Последний Бастион

– Да нет… – пробормотал я, тоже внимательно оглядываясь по сторонам – Ну, тогда продолжу. А здесь, в Родезии, поступили еще круче. Был принят закон по которому правительство, читай Роберт Мугабе и его приближенные, имеет право экспроприировать у любой зарубежной компании, работающей в горнодобывающей сфере, 51% акций, причем 25% – абсолютно безвозмездно. А двадцать шесть процентов – по той цене, которую назовет оценочная компания. Местная… И заплатят – местными долларами. Которые за месяц в несколько десятков раз обесцениваются. Теперь понял, почему бы я тебе не советовал сюда вкладывать деньги?

– А белые? Белые тут остались? – мы как раз переходили запруженную народом улицу.

– Белые то… Осталось, но мало. Ян Смит, бывший местный премьер умер в прошлом году в нищете – Мугабе экспроприировал все земли белых и раздал их чернокожим. А из них крестьяне… Особенно из матебелов, это же нация воинов. Шоны еще хоть как-то возделывают землю, они испокон века были крестьянами. Кстати и матабелов Мугабе прижал… А вот, кажется и рынок…

Основной рынок Булавайо был расположен прямо на пятой улице, места ему было мало, и он выплескивался на проезжую часть, занимая едва ли не половину и создавая постоянную пробку, и все прилегающие к нему улицы и проулки. Уши резали гудки автомобильных клаксонов и истошные крики продавцов-зазывал.

Как описать рынок Булавайо? Сложно описать, хотя попробую… Располагался он прямо на улице, никаких условий, ничего. Самые богатые торговцы имели собственные тенты и примитивные, сколоченные из досок витрины, на которых был разложен товар – в основном различные фрукты, мешки с мукой, с чечевицей, с рисом… Вещи, в основном подержанные. Одежда и обувь, дешевая, ядовито-ярких расцветок (африканцы вообще любят такое вот яркие расцветки). Те же, кто победнее, просто раскладывал товар под солнцем, на куске полиэтилена или картонке. Мельком глянув, я заметил, что все надписи на мешках – китайскими иероглифами, вся одежда – тоже китайская. Китай в этой стране занимал очень прочные позиции…

И на рынке – толпа народа, в основном ничего не покупающие, а просто пришедшие посмотреть, дикие крики мальчишек – зазывал, которые бесцеремонно хватали показавшегося им богатым покупателя за рукав и тащили к своему прилавку. Нищие, тоже бесцеремонно хватающие за рукав, на некоторых просто страшно было смотреть.

В такой толпе запросто можно было потеряться, а то и пропасть.

– Держись меня – сказал Ник, зыркая по сторонам – и посматривай тоже, нет ли вокруг копов.

– Копов? А как я их различу?

– Очень просто. Здесь у копов, если даже они не в униформе, есть одна привычка – носить солнцезащитные очки. Им это кажется крутым. Если увидишь кого подозрительного – сразу дай знать!

– Хорошо. А мы делаем что-то противозаконное?

– Здесь если у тебя есть лишние деньги – это уже достаточно противозаконно.

– Ясно…

Проталкиваясь через толпу, наступая кому-то на ноги (и мне немало наступали), я пытался не упустить из вида своего брата. Николас же шел столь уверенно, что могло показаться будто он ходит этим маршрутом каждый день. Рыночные ряды были извилистыми и однообразными, можно было легко заблудиться – но Ник даже не останавливался, чтобы сориентироваться…

Тем временем, брат вдруг резко свернул в проулок, заставленный какими то мешками.

Навстречу ему поднялся высокий, средних лет африканец, одетый в отличие от многих в одежду неприметного серого цвета.

– Я вижу тебя, Дэвид (В этой части Африки здороваться принято именно этими словами – прим автора) – негромко сказал Ник – И я вижу тебя, нкози (уважительное обращение к мужчине, означает "вождь". К женщине, соответственно, нкозане – прим автора) – на прекрасном английском отозвался африканец…

Зимбабве, Хараре 07 июля 2009 года – Товарищ министр примет вас! – торжественно, словно объявляя о том, что его примет сам Аллах объявила молодая, миловидная секретарша.

Аль-Мумит спокойно встал, оправил полы своего пиджака. В эту страну он въехал сегодня утром после того, как стало понятно, что де Вет с братом поехали именно сюда, в Зимбабве. Почему именно сюда – аль-Мумит не знал, да и не хотел знать.

Главное – люди с Ближнего Востока поручились за него перед самим министром национальной безопасности Зимбабве Дидимусом Мутасой, который согласился его принять.

В этой стране он пробыл недолго и видел ее только из окна такси, везущего его в центр города. Но того, что он увидел, хватило для того, чтобы проникнуться и к стране и к ее обитателям ненавистью. За все время пока он ехал, он не увидел ни одной мечети, не услышал ни одного азана (призыв к молитве у мусульман – прим автора), не увидел ни одного правоверного. Этот народ не знал истинной веры, не молился Аллаху. И аль-Мумит подумал, что возможно именно ему и его братьям в джихаде вскоре предстоит принести этому заблудшим чернокожим истинную веру, утвердить ее сталью и кровью, как в Сомали и многих других местах. Сталью и кровью – только так устанавливался истинный ислам! Сталью и кровью – и горе неверным!

Министр национальной безопасности, земледелия, землепользования и расселения Дидимус Ноэль Эдвин Мутаса был пожилым, полноватым, абсолютно лысым африканцем, на его носу красовались шикарные очки в золотой оправе. В отличие от многих других министров, да и самого президента, любившего наряжаться в пестрые одежды цветов национального флага, министр безопасности был одет в костюм-двойку цвета древесной коры, пошитый у лучших лондонских портных. Ему было немного за семьдесят – и про него ходили слухи, что в последнее время именно он, а не восьмидесятипятилетний президент Роберт Мугабе управляