Под прикрытием лжи (СИ)

– В том доме в деревне, – сказала я, а он кивнул, криво ухмыльнувшись.

– Значит, заметила окурки в пепельнице. Дурное пристрастие к одной марке. Да, я передал компромат, и все было хорошо, знаешь ли. Я надавил на Миронова, использовав Катю, как прикрытие. Он просел, пошел на уступки, при хорошем раскладе я бы довольно быстро стал в этом городе не последним человеком. Тут весьма удачно Миронов сунулся в думу и задумался о преемнике. Я не мог не помочь ему в этом вопросе и предложил Забалуева.

– Почему его?

– Мелкая сошка, которой легко руководить, – усмехнулся Марк, – я пообещал ему приличные бабки, само собой, мужик согласился, хотя в реальности управлял всем я. Потом оказалось, его баба не сидела без дела и за десять лет насобирала внушительный компромат на своего хахаля. Была бы умной, молчала в тряпочку и крутила мужиком, как хочет, но она оказалась дамой скандальной, оттого, все, кому надо, очень быстро узнали о компромате. Я сказал Забалуеву, делай, что хочешь, но достань его, это в твоих интересах, не в моих. Я таких, как он, найду еще сотню. Мужик озаботился, понял, что его прижимают, и начал пороть горячку, избавился от журналистки, потом от своей бабы, при этом умудрился прошляпить бумажки. К тому же ты крайне действовала ему на нервы. Я сказал не трогать тебя, но предупредить о возможной опасности тебя не мешало, потому что Забалуев слишком нервничал. Я как в воду глядел, этот идиот не придумал ничего лучше, как представить твою смерть в качестве несчастного случая, из-за чего мы имеем то, что имеем.

Марк задумался о чем-то своем, глядя в пол и грустно улыбаясь.

– А дальше? – вернула я его к действительности.

– Дальше, – встрепенулся он, продолжая улыбаться, – в этой истории оказалось слишком много личного.

– О чем ты? – не поняла я, но он уже отмахнулся.

– Не думай об этом. Главное, что тот человек, который хранил компромат, внезапно подумал, что я ему не нужен, и знаешь, что сделал? – Я посмотрела на него. – Вышел на связь с Мироновым и сообщил тому, что компромата у меня больше нет. Дабы это подтвердить, предоставил часть бумажек. Миронову, конечно, радости мало, раз компромат все равно не у него, а у очередного непонятного лица. Зато можно было избавиться от меня, чего он желал с момента нашего знакомства. Мне повезло, я случайно прознал об этом и сбежал.

– Но, – я растерянно смотрела на Марка, – почему твой человек это сделал?

– Ах, милая, – рассмеялся он, – в этом мире нет никого, кто бы меня любил по-настоящему. Вот и у него оказался ряд претензий, которые перевесили его терпение.

Я опустила глаза, а он повернулся ко мне.

– Хотя я вру. Один человек, который меня любит, все-таки есть.

Я продолжала сидеть в той же позе, чувствуя, как он смотрит на меня.

– Или нет? – задал он вдруг вопрос, продолжая смотреть. Я медленно повернулась к нему, посмотрела в глаза. Потом собралась с силами и открыла рот, но он прислонил к нему палец и сказал:

– Не надо, не говори. Ничего не говори.

Марк провел рукой по моей щеке, глядя на меня и мягко улыбаясь. А потом медленно наклонился и поцеловал. Ночь прошла очень быстро, просто до болезненного быстро. Мы любили друг друга все это время, и я даже смогла заставить молчать свой внутренний голос, пытавшийся сказать, что все в очередной раз никуда не приведет и не принесет ничего хорошего. Под утро мы сидели на полу, Марк, прислонившись к стене, я между его ног.

– Марк, – позвала я, он откликнулся, а я запнулась, не в силах продолжить, – нет, ничего.

– Говори, – усмехнулся он, я развернулась и села на колени, глядя на него.

– Марк – это твое настоящее имя?

Он криво усмехнулся.

– Как ни странно, да. Стоило бы всегда называться Михаилом, но хочется оставаться собой, знаешь ли. Хоть в чем-то.

Я немного подумала и задала еще один вопрос.

– Ты, правда, детдомовский?

Марк посмотрел на меня с легкой улыбкой.

