Тополиный пух

— Я думаю, что будет гораздо правильнее, если это сделаете вы сами, Кирилл Валентинович. Впрочем, если не желаете беспокоить прокурора, можете переговорить с Константином Дмитриевичем и забрать свое заявление. Я уверен, он постарается вас понять. А я в данном случае обычный следователь, мне прикажут — я исполню. Не больше. Инициативу прекращения этого, — он подчеркнул последнее слово, — дела производством мне брать на себя не к лицу. Кстати, и общественная реакция, если вас интересует мое мнение, может быть отрицательной. Но все зависит от вашего личного решения.

— Может, вы и правы, — задумчиво ответил Степанцов. — Что ж, во всяком случае, спасибо за дружеский совет. Я подумаю. Всего доброго.

«И где он углядел мой дружеский совет?» — удивился Турецкий.

И он стал размышлять, как позвонить Оксане и не повесить при этом на собственную шею очередной груз трудновыполнимых, хотя наверняка и приятных, обязательств.

Позвонил Костя и спросил, чего хотел Степанцов. Уже доложили! Предложил зайти.

— Чего вид такой встрепанный? — спросил у Александра сразу, едва тот открыл дверь. — И где ты по ночам шляешься? Дозвониться невозможно.

Несмотря на миролюбивый тон вопроса, Турецкий разозлился. Но счел нужным ответить совершенно ледяным тоном, что он давно не мальчик, и ему заботливая бонна не нужна.

— Ну, не нужна, значит, не нужна, — Костя пожал плечами и добавил: — Да ты садись, не стой, в ногах, говорят, правды нет.

— Ее нигде нет, — безапелляционно «отыграл удар» Турецкий. — Тебя интересует звонок Степанцова? Я ему только что предложил обратиться со своей просьбой о прекращении его дела производством напрямую к генеральному либо к тебе.

— А зачем? Сам, что ли, не можешь?

— Прекратить дальнейшее расследование? Да ради бога. Если его не волнует общественный резонанс, почему он меня должен волновать? Его, как я понимаю, вполне устраивает тот факт, что лично мне известна фамилия автора статьи.

— А почему я не знаю?

— И ты знаешь, только забыл. Липским его зовут, Львом Зиновьевичем.

— И доказано?

— Теоретически.

— А практически когда?

— Когда у меня в руках окажется его пишущая машинка и ее шрифт будет идентифицирован с текстом оригинала.

— И как скоро это случится?

— Если ждать, когда он приедет сюда, то в конце июня. Если вы решите отправить меня в командировку в Штаты — на неделю с небольшим, чтобы я успел обнаружить машинку и провести ее идентификацию, тогда можем рассчитывать на первую декаду будущего месяца.

— А как ты ее будешь искать, идентифицировать? Как ты, вообще, все это себе представляешь?

— Ты забываешь, что у меня в Штатах есть одна темнокожая подруга, которая за меня душу дьяволу заложит.

— Это Кэтрин Вильсон, что ли? Так она ж в нью-йоркской полиции, по крайне мере была, а Липский твой, если не ошибаюсь, проживает в Бостоне. Кажется, это не одно и то же, нет?

— Это тебе отсюда кажется.

— А что, — после паузы задумчиво заметил Меркулов, — в этом, пожалуй, есть своя истина… Надо подумать.

— Вот-вот, вы подумайте, посоветуйтесь, а я пока…

— А ты пока хамить мне тут не будешь! — вдруг строгим голосом сказал Костя. — Не изображай из себя непонятого гения. То, что авторство выяснил, молодец. А то, что ведешь себя как… извини, плохо. А дома надо ночевать даже тогда, когда жена в отпуске.

— Да ночевал я, просто поздно приехал, вон Славка подтвердит. Ты спроси, не стесняйся. Стукачами тут все обзавелись, продохнуть невозможно…

— Ну вот, а я про что? Потерянный ты для приличного общества человек, Саня. А жаль. Очень жаль…

— «Вот и все. А все-таки мне жаль их, рыжих, не увидевших земли», — процитировал Турецкий.

— Ты про что? — нахмурился Меркулов.

— А про лошадей. Они утонули в океане во время Второй мировой войны. Борис Слуцкий — классика, Костя! — и укоризненно Покачал головой.

— Не морочь мне голову! — вспылил Константин Дмитриевич. — Иди! Займись делом и не мешай работать!

