Личный бумажный Демон (СИ)

- Алё. – Прервал её размышления приятный голос.

- Здравствуйте, это Волкова. Ни от чего не отвлекаю?

- Нет, но я в метро, и может пропадать звук.

- Слава богу. – Вдруг, с огромным облегчением, выпалила Светлана, отчётливо услышав характерные звуки метрополитена на втором плане.

- Что? Плохо слышно. Что вы сказали?

- Нет ни чего. Я хотела извиниться за то, что не смогла вчера приехать.

- Ничего страшного. – Услышала Светлана спокойный ответ и он её, тоже расстроил. – «Вот чёрт – ничего страшного… То есть, ей по фигу… А я-то здесь фантазирую…»

- Если сегодня приеду – удобно? - Уже не таким бодрым голосом задала она свой вопрос.

- Да, приезжайте.

- А когда удобно? Я могу через сорок минут. – Прикинула Светлана, глядя на часы.

- Можно.

- Спасибо, еду. – И нажала отбой. – «Значит ничего страшного? Вот так… А что ты хотела услышать? Что она ждала, что расстроилась? Да, конечно, это было бы лучше, но вряд ли. С чего вдруг, она стала бы так откровенничать? Да и какое значение имеют слова? Тут важен тон, а вот тон был равнодушный. Чёрт, хватит себя накручивать, пошли собираться, а то опять опоздаешь…»

Через сорок минут в музее Лермонтова.

- Вот, список тех, кто сдал экспонаты для выставки. – Мария протянула листочек с информацией Светлане.

- Небольшой. – С сожалением отметила та, глядя на короткий список. -  И вы говорите, что дали Шаховой точно такой же?

- Да, точно такой же.

- И что?

- Не знаю, но раз она, после этого пригласила вас, то, скорее всего, ничего полезного в этом списке не оказалось.

- Мда… - Светлана делала вид, что рассматривает листок, а сама краем глаза с удовольствием смотрела на ножки  девушки. – А почему вы сегодня не в бальном платье?

- В смысле? В каком бальном платье?

- Ну в старинном, старинном, у меня оно с бальным ассоциируется.

- А. Не успела ещё, группы будут после трёх, вот тогда и переоденусь.

- Ясно. – Светлана соображала, чтобы такого ещё попросить, чтобы не заканчивать встречу так быстро. – Вы сказали, что можете показать мне рисунки Врубеля.

- Да, могу, они сейчас в хранилище, пойдёмте.

Пока они шли, Светлана, наконец, сообразила о чём можно поговорить с Марией.

- Я тут увлеклась изучением обстоятельств дуэли Лермонтова и, честно говоря, вопросов всё      больше и больше.

- Например?

- Например? Да, хоть причина. По-моему причин для дуэли не было. Общепринятая, что Мартынов обиделся на безобидную шутку Лермонтова, не выдерживает никакой критики.

- Ой ли?

- Конечно. Что обидного в словах - «Берегитесь этого горца с большим кинжалом»? Тем более, что Мартынов действительно был одет в горский костюм, и действительно был с большим кинжалом?

- Иногда, имеют значения не слова, а тон. («О, как я согласна». – Пронеслось в голове у Светланы). И если тон был издевательским, то даже самые безобидные слова могут быть оскорбительными.

- Это как шутка про Сечина?

- Что за шутка, я не знаю?

- В газету раздаётся звонок. Секретарь снимает трубку, и слышит сердитый строгий голос: - Это пресс-служба Игоря Ивановича Сечина.

- Очень приятно… - начинает секретарь, но голос обрывает её:

- Что вы себе позволяете? Почему вы так пишите об Игоре Ивановиче?

Секретарь растерялась и испугалась напора:

- А как мы пишем? Мы вроде, ничего такого не писали…

- Вы написали вчера (И тут голос перешёл на карикатурный издевательский тон): - Игорь Иванович Сечин.

- А надо было как?

В голосе послышалась сталь, как будто молотом стали бить по наковальне: - Игорь, Иванович, Сечин.

Последние слова Светлана произнесла грубым, хамоватым голосом, передавая значимость и важность государственного мужа и соратника президента.

