Туман над Парагон-уок

— Конечно, знаю. Ты думаешь, я слепая и глухая?

Эмили игнорировала колкость.

— Обещай, что ты не расскажешь Томасу, или я ничего тебе не скажу.

Шарлотта сразу же пообещала. Для нее было невозможно пропустить секрет, к каким бы последствиям это ни привело.

Эмили скорчила гримасу и наклонилась к Шарлотте.

— В ночь, когда это случилось, я была первой, кто встретил ее, как ты знаешь…

Шарлотта кивнула.

— Я спросила ее открыто, кто это был. Ты знаешь, что она мне сказала?

— Конечно, не знаю!

— Она заставила меня поклясться не обвинять его, но в конце концов сказала, что это был Поль Аларик! — Эмили сделала шаг назад, чтобы посмотреть на реакцию Шарлотты.

Сначала та почувствовала отвращение — не столько к Селене, сколько к Аларику. Затем решительно отвергла эту версию.

— Это невозможно! Почему он должен нападать на нее? Селена же преследует его повсюду. Все, что он должен сделать, — это прекратить убегать, и она будет принадлежать ему, стоит ему только намекнуть! — Шарлотта знала, что это звучит жестоко, но сейчас она об этом не беспокоилась.

— Верно, — согласилась Эмили. — Что только добавляет новых загадок. Почему Джессамин это совсем не волнует? Если мсье Аларик действительно пылает такой неудержимой страстью к Селене, что он нападает на нее и насилует прямо на улице, то тогда Джессамин должна быть вне себя от гнева — разве не так? Но она не волнуется, она весела. Я вижу это по ее взгляду каждый раз, когда она смотрит на Селену.

— Так она, наверное, ничего не знает, — пришло в голову Шарлотте. Немного подумав, она продолжила: — Но насилие не есть любовь, Эмили. Это обладание. Сильный мужчина — тот, который заботится о женщине, а не тот, который заставляет ее подчиняться. Он принимает любовь, которую ему предлагают, зная: то, что он получает силой, не означает любовь. Главное в мужественности — не контроль над другими, но его контроль над собой. Любовь отдает, но также и получает, и тот, кто узнал любовь — хотя бы однажды, — видит в насилии акт слабой и эгоистичной натуры, удовлетворение сиюминутного желания. И это нисколько не привлекательно, а скорее, даже грустно.

Эмили нахмурилась, ее глаза затуманились.

— Ты говоришь о любви, Шарлотта. Я же подразумеваю физический план. Такие вещи могут и не включать в себя любовь. Возможно, там есть немного ненависти. Может быть, Селена втайне даже получает удовольствие от этой ненависти. Если по собственному желанию отдаться мсье Аларику, это будет грех. И даже если общество не обратит на это особого внимания, то друзья и семья могут осудить ее. Но если ты жертва, то тебя все прощают — по крайней мере, так тебе кажется. И если это не было столь ужасным и даже обрадовало Селену, вместо того чтобы заставить испытывать отвращение, то она достигла своей цели! На ней нет греха, и в то же время она удовлетворила свое желание.

Некоторое время Шарлотта обдумывала слова Эмили, затем отбросила и эту ужасную гипотезу. Ей не хотелось, чтобы это было правдой.

— Я не могу себе представить, что насилие доставило ей удовольствие. И почему так обрадована Джессамин?

— Не знаю, — сдалась Эмили. — Вероятно, не все так просто.

С этими словами она оставила Шарлотту и направилась прямиком к Джорджу, который безуспешно пытался успокоить Фебу, бормоча ей что-то утешительное и явно смущая ее. Феба принялась говорить о религии, все время крутя в руках распятие. Джордж не знал, что говорить, и с облегчением вздохнул, когда подошла Эмили и повернула разговор от божественного спасения к более тривиальной теме — как натренировать хорошую служанку. Шарлотта наблюдала за сестрой с восхищением. Как мастерски она это проделала! Да, Эмили научилась многому со времен Кейтер-стрит.

— Как вам нравится этот спектакль? — раздался за спиной Шарлотты мягкий красивый голос.

Она обернулась, слишком быстро для воспитанной дамы. Поль Аларик слегка приподнял брови.