И Турецкий, сдерживая смех, покинул его кабинет — ритуал был соблюден: Костя рассержен, но оставлен в задумчивости, а все остальные эмоции к делу ни малейшего отношения не имели. Значит, скоро может последовать и решение.

Черт возьми, а было бы неплохо сейчас смотаться в Штаты! По дороге остановиться в Германии, навестить старину Пита, у которого нужные связи найдутся не только в нью-йоркской полиции, где милашка Кэт возглавляла отдел криминальных расследований, но и в ФБР, и даже в ЦРУ. А чтобы с такими связями, да не найти какую-то поганую пишущую машинку — так это вы меня, пожалуйста, извините, как говорил уже давно один очень всем известный одессит.

2

Вячеслав Иванович решйл для себя так: раз уж придется встречаться с Кулагиным, который предложил заодно и отобедать в маленьком кафе в Даевом переулке, рядом с его службой, то хороший обед не помешает — пусть богатый чекист потрясет своим бумажником. Ему надо? Вот хозяин и платит. Тут немецкий счет не пройдет.

Кафе — бывшая обычная «стекляшка», теперь имело вполне презентабельный вид. Грязнов осмотрел интерьер и остался доволен. Много их было, на его памяти, этих пельменных, закусочных, шашлычных, где готовили, кстати, дай бог иному ресторану. А теперь заведение, по всему заметно, в частных руках — занавесочки на окнах, скатерти на столах, цветы в вазочках, хотя старинный общепитовский дух все же остался, напоминая о прошедшей молодости.

Когда Грязнов уже привычно обратился к Кулагину, назвав его Федором Федоровичем, тот слегка поморщился и попросил звать его просто Федором — так говорят все знакомые, так и ему привычнее. Ну, Федор так Федор. «Тогда уж и ты зови меня просто Вячеславом», — разрешил Грязнов.

Сразу и выпили по этому поводу.

Потом долго и тщательно, особенно Федор, закусывали, не портя аппетита пустой болтовней. Кулагин о чем-то раздумывал, будто не решаясь начать. А потом вдруг как с моста в реку:

— Скажи, Вячеслав, у тебя кто-нибудь есть в сферах, — кивнул он головой на потолок, — кто может хотя бы приостановить это безобразие со сносом коттеджей?

— Не совсем тебя понял, какие коттеджи?

И тогда Кулагин рассказал историю своего поселка, в котором некоторые объекты, причем не самые даже важные, вышли, как это часто случается, за границы природоохранной зоны. Ну нарушили, так что ж делать? Но люди ж немыслимые деньги вложили, и что теперь? Коту под хвост?

Сложная проблема, посочувствовал Грязнов, но помочь отказался — нет нужных связей. И поинтересовался в свою очередь:

— Да неужели ж у вас у самих никого нет наверху? Ты бы к своим банкирам обратился, к президенту холдинга. Или не проходит?

— Да в том-то и проблема, что сейчас на нас бочку катят — за налоги, за прочее. В арбитражке большое дело, извини, просрали…

— Это с той статьей, что ли, связанное? — наивно спросил Грязнов.

— Ну… И мне, понимаешь, сейчас возникать еще и с частной проблемой, вокруг которой кто-то искусственно, и не без умысла, взбудоражил общественность, — только окончательно все загубить. Был один ход, но человек, который взялся помочь, крепко подвел. Дело решали, понимаешь, часы, а этот… Ну, короче, он сам виноват. Оставим этот разговор. Тем более что сегодня утром бульдозеры уже развалили баню у моего соседа и теперь к моему флигельку подбираются. Жалко. Хоть и обслуга в нем проживает, а капитальное строение… Главное, народ окрестный ликует, вот что обидно! Как будто я им всем личный враг!

— Да, у нас на коллегии в министерстве недавно стояли и эти вопросы. Я вижу, крепко взялись за незаконное строительство, которое без соблюдения этих… правил. Так что ты, Федор, будь в следующий раз поаккуратнее. А вот если хороший адвокат понадобится, ты не стесняйся, обращайся, у меня есть просто отличный мужик.

— Ну, спасибо хоть на добром слове, — усмехнулся Кулагин. — А встретиться я с тобой хотел не по этому вопросу, это мой, так сказать, частный. Ты сейчас напомнил тот материал в газете, о котором мы говорили. Ну, из-за чего у нас сыр-бор возник. И я тогда высказал мысль, что было бы неплохо остановить то дело, не дергать газету и ее авторов.