Спутники смерти

— Я что, больной? Я б тогда тоже загремел. Да тем более раз баба-то его все равно созналась… Вот уж не думал, что она на себя может наговорить!

— Может быть, у нее на то были свой причины.

— Надо думать, это должны были быть чертовски серьезные причины.

— После этого вы вышли из дела и переехали сюда, так?

— Ну да… После того как Свейн умер, а баба его села, фирму-то прикрыли. А меня в Фёрде держала Сольфрид, так что мне, понимаете ли, работать надо было.

— И с вами никто не связывался — ни от Хаммерстена, ни от других?

— А с какой стати? — Он пожал плечами. — Я-то никому не был должен. Я был всего лишь, как я уже сказал, связующим звеном.

— Но время-то идет, что-то меняется… Теперь вот Клауса Либакка с женой убили. Вас это не тревожит?

— С чего бы это? Разве в газетах не написали типа того, что дело уже почти раскрыто?

— Может, да, а может, и нет. А что если нынешнее убийство связано с тем делом о контрабанде? Что мотив преступления надо искать именно в прошлом?

Он посмотрел на меня долгим испытующим взглядом:

— Да, из-за денег, пожалуй, могли и убить.

— О каких деньгах вы говорите?

Его взгляд еще раз метнулся ко входу в бар. Отвечая, он почти шептал, и я вынужден был придвинуться к нему вплотную, чтобы разобрать его слова.

— Ходили слухи в семьдесят третьем… Слышь, Веум… Все пошло прахом. Денег никто не получил. Но куда-то деньги должны были деться, правда? Кто-то из системы весь куш прибрал к рукам.

— И вы хотите сказать, что это мог быть, например, Клаус Либакк? А что, тут большой оборот был, в Аньедалене?

— В Аньедалене! — Он фыркнул. — Да Клаус Либакк по всей округе шуршал. От Йольстера до Наустдаля. Все шло через него. Он, черт меня возьми совсем, и был тут главный паук. Он организовал все четко как в аптеке. Система была как в Сопротивлении: маленькие ячейки, которые знали только об одной, ближайшей, а об остальных — ничегошеньки.

— Но вы-то много знаете, как я погляжу. Вы не боитесь, что тоже оказались в зоне риска?

— Я? — Он позеленел.

Я испугался, что ему сейчас срочно понадобится выйти из-за стола.

— Так вы утверждаете, — быстро проговорил я, — что Клаус Либакк сидел в своем дворе на мешке денег?

— Это целое состояние, Веум, — выдавил из себя Дале, — настоящий форт Нокс…

Теперь он явно почувствовал, что ему нехорошо. Он резко отодвинул стул, схватил пиво и опустошил бокал одним длинным глотком. После чего повернулся и, не попрощавшись, заковылял к туалету.

Выходя из бара, он прошел мимо женщины, и мой взгляд задержался на ней: черная обтягивающая юбка подчеркивала ее стройную фигуру, на плечи она набросила угольно-черный пиджак. Волосы были уложены копной светлых легких кудряшек. И только когда она встретилась со мной взглядом, я узнал ее. Это была Грете Меллинген — убийственно шикарная.

Она подошла к моему столику, я с запозданием встал, бормоча:

— Я пытался с тобой связаться.

— А я уже здесь, — ответила она с мягкой улыбкой.

35

— Что тебе заказать? — спросил я Грете.

— А что ты сам пьешь?

— Кофе и акевитт. Но ради тебя могу сменить программу.

— Я бы выпила джин-тоник.

— Ну так и я последую твоему примеру. — Я махнул официанту.

— Как… — начали мы одновременно, и я закончил: — …дела?

— Ты о Силье?

— Да.

— Думаю, сравнительно хорошо. У нее хорошие родители. Или, вернее, приемные родители.

— Ты с ними знакома?

— Шапочно. Но имя Силье значится у меня в документах с самого моего появления в этих краях.

— И когда это было?

— Пять лет назад. В семьдесят девятом.

— А ты сама отсюда?

— А что, так заметен акцент? — легко улыбнулась она.

Подошел официант с нашими напитками. Мы чокнулись, выпили по глотку, и я ответил:

— Нет-нет. Но, когда ты разговариваешь с местными, переходишь на здешний диалект.

