Отложенное убийство

— Для этого пригодится Галя. Пока она будет отвлекать внимание Сапина, Денис займется телефоном. Как, Галя, справишься?

Галя кивнула. Хотя она совсем не была уверена, что справится. Пока она не знала, что Михайлов — на самом деле не Михайлов, она вела себя с ним естественно. Сейчас, когда на кону стояли и прежние чувства, и профессиональный престиж, старший лейтенант боялась допустить ошибку, которая ее выдаст.

Но, в конце концов, тот никогда не ошибается, кто ничего не делает. Галя, конечно, далека от идеала сыщика, но кой-чему ее научили, и плюс кое-какие знания она приобрела сама. Поэтому она постарается, чтобы все прошло благополучно.

21 февраля, 22.00. Маргарита Вендицкая

«Нет, ничего не выходит!» — вздохнула, отчаявшись успокоиться, Ритуля Вендицкая. Визит Беллы, так взбудораживший ее, вначале заставил плакать, а затем вогнал в угнетенно-мрачное состояние, когда любая вещь, ранее нежившая взор, слух или осязание, вызывала неприятные чувства.

Вот, казалось бы, что могло быть ей уютнее и привычнее, чем ее дом? Унаследованный целиком от родителей, небольшой, но вместительный, типично южной архитектуры — с наружной лестницей, взбирающейся зигзагами по торцевой стороне, с чердаком, полным чудесных старинных предметов разрозненной мебели, и верандой, которую в мае затопляли подступающие со всех сторон кусты сирены, деревянный ее дом… Маргариту Вендицкую никогда не смущало то, что дом — деревянный: вопреки материалу он казался таким крепким, что мог бы стоять вечно. Однако за каких-нибудь двое суток дом, словно заразившись мрачностью от своей владелицы, стал поскрипывать и вздыхать. Ночью Ритуля проснулась в холодном поту от кошмарного сна, которого не запомнила, и тут же выяснилось, что причиной сна стал хруст, почти что скрежет, в стенах, точно полчища прожорливых древоточцев забрались и орудовали там. С чердака, куда отродясь не забирались крысы, куда не запрыгивали с верхушек ближайших деревьев даже ушлые соседские кошки, доносились мелкие звуки шажков — существа, которые бегают так стремительно, должны быть очень мелкими. С наступлением темноты Ритуля задергивала все занавески, потому что ей казалось, что снаружи к окнам вот-вот приклеятся перекошенные белесоватые лица; она знала, что это полная ерунда, но ничего не могла с собой поделать. О том, чтобы выходить во двор после заката, и речи не шло. Как будто порча, поразившая владелицу дома, перекинулась и на ее место обитания. Ритуля ощущала себя в осаде.

Кто следит за ней? Подельники Антона, неотловленные братки? Им незачем следить за ней таким образом, она для них должна быть своей. Милиция? Наверное… И те и другие были для нее ненавистны. Но еще сильнее боялась Маргарита того, что не имело названия, как будто бы даже боялась самого страха. Мельком ловила в зеркале отражение своего побледневшего вытянутого лица и пугалась еще больше.

«Ты напрасно раскисаешь, — укорила себя Ритуля — за последнее время она завела привычку разговаривать с собой, иногда вслух. — Нужно как-то встряхнуться. А если придет Антон? Ты ему такая не понравишься, и он тебя застрелит. За что? Да ни за что, мимоходом, чтобы не отягощала землю такая уродина. А ведь ты была красавицей. Совсем недавно. И теперь еще не поздно все вернуть…»