– Хочешь услышать историю моей жизни?

Я отвела взгляд в пол и сказала негромко:

– Если ты захочешь рассказать.

Он развернул меня спиной к себе и снова обнял. Некоторое время мы молчали, и я уже подумала, что Марк так ничего и не скажет, но он вдруг заговорил.

– Нет, я не из детдома, у меня есть родители, отец был военным, таскался по разным городам. С матерью они сошлись рано, обоим было лет по восемнадцать. Отца сразу послали на Крайний Север, мать подалась за ним. Там она и подорвала здоровье. Когда они вернулись, оказалось, что мать, скорее всего, не сможет иметь детей. Но они не отчаивались, продолжали попытки, правда, безуспешно. Годам к тридцати пяти оба забили на это дело, решив, что уже ничего не получится. А через три года мать вдруг забеременела. Само собой, такое чудо надо было оберегать. Она наблюдалась у всех возможных врачей, были осложнения, угроза выкидыша, все-таки она была немолода, к тому же больна. В общем, когда я родился, довольно хиленький, но абсолютно здоровый, их счастью не было предела.

Марк замолчал, доставая сигареты, протянул одну мне, мы закурили.

– Ну что, интересно? – хмыкнул он, а я сказала:

– Очень.

– Тогда слушай дальше. Родился я в небольшом подмосковном городке, редкое захолустье, скажу тебе, несмотря на то, что до столицы всего пятьдесят километров. Решив, что главное в их жизни теперь я, отец ушел со службы, и они остались там. К удивлению и радости родителей я рос здоровым и крепким пацаном. Отец, всегда мечтавший о сыне, сразу стал воспитывать меня так, словно через месяц мне поступать в военную академию. Мать, конечно, была против, хотела, чтобы сынок мог сам выбрать, кем ему быть. Отец только усмехался, мол, сначала сделаю его мужиком, потом пусть выбирает.

Марк примолк, я кинула на него взгляд, он смотрел куда-то вперед, грустно улыбаясь. Посмотрел на меня, усмехнулся.

– Никому не рассказывал о себе, знаешь ли, это немного странно.

Я неловко улыбнулась и прижалась к нему, Марк поцеловал меня в макушку и продолжил после небольшой паузы.

– К окончанию школы я уже много чего умел, можно сказать спасибо отцу, практически всем навыкам научил меня он.

– Как же ты… – начала я и не закончила.

– Ступил на скользкий путь? – усмехнулся он, – все просто. Я очень любил своих родителей, но противостояния отцов и детей никто не отменял. Чем больше мне вменялась праведность жизни, тем больше я увлекался обратным. У нас во дворе жил один дядька, и я понимал, что он крут. Он всегда выглядел неброско, я бы даже сказал, старался не светиться, но я нутром чувствовал, что-то в нем есть такое, чего нет в других. И мне хотелось быть таким же. Я тогда крутился с мелкой шпаной, стараясь, чтобы отец об этом не прознал. Мы решили грабануть магазин, просто так, из интереса, получится, нет. Ребята хотели пойти нахрапом, но мне идея не понравилась, я придумал свой план.

– Как всегда, гениальный, – не удержалась я, а Марк рассмеялся.

– Вижу, ты ценишь меня по заслугам. Конечно, план был дерьмовый, это я сейчас понимаю, но тогда он казался мне идеальным. Самое интересное, что он сработал, мы наварились, а все свалили на местных бомжей, при чем так замысловато, что менты не просекли, кто же все устроил. Потом была еще пара делишек, мои идеи воспринимались на ура, и я быстро стал главным.

– Тебе нравилось? – спросила я, Марк задумался.

– Не сказал бы. Уже тогда я понял: чем меньше людей знает о деле, тем лучше. Совсем идеально, если ты один. – Я промолчала, он продолжил. – Все шло довольно неплохо, мне удавалось скрывать свою деятельность от родителей, никому даже не приходило в голову, чем занимается мальчик из приличной семьи в свободное время. Деньги я не тратил, откладывал и прятал, понимая, что не время. К нам начали примыкать какие-то ребята, мне это не нравилось, становится местным главарем шайки я не собирался. На тот момент я уже поступил в институт, но не на военное отделение, как мечтал отец, а на философский факультет.

– Серьезно? – уставилась я на него.