— Действие переходит от трагедии к фарсу, не так ли? — Он медленно улыбнулся. — Боюсь, что мистер Кэйли предназначен для трагедии. Его темная сторона скоро поглотит его полностью. А бедняжка Феба — она так напугана, хотя ей нечего бояться…

Шарлотта пришла в замешательство. Она была не готова обсуждать с ним разыгрывающееся перед их глазами действие; даже не была уверена, говорит ли он серьезно или просто играет словами. Она искала ответ, который не выдал бы ее неуверенность.

Француз ждал, не сводя с Шарлотты взгляд темных глаз — нежных, но без открытой чувственности, которую она всегда мысленно ассоциировала с южанами. Казалось, Аларик без всякого усилия читает ее мысли.

— Откуда вы знаете, что ей нечего бояться?

Его улыбка стала шире.

— Дорогая Шарлотта, я знаю, чего она боится. Такой угрозы не существует — по крайней мере, не на Парагон-уок.

— Тогда почему вы не скажете ей об этом? — рассердилась Шарлотта, сочувствуя Фебе.

Аларик терпеливо продолжал смотреть на нее.

— Потому что она не поверит мне. Так же, как и мисс Люсинда Хорбери, Феба себя уже убедила.

— Вы имеете в виду призрак, привидевшийся мисс Люсинде? — Она почувствовала огромное облегчение.

Француз громко рассмеялся.

— Я нисколько не сомневаюсь: она что-то видела. В конце концов, если мисс Люсинда будет совать свой целомудренный нос в дела других людей, то у кого-нибудь из них возникнет желание отомстить, подставив под этот самый нос нечто нелицеприятное. Полагаю, что зеленый монстр был как нельзя кстати.

Шарлотте хотелось возразить ему, но еще больше ей хотелось ему верить.

— Это очень безответственно, — сказала она, как ей казалось, очень жестко. — Бедная женщина могла бы получить апоплексический удар.

Поля это не тронуло ни на миг.

— Сомневаюсь. Думаю, что она очень крепкая пожилая леди. Ее перманентное негодование держит ее в хорошей форме. Даже если все, что требуется, — это знать, где и что происходит.

— Вы знаете, кто это был? — спросила Шарлотта.

Его глаза округлились.

— Понятия не имею, что там произошло. Простая дедукция.

Шарлотта не знала, что еще сказать. Ее очень нервировало само его присутствие рядом. Аларику не нужно было говорить с ней или даже прикасаться — Шарлотта все равно не видела никого в этой комнате, кроме него.

Нападал ли он на Фанни, а затем и на Селену? Или это был кто-то еще, а Селена просто приняла желаемое за действительное? Шарлотта могла бы понять это. Но тогда происшествие выходило из разряда грязных, но тривиальных, и попадало в разряд опасных.

Было бы нечестно притворяться, даже перед самой собой, что присутствие Аларика совершенно не вызывает в ней волнения. Было ли это бессознательное ощущение его силы, которое очаровывало ее? Правда ли то, что женщины в глубине своей души желают насилия? Действительно ли все они, включая и ее, жаждут его?

«Там женщина о демоне-любовнике рыдала…» — строчка из известной поэмы Кольриджа, безобразная, но соответствующая случаю, крутилась в ее голове. Шарлотта попыталась прогнать ее, заставив себя улыбнуться, но улыбка получилась какой-то искусственной, гротескной.

— Я не знаю никого, кто мог бы одеться в такой нелепый наряд, — сказала она, пытаясь говорить легко, непринужденно. — Похоже на заблудшее животное рядом с развесистой веткой кустарника в газовом освещении.

— Может быть, — мягко промолвил Аларик. — Не буду с вами спорить.

Им не дали продолжить разговор подошедшие сестры Хорбери и миссис Тамворт, наряды которых и бросились в глаза Шарлотты.

— Добрый вечер, мисс Хорбери, леди Тамворт, — Шарлотта была вежлива.

— Как, вы решились прийти? — встрял Аларик.

Шарлотта попыталась наступить ему на ногу.

Мисс Люсинда покраснела. Она не одобряла француза, он ей не нравился, но она не могла отказаться от саморекламы.

— Это был мой долг, — грустно промолвила она. — И я не буду возвращаться домой одна. — Она посмотрела прямо ему в лицо широко раскрытыми бледно-голубыми глазами. — Я не настолько глупа, чтобы ходить по Парагон-уок без сопровождения!