Дурная слава

— Черт, где же ключи? Я бы под лампой спрятала.

Она подняла настольную лампу, ключей не было.

— Придется потом устроить обыск. Я думаю, в столе должны ордена храниться и медали всякие. Его же награждали… Сейчас все это очень дорого стоит… Ты чего там?

Надежда разглядывала книги.

— Боже, какие здесь фолианты… Я не очень разбираюсь, но даже судя по переплетам…

— Сдадим букинисту, — откликнулась Баркова, открывая створки шкафчика, притулившегося сбоку к столу. — О, да здесь у старикана бар. Гляди-ка, небось запирался в кабинете от своей старушки и попивал втихомолку… Коньячок вполне приличный, ликеры… Выпить хочешь?

— Можно, — лениво откликнулась женщина.

Баркова плеснула коньяк в два бокала, протянула подруге:

— Ну-с, выпьем? За что? — Она заглянула в светло-серые, как всегда, непроницаемые глаза Надежды. — Странные все же у тебя глаза… Словно ледяные… И ведь не подумаешь, глядя в них, какой ты горячий чертенок! — Она наклонилась и поцеловала женщину в губы.

Поцелуй длился достаточно долго. Нина Павловна прижимала к себе хрупкое тело подруги все сильнее, пока Надежда не отстранилась:

— Ладно, Нинуль, пойдем дальше! Интересно же, что там дальше!

— Что ж, пойдем, командирша моя, — усмехнулась Баркова.

Следующая комната совмещала, видимо, функции супружеской спальни и, если можно так выразиться, будуара. Широкая кровать, две тумбочки по сторонам, на них две настольные лампы. Стены украшали картины в дорогих рамах. Огромный платяной шкаф едва не упирался резной верхушкой в потолок. Трехстворчатое трюмо отразило лица вошедших женщин в разных ракурсах. На его столешнице стояло множество шкатулок, коробочек, флакончиков. Пока Баркова разглядывала вещи, развешанные на плечиках в шкафу, Надежда открыла одну из шкатулок, наполненную нитками бус.

— Закрой! — неожиданно зло рявкнула Баркова, обернувшись на подругу. — Не смей ничего без меня ворошить!

— Да я просто посмотрела! Чего ты рычишь, как овчарка? — окрысилась Надежда и, нарочито громко захлопнув крышку, отошла к окну.

— Так… Здесь барахло одно… Шелка бабкины пошива середины прошлого века. Дедовы костюмы, тоже в его годах… Ага! Смотри-ка, меха: лиса и две норочки. Кажется, вполне приличные. Нафталином воняют, но это не беда… А лиса-то роскошная, целая шкура, и выделана неплохо…

Она перекинула шкурку через локоть, рыжий мех заструился, заиграл в лучах солнца.

— Эту шкуру я себе беру! А тебе из норок берет сделаем. Как раз к шубе будет. Надя, ты что молчишь?

Надежда все так же стояла каменным изваянием у окна. Баркова бросила мех на кровать, подошла к подруге, обняла узкие плечики:

— Надюша, ну не сердись! Ты сама знаешь свой недостаток. Не удержишься, стащишь что-нибудь, и мне будет неприятно! Я не укоряю тебя, но мне эта твоя слабость очень не нравится! И потом, мы еще не вступили в права и, наконец, есть еще Елена. Я обязана все согласовать с ней. Возможно, она захочет что-то взять себе. У нас общий котел, ты же знаешь…

— Ну да, у вас семейный бизнес. А я так, сбоку припека…

— Ты… Ты — моя единственная, желанная, ты моя маленькая фея, — зашептала Нина Павловна, прижимая к себе ее плечики, зарываясь лицом в коротко стриженные каштановые волосы.

— Ну ладно, ладно, не надо! — отстранилась Надежда. — Я не фея, я женщина, которая тоже имеет свои желания и претензии. И права! И я не собираюсь давать использовать себя…

— Да разве я не стараюсь угодить? Кто тебе шубку подарил? И эта квартира — она для нас двоих!

— Где это написано? — устремила Надежда на подругу свои холодные глаза-льдинки.

— Боже мой! Пока нигде. Ты прекрасно знаешь: пока не прошло полгода со дня смерти, мы официально в права наследования не можем вступить. Какие же сейчас могут быть бумаги?

— Но потом будут?

— Будут, конечно, я же тебе обещала. Ну что ты раскапризничалась, как маленькая? Идем дальше, мы еще и половины не осмотрели.

