Золотой скорпион

– Кузя…

– Мам, извини, у меня тут проблемы, я перезвоню.

Гудки.

Маша снова набрала номер. Кузя долго не отвечал, но звонок не сбросил.

– Да, мам…

– Кузя, твои деньги у меня.

– Какие деньги? – удивился парень.

– Деньги, которые у тебя Митя Гуцуев украл.

– Черт! Он у меня еще и деньги спер! – взвизгнул парень.

– А что еще он спер?

– Да он сам смылся! Представляешь? Из изолятора. Я-то ему поверил, нюни распустил, помог изобразить высокую температуру, чтоб его в лагерь не взяли…

– Вот это ты зря, – оборвала его Рокотова. – Ты взял на себя ответственность за человека, которого совсем не знаешь. Само собой, он не просто так остался. Наверняка решил снова сбежать. А ты окажешься виноват.

– Мам, ну и что же теперь делать!? – взвыл Кузя.

Вот этот запоздалый вопрос уже бесил Машу. Вляпываться в истории и беды Кузя всегда умудрялся сам и гордился своей смелостью, решительностью и предприимчивостью. А когда жареный петух закономерно клевал ему в задницу, он возмущенно взвизгивал: ну и что теперь делать!? И складывал лапки, дожидаясь, когда Маша или Тимка или еще кто-нибудь вытащат его из проблем.

– Твой беглец около десяти болтался на стройке возле университета, – проворчала она. – Отдал мне украденные у тебя деньги и убежал. Не исключено, что проторчит там весь день и вернется к вечеру в детдом. Без рубля в кармане он вряд ли тронется в бега. Если придет, бери его за шкирку, сажай под замок и скажи директрисе, чтоб срочно отправляла его в лагерь, понял?

– Понял, – пробурчал Кузя. – А Тимка опять на свидание собрался.

Он попытался переключить внимание матери на брата, но Рокотова его поползновений не поддержала и отключила телефон.

Кузя ничего лучше не придумал, потащился сам искать Митьку Гуцуева на стройку. Шансов, что он все еще там, мало, но вдруг…

Шел третий час пополудни. Зной уже не нарастал, он достиг своего пика и висел плотным душным облаком, оглушал стрекотом сумасшедших кузнечиков, манил рухнуть под первый же куст и сдохнуть прямо здесь от жары и какой-то непонятной тоски.

– И чего я сюда притащился? – проворчал Кузя Ярочкин, все еще стоя на асфальтовой дорожке.

Сворачивать на полузаросшую стежку к стройке совсем не хотелось. Где он будет искать Митьку Гуцуева? И как потащит его в детский дом, если найдет? Решив, что сориентируется в процессе, Кузя вздохнул и сошел с дорожки. Прямо за кустами он уткнулся в глухую стену первого корпуса: серый бетон, весь разукрашенный надписями, тегами и рисунками бомберов. Вездесущее граффити здесь, пожалуй, смотрелось наименее раздражающе и почти уместно. Без этих следов человеческого присутствия было бы совсем жутко. Нет, конечно, сам корпус тоже когда-то строили люди, но это было так давно, что длиной Кузиной жизни и не охватить. Двадцать лет назад его еще и на свете-то не было.

Здесь мог быть огромный научный центр, может, даже завод, может, институт. В огромных окнах блестели бы стекла. В шахтах гудели бы вентиляторы. В огромные ворота под кран-балки и погрузчики въезжали бы большегрузные машины. Везде сновали бы люди. Сотни, тысячи людей. Они создавали бы что-нибудь… Кузиных знаний и фантазии не хватало для того, чтобы представить, что бы они здесь создавали. Сверхмощные компьютеры? Бактериологическое оружие? Медицинское оборудование, как на фирме Тимкиного отца?

Кузя обогнул серую громаду здания, ожидая увидеть за нею глухой лес, и оторопел, ошарашенный открывшимся ему видом. Он ни разу здесь не бывал, хоть Тимка и звал за черникой. Было искушение полазать по стройке, но мать строго-настрого запретила. Не просто запретила, клятву с него взяла, что никогда и ни за что носа его не будет на этих развалинах. Он поклялся и сегодня впервые нарушал запрет.

Не один, не два, не пять. Десятки огромных корпусов. Сотни непонятного назначения бетонных колонн, не подпирающих ничего, кроме ветра. Ржавеющие электроопоры, похожие на башни или на кресты. То редкий, то частый лесок между строениями, грозный и торжественный бор позади дальних зданий. Ужасные свалки повсюду, куда только удалось въехать на грузовике или просто дотащить мешки.

Кузя подумал, что ни к чему и разгребать все эти авгиевы конюшни. Кому нужны страшные развалины и здания, похожие на гигантские гробы? Снести все каким-нибудь направленным взрывом, сровнять с землей. А уж потом… А что потом? Угробили хороший участок, лес загубили. Дед говорил, хороший был лес. До самой Волги. И болото со змеями. Бр-р!

Какого черта он тут делает? Ну зачем приперся? Что он будет здесь искать? Да Митька-сопляк здесь – как иголка в стоге сена! И не обязан Кузя его искать. С чего бы вдруг? Надо было директрисе о его побеге сказать. И о воровстве настучать. И рассказать, что поддался пацану и отмазал его от лагеря?

Что-то сверкнуло. То ли стекло битое, то ли фольга какая. Но показалось – золото. Будто большой церковный крест. Да-да, вот очень похоже. Кузя даже наклонился и пошарил в траве рукой. И вдруг что-то кольнуло его в глаз, больно, будто осколок какой воткнулся. И трава – из-под руки и в сторону – зашуршала, заколыхалась. Ящерица что ли побежала? Кузя потер глаз. Боль быстро утихала, только слеза навернулась. Он запрокинул голову и часто поморгал. Слеза высохла, боль совсем прошла.

Надо же, какая зверюшка! Может, ящерка так и блестела? Или змея. Есть такие змеи, медянки.

Зачем он сюда пришел? Ах, да! Что-то искать. Искать… Золотую змею. Блин, какую, к черту, змею?

Кузя остановился возле очередного здания. Голова гудела. Неужели солнечный удар? Он шагнул к самой стене, в тень. Прислонился к серому бетону. Бетон был гладким и прохладным. Стало чуть легче, а потом – еще хуже.

Вокруг плыл серый холодный жидкий бетон. Кузя барахтался в нем, понимая, что ни за что не выплывет. А потом его вылили из бетономешалки вместе с вязким содержимым. И он пополз, скорее, скорей, пока еще двигаются руки и ноги, пока бетон не застыл.

Потом пошел дождь, горячий, как душ. И серые струи стекали с тела почему-то вместе с одеждой, будто это не вода, а кислота текла и уже обжигала и смывала даже кожу. Кузя стал хватать лохмотья своей обваливающейся кожи, но они расползались у него в пальцах…