-Жюст, — остановились на постой в гостинице. Естественно, шпион изображал помощника якобинца. Если бы они жили в эпоху Средневековья, Сен-Жюст выступал бы в роли рыцаря, сеньора, а Конруа — оруженосца или даже простого слуги.
Постоялый двор находился неподалеку от тюрьмы. В первые дни посланники Робеспьера исправно обходили ткацкие мануфактуры, якобы выбирая товар, а затем наведывались подряд во все таверны, расположенные рядом с темницей. Они подыскивали подходящего человека из тюремной стражи, с кем можно договориться и кто за хорошее вознаграждение провел бы их к Лафайету. В деньгах недостатка они не испытывали. Сен-Жюст привез с собой изрядную сумму и мог заплатить, не торгуясь, сколько запросят. Французская казна щедро выделяла звонкую монету, если речь шла о столь важных материях, как безопасность отечества. Для достижения цели все средства хороши, считали мздоимцы, захватившие власть, даром что их всех поначалу называли «неподкупными».
В течение нескольких дней Сен-Жюст и Конруа, проявляя осторожность, тайком прислушивались к разговорам, пытаясь понять, что собой представляют завсегдатаи тех самых кабачков: кто пьет без меры, а кто распускает язык, и не попадется ли наудачу среди них субъект слабый — и внешне, и внутренне. Наконец, они наметили жертву. Толстый тип средних лет с мясистым носом и редким пухом на голове как будто обладал всеми задатками записного взяточника. Конруа хорошо знал такую породу людей. Их симпатию нетрудно завоевать с помощью тонкой лести. Предатель всегда кичится своей верностью, равно как трус похваляется отвагой. Истинное лицо многих скрыто под маской притворной добродетели. Порой именно тот, кто не рядится в ханжеские одежды благочестия, оказывается в итоге настоящим героем, что в целом вполне естественно.
— Не возражаете, месье? — спросил Конруа, указывая на один из свободных табуретов за столом, где сидел толстяк.
Сен-Жюст покинул таверну. Его присутствие могло только помешать разговору. Появление Сен-Жюста на сцене состоится в нужный момент, когда презренный металл сделается главной темой разговора.
— Мой господин… — немного удивленно ответил толстяк, впрочем, позволив незнакомцу подсесть к столу.
— Разрешите угостить вас кружкой пива. Я чужеземец.