Молниеносной побежкой, словно за ней кто-то гнался, бросившись в спальню, Ритуля остановилась только у платяного шкафа. Открытая дверца обнажила внутренность, где на деревянных плечиках, выстроенных в затылок, замерли матерчатые слепки ее прошлого. Вот это простенькое клетчатое платьице Ритуля носила до того, как встретила Антона, — оно у нее было парадное, а на каждый день она надевала отправленные ныне на свалку синюю юбку и белый свитер, как прилежная школьница. Не было в ее жизни в те дни ни опасностей, ни приключений, ни мужчины — зато не было и страха… А вот эти вешалки, сплошь завешанные одеждой, — свидетели ее пребывания в качестве подруги киллера. Надо отдать ему должное, Антон не скуп, и если бы не его чересчур жестокие умелые пальцы… Тонкая подрагивающая рука Ритули вывела из темноты шкафа новое платье, ни разу не надетое, сплошь составленное из полупрозрачных желто-оранжевых лепестков. Платье было летнее, пора для него настанет нескоро, но как знать, придется ли дожить до лета? — отметила Риту-ля с пессимизмом, который с некоторых пор стал ей милее оптимизма: попытки быть оптимистичной раздражали ее саму. Поэтому она, сбросив домашний серый широкий халат и блеснув узкими ребрышками, проступавшими под очень белой кожей, нацепила на себя желто-оранжевое великолепие. Не давая себе времени поразмышлять, в прежнем темпе понеслась за шкатулкой, хранившей драгоценности рода Вендицких. Кольца, броши, серьги, цепочки — все для нее, для единственной наследницы. И если не все кольца, пригодные ее аристократическим прабабкам, совпадали по размеру с нежными Ритулиными пальцами, а серьги чересчур оттягивали мочки ушей, то брошами и цепочками Ритуля украшала себя охотно. Правда, только перед зеркалом: надевать куда-либо фамильные драгоценности она стеснялась. Скорее даже не стеснялась, а… Как бы это объяснить? Объяснять придется долго и мучительно…

«Ритуля, детка моя золотая, взгляни-ка: что тут у нас есть? Вот посмотри, какое красивое колечко. А лиловый камешек — аметист. Познакомься: это колечко твоей прабабки*, а моей бабушки Мили. Полностью ее звали Эмилией. Многие думают, что Эмилия — нерусское имя, и совершенно напрасно: оно и в святцах есть, и мужское «Емилиан», и женское «Емилия». Прабабка твоя была крещеная, как и ты. Правда, ее частенько спрашивали, не полька ли она: белокурая была, со светло-серыми глазами. А уж горда! Что правда, то правда: в нас с тобой, деточка, течет и польская кровь…»

На коленях бабушки, обтянутых темной юбкой в мелкий красный цветочек, Ритуля получала первые уроки генеалогии. Все эти бабки и деды, каждый со своим характером, со своей внешностью, представали перед ней в обрамлении драгоценностей, торжественно вынимаемых из обложенного полинялым бархатом шкатулочного нутра, словно бы сливаясь с этими цепочками и перстнями. Нитями воспоминаний, полученных от бабушки и собственных, полумладенческих, Ритуля крепко приросла к фамильным драгоценностям, которые сейчас представлялись ей едва ли не родственниками, почтенными стариками, которых не следует тревожить понапрасну. Но сегодня, представлялось ей, как раз тот случай, когда предки должны прийти к ней на помощь — пусть даже в виде холодно поблескивающих изделий из золота, серебра и драгоценных камней.

Шкатулка, покрытая рельефным узором из фруктов и цветов, ключа не имела. Однажды, вскоре после потери девственности — как она тогда верила Антону, как старалась его любить! — Ритуля Вендицкая открыла ему секрет: для того чтобы открыть шкатулку, нужно сдвинуть вправо на крышке ту грушу, которая выпуклей и глянцевитей других. Пружина, поднимающая крышку, за сто лет ослабела, но продолжала действовать, и бархатистое нутрецо послушно явило свои сокровища. Блеск их показался Ритуле слишком ярким, он прямо-таки ослепил ее… «Блестящее прошлое и тусклое Настоящее», — усмехнулась она. С чего бы начать? Может быть, с того самого аметистового перстня, принадлежавшего белокурой Эмилии? Какой он легкий! А раньше всегда казался тяжелым… Неужели она стала такой сильной? Блестящий ободок расслабленно соскользнул с пальца. Ритуля вскрикнула и перевернула шкатулку, рассыпав содержимое по столу. Они закружились, заскакали, зазвенели самоварным золотом — дешевые подделки, ширпотреб. Кое-какие изделия, памятные ей, оказались заменены похожими, но явно более новыми и дешевыми, другие, более изысканные и ценные, даже не пытались подменить —" они исчезли без следа, покинули ее насовсем.

— Подонок! — закричала Ритуля. В другое время она обязательно заплакала бы, сейчас не могла: слезы высушило негодование. — Ах ты, подонок, ты же меня обокрал!

Так вот чего стоила щедрость Антона! Одной рукой давал ей деньги на платья, которые только поносить и выбросить, другой — отнял настоящие фамильные драгоценности. Зачем он их подменил? Чтобы поиздеваться? С дурацким обещанием на будущее: «Потерпи, подруга, пройдут тяжелые времена, и я все верну, а пока покрасуйся вот в этих грошовых цацках?» Не мог же он, в самом деле, думать, что она не заметит отличия?