- Да, забавно, и именно то, что я хотела сказать. – Согласилась Мария. – Тон имеет значение, а если добавить сюда, то, что со слов очевидцев, Лермонтов издевался и подшучивал над Мартыновым уже какое-то время, то безобидная шутка, могла быть последней каплей. Вы знаете, что Лермонтовым была нарисована целая тетрадка злых и неприличных карикатур, на всё «водяное Общество» Пятигорска?

- Нет, конечно.

 - Так вот, большая часть карикатур в ней, была посвящена Мартынову. Например, одна из них изображала его в женском корсете, всё с тем же огромным кинжалом.

- Ого! И где эта тетрадь? Было бы интересно посмотреть.

- К сожалению, пропала, и мы знаем о её существовании, только со слов очевидцев тех событий.

- Жаль. Но, всё-таки, это косвенные свидетельства, то ли там было что-то, то ли не было. Лермонтов хорошо рисовал?

- Прекрасно, на уровне первоклассных художников. Да Вы и сами можете убедиться. – Они остановились возле одной из картин на стене. На ней был изображён красивый горный пейзаж.

- Это Лермонтов?

- Да.

- Понятно.

- Поэтому злые карикатуры в его исполнении, со скабрёзными подписями к ним, могли быть очень болезненными, тем более похожесть в них была гарантирована. Уж что-что, а обижать Лермонтов умел. Например, знаете ли вы, что, на самом деле, обидело Николая Первого, в знаменитом стихотворении «На смерть поэта»?

- Как что? Там весь текст был обидным. – И она процитировала всем известные строки:

                        Погиб поэт! — невольник чести —

                        Пал, оклеветанный молвой,

- Дальше, извините, не помню. – Она напряглась вспоминая. – Вот, вот:

                        А вы, надменные потомки

                        Известной подлостью прославленных отцов,

                        Пятою рабскою поправшие обломки

                        Игрою счастия обиженных родов!

- Да, да, это. Ну и что тут обидного для царя? – Повторила свой вопрос Мария.

- Ну как что…

- Да, ничего. – Ответила за Светлану девушка. -  Ну, стоят какие-то надменные потомки, ну и что?

- Известные подлостью отцов.

- Ну и что? Что здесь обидного для царя?

- Хмм. – Только и нашлась, что ответить Светлана.

- И кстати, вы зачитали первые четыре строки из шестнадцати, которые Лермонтов дописал позже. Основной текст появился на несколько дней раньше, и был посвящён горю от утраты гения, никакого обличения основ в нём не было, а уж тем более царского строя.

- Вот как? – Опять удивилась Светлана, с удовольствием наблюдая за девушкой, и больше отмечая её темперамент, чем вслушиваясь в слова.

- Да, и в этих добавленных строках Лермонтов очень конкретно указывал на тех, кого он считал виновными в гибели Пушкина. Это сейчас нам надо исследовать кто это, да что это, а тогда всем было всё ясно, прямо пофамильно.

- А почему Лермонтов добавил эти строки известно?

- Да, конечно. После дуэли многие в высшем обществе встали на сторону Дантеса, оправдывая его поступок. А последней каплей стала ссора Лермонтова со своим родственником камер-юнкером Столыпиным, который пересказал ему эти настроения, и тоже попытался оправдать противника Пушкина.

- Ну хорошо, а при чём здесь царь?

- Вот причём. С одной стороны он был поборник морали и семейных ценностей, а с другой приличный ходок на сторону.

- Опа.

- Да, и как говорят злые языки, мимо его внимания не прошла ни одна красавица высшего света.

- Вот сволочь, ну что за страна, во все времена, сплошные двойные стандарты. Тогда боролись за нравственность, а сами трахались на право, и на лево. Сейчас всё время борются с коррупцией, и при этом воруют как ненормальные. Ну как с этим жить? Ладно, ну а царица, что же?

- Что? Отвечала ли ему тем же? Ей было сложнее. За  своей женой, Александрой Фёдоровной, император следил очень ревниво и бдительно. Настолько бдительно, что лично утверждал список тех, кто мог пригласить её на танец, и чтобы фамилии таких желающих чаще одного раза в год не повторялись.