Надежда поджала губки, но промолчала и направилась вслед за Барковой.

Они осмотрели гостиную, где царил беккеровский рояль. Лакированная поверхность была уставлена множеством фотографий в рамках. Женщины принялись рассматривать снимки.

— Смотри, старикан вместе с Хрущевым! Это должно дорого стоить, есть же любители…

— А вон, гляди, Брежнев ему вручает что-то…

— Да… И это можно будет загнать.

— Кому это надо?

— Как — кому? Представь, приезжает какой-нибудь сибирский валенок, устраивается здесь, распальцовывается… Все у него вроде есть, кроме биографии. А вот тебе и биография. И можно поставить в офисе и этак небрежно партнерам лапшу на уши вешать: «Вот это мой дед, ровесник Октября, лауре-ат, орденоносец»… Ну и все такое. Да чего далеко ходить… И у нас в клинике найдутся желающие прикупить этот архивчик как пить дать!

— Возможно, — рассмеялась наконец Надежда.

— Ну-с, что там еще? Президент Рейган, Чарли Чаплин, Юрий Гагарин не просматриваются?

— Увы! Больше ничего интересного нет, все больше семейная хроника. А смотри-ка, что это за фотография? — Надежда уцепилась взглядом за большую фотографию в хорошей рамке, висевшую на стене над роялем.

— Где? Это? Обычный групповой снимок. Семейный потрет в интерьере… Видимо, десятилетней давности, судя по тому, как выглядят старики.

— Интересно… Стрельцов говорил, что родственников не осталось?

— Почему — не осталось? Осталась внучка. Вон она на фото, дылда худосочная с косичками.

— Ну да. Она сидит между своими родителями. Потом идут старики, — Надежда тыкала пальцем в снимок, — потом дочь с мужем… или сын с женой… У них же двое детей было, так?

— Ну да. Вот это дочь академика со своим мужем. Между ними их дщерь — дылда с косичками, — теперь уже Баркова тыкала пальцем в снимок. — Они сидят слева от стариков. А справа — сын с женой. И обе семьи погибли в автокатастрофе. Осталась худосочная дылда, которая вряд ли побеспокоит нас раньше, чем года через три, а то и пять. Сколько там ей суд определит.

— Я в курсе.

— Да только зря беспокоиться будет, против завещания не попрешь.

— Да подожди, Нина, не тарахти! А кто это стоит за спиной старика Бобровникова?

— Где? — Баркова полезла за очками, нацепила их на нос, разглядывая высокого, широкоплечего молодого человека, как две капли воды похожего на академика Бобровникова. — Этот?

— Этот, — кивнула Надежда.

— А черт его знает, — после продолжительной паузы произнесла Баркова. — Может, ухажер дылды?

— Это семейное фото, девчонке здесь от силы лет десять. Какой ухажер? Ты посмотри, как он на старикана похож! Одно лицо!

— Ну… Не знаю. Может, внук. Значит, тоже погиб в аварии. Нет никого больше! Не морочь мне голову!

— Ладно, как скажешь, — пожала плечами Надежда.

Потом они устроились на большущей кухне, где казался абсолютно уместным солидный старинный буфет. В нем опять-таки был найден бар со множеством бутылок коллекционных вин, дорогих коньяков, ликеров. После некоторых споров они откупорили бутылочку кьянти, Нина Павловна, на правах, так сказать, мужчины, разлила вино в бокалы.

— Что ж, милая, есть повод выпить! Предлагаю выпить за нас в новом качестве — совладельцы весьма достойной недвижимости! И не возражай! Если ты чувствуешь себя неуверенно, я готова дать письменные гарантии. Типа брачного договора, — пошутила она.

— Не возражаю, — подняла Надежда выщипанную бровь.

Они чокнулись, Баркова, прихлебывая вино, задумчиво проговорила:

— Добра здесь, конечно, негусто… Мебель хоть и старинная, но небось жучком подъедена. Нужно будет специалиста вызвать, чтобы оценил, стоит ли реставрировать или так загнать… Картин много, но я в них не очень разбираюсь. Нужно будет пригласить оценщика. Главное достояние — сама квартира. Сто квадратов в центре города, в доме после капитального ремонта — это очень хорошие деньги! Заметь, сантехника в отличном состоянии, кухня бытовой техникой нашпигована… Позвоню Антону, пусть завтра подойдет с утра, ключ выправит, он, видно, от внутренней двери. И можно въезжать! Переночуем здесь, да, моя радость?