— У меня мать отсюда родом. Но мужа она нашла себе в Остланде, так что я всю жизнь прожила именно там, дольше всего в Эльверуме.

— Порядочная глушь этот Эльверум?

— Нет-нет. Есть города и похуже. Хватит обо мне, расскажи, что ты делал сегодня. Что в Йольстере?

Я поведал ей и об этом, и о поездке в Дале, пересказал содержание беседы с Лангеландом и Ховиком.

Она внимательно слушала, а когда я закончил, заметила:

— Насколько я понимаю, все идет к тому, что Яна Эгиля все-таки признают виновным.

— Большинство косвенных улик указывает на то, что именно он совершил убийство, — сказал я, — несмотря на то, что нам стало известно несколько любопытных фактов.

— Не знаю, говорила ли я тебе… Силье сегодня прошла медицинское освидетельствование.

— Что выяснили?

— Здорова как корова. Нигде ничего. Но… она рассталась с девственностью, выражаясь высоким слогом. Никаких следов изнасилования, по крайней мере, свежих, не обнаружено, о чем сообщили в Берген и мне.

— Ну что ж, так и запишем.

Она сосредоточенно разглядывала остатки джин-тоника в своем стакане.

— О чем ты думаешь? — поинтересовался я.

— Я думаю, останешься ли ты у меня сегодня, — подняв на меня глаза, честно ответила Грете.

— Ну, если ты пригласишь…

— Я хочу тебе кое-что показать, — сказала она с еще не покинувшим ее энтузиазмом новичка в профессии.

— Да, ты меня предупреждала.

И все же она не торопилась. Покончив с напитками, мы спустились в ночной клуб, где около часа танцевали, как бы случайно касаясь друг друга. От обсуждения проблем службы охраны детства мы перешли к более личным разговорам: у обоих в прошлом были распавшиеся браки, у нее — пятнадцатилетняя дочь, у меня — Томас, которому было тринадцать. Подходящие совпадения. Она рассказала, что раньше работала в администрации коммуны, а когда я спросил, в каком отделе, она слегка отстранилась от меня и сказала:

— Угадай!

Когда я предположил соцотдел, она усмехнулась, но промолчала. В конце вечера мы танцевали медленный танец. Она положила руки мне на плечи, я же одну прижал к ее спине между лопаток, а другой вел разведдеятельность в нижней части поясницы и был похож на начинающего массажиста на воскресном семинаре, рьяно улучшающего свою технику. Ее тело было горячим и податливым. Я почувствовал ее влажное дыхание у своего уха, она прошептала:

— Закажем машину?

— М-м-м… — ответил я куда-то ей в волосы, и рука об руку мы покинули танцпол.

Я поднялся в номер за пальто, а когда вернулся, она ждала меня у такси. Мы откинулись на заднее сиденье, и молчаливый шофер повез нас в поселок Хорннес, где она жила в новом доме, выстроенном на склоне, над дорогой на Наустдаль Флоре.

Когда мы вошли, ее дочь, которую звали Туре, смотрела телевизор в комнате цокольного этажа. Чуть позже она зашла поздороваться и немедленно отправилась к себе.

— Чем тебя угостить? — спросила Грете.

— Ты хотела мне что-то показать, — напомнил я.

— Может, бокал красного вина?

— От этого тоже не откажусь.

Она насмешливо выгнула бровь и вышла. Я сидел в кресле, бездумно смотрел телевизор, все тревоги и волнения покинули меня. Когда Грете вернулась с двумя бокалами и открытой бутылкой вина, она выключила телевизор и, пока я наполнял наши бокалы, достала пластинку и поставила на проигрыватель. Комнату заполнил голос Роджера Уайттекера, который наводил на мысли о просмоленных досках палубы и свежем морском ветре.

Потолок в комнате был низкий. Телевизор окружали книжные полки. На соседней стене висели пейзажи: картины, фотографии и графика. Я пересел на диван, она устроилась рядом, так что наши локти соприкасались. Мы потягивали вино, а немного погодя она обратила ко мне решительный взгляд и сказала:

— Поцелуй меня…

И я не нашел ни одной причины, которая бы мне помешала.

Когда моя ладонь заскользила ей под юбку, она накрыла ее своей рукой и шепнула:

— Погоди. Поднимемся в спальню.