Чарующие сны

гнули, и старческий голос спросил:

– Кто?

– Медсестра. Уколы.

Двери распахнулись. Старушка отошла в сторону, пропуская Ингу.

– Ты новенькая, дочка?

– Да. Второй день. Вы Озерская?

– Да, голубушка.

– Где у вас можно руки вымыть?

– Пройди на кухню. Полотенце чистое. Я пойду в комнату.

Инга вымыла руки, взяла из прихожей сумочку и прошла в комнату.

– Как тебя звать, дочка?

– Инга.

– Славное имя. Ты тоже студентка?

– Да. Подрабатываю в поликлиннике.

– Что делать, время сейчас тяжелое. Хотя и в мою молодость не легче было.

– Вы одна живете?

– Одна. Сын погиб в конце войны, еще мальчишкой был. В бомбежку попал. Мужа под Киевом убили. Сестра есть, но в Кишиневе, а это сейчас вроде как заграница.

Инга достала шприц и приладила одноразовую иглу.

– Где у вас лекарства?

– Вон, на столе. Ты ко мне теперь постоянно приходить будешь?

– Да, наверное.

– Хорошо. Я сразу вижу людей, ты умница. Хочешь чаю?

– Спасибо, но я тороплюсь.

– Посидела бы со старухой, я бы тебе много интересного порассказала, куда тебе спешить? А, ну да, ты ж еще молодая, а в молодости спешить надо.

Инга взяла плоскую коробку с лекарствами, вытащила две ампулы и незаметно сунула их в карман халата. Затем, так же незаметно, вынула из кармана две других и воткнула их в коробку. Старушка продолжала болтать и не замечала ни этих манипуляций, ни легкой бледности, ни дрожащих пальчиков новой медсестры. Инга передвинула коробку поближе к хозяйке, открыто извлекла ампулу, отломала горлышко и ввела иглу. Сделав укол, она повторила ту же самую процедуру со второй ампулой.

Старушка опустила заштопанный рукав и вздохнула.

– Много мне еще осталось?

– Я не знаю, надо в карте посмотреть. Я же в регистратуре адреса получаю.

– Может все-таки попьешь чайку? Леночка, что до тебя колола, всегда оставалась. Сейчас не ходит, уволилась, верно.

– Извините, я действительно спешу.

Инга торопливо сложила инструменты в сумочку. Туда же она бросила использованные ампулы. Так велел Альберт.

Старушка продолжала щебетать, рассказывая что-то про казачью станицу, где она родилась и про царя, которого якобы видела еще живым. Но Инга не прислушивалась. Она быстро надела пальто, попрощалась и выскочила на лестницу. Только здесь она почувствовала, что сердце колотится, как сумасшедшее, а лоб охватило жаром. Она оперлась рукой о стену, чтобы не упасть, потом прижалась к ней щекой. Стенка была влажной и холодной, но жар никак не проходил. Хорошо, что сейчас ее никто не видит. Постояв так минут пять, Инга вышла из подъезда.

Кивинов сосредоточенно разбирался в каракулях медицинского журнала. Он давно заметил, что работники медицины наверно специально учатся коряво писать, потому что во всех врачебных документах, с которыми ему приходилось сталкиваться начиная от рецепта и кончая его медицинской карточкой, корявость почерка превышала все нормы. Он и сам не обладал каллиграфическим почерком, но его корявость, по придуманной им десятибалльной