Причесывая жирафу

ешь проехать, сынок? – беспокоился он.

– Раз я вам сказал, босс, все будет в порядке!

– Если тебе это удастся, ты получишь хорошенький подарок. Барнаби обещает тебе это.

– Идите и ждите меня, и не заботьтесь об остальном, – сказал я.

Он был похож на продавца старых машин.

– Если у тебя нет возражений, сынок, то хозяйка поедет с тобой.

Слышите, друзья? Вот что может расстроить мои намерения и рискует все испортить. Но разве была возможность отказать?

– Конечно, у меня нет возражений!

Выход мадам Барнаби из фургона не был замечен. Я хотел бы, чтобы ее можно было увидеть на фотографии в журнале, а также, чтобы ее можно было отправить со следующим автомобилем.

Она похожа на новое средство передвижения. На ней было надето вышитое серебром платье в стиле Жанны д'Арк. Оно было похоже на чешую. На ней также были серебряные босоножки, накидка из серой норки, покрытая сверху донизу бриллиантами.

Когда она шла, можно было подумать, что это идет большая люстра из галантереи зеркал. На ней была положена вечерняя косметика, и это было настоящим произведением искусства. Духи, которыми она надушилась, вызывают желание отправиться на каникулы на борту фургона. Она даже вставила свою праздничную искусственную челюсть, которую она употребляет для икры, жирной печенки и светских поцелуев.

– Значит, это нечто вроде похищения? – жеманилась эта ужасная женщина, повалившись на кожу «кадиллака».

– Если можно так сказать, то что-то вроде этого, – согласился я и прибавил, быстро стрельнув на нее глазами:

– Увы! Это только мечты, прекрасная мадам!

Я заслужил вздох. Поверьте мне, эта малютка охотно позволила бы увезти себя.

С безразличным видом я опустил электрофицированные стекла «кадиллака», чтобы не задохнуться. Я не знаю, где мадам Барнаби берет свои духи, но уж во всяком случае не на улице Фабурш-Оноре. Она, вероятно, собирает их с самого дна цистерн.

– Со всеми этими неприятностями, – ворковала эта голубка, – мой муж не может сомкнуть глаз, а так как он достаточный эгоист, то не дает спать и мне. Я, вероятно, очень осунулась, да?

Она осунулась, но это произошло вследствие похудения на пятьдесят лишних килограммов жира.

Я заверил ее, что у нее шелковистая кожа и лицо мадонны, что привело ее в восторг.

Я довел свой «контр-миноносец» до опушки цирка. В лагере царила странная атмосфера. Начало манежа, конец забастовки, проект всеобщей мобилизации создают подобный же климат.

Меня остановили двое легавых в полной амуниции.

– Здесь проехать нельзя! – изрекли они.

– Почему? – спросил я у них.

– Сперва надо осмотреть машину.

У матушки Барнаби начались судороги, от которых задрожала вся машина.

– Позовите комиссара Ферна-Брасса, – предложил я.

– Но мне дано распоряжение не получать приказы от кого-либо иного, возразил верзила с темными усами.

– От меня – нет, но от него – да. Позовите его, и он даст вам распоряжение.

Церберы начали совещаться. Потом один из них закричал:

– Синьор комиссар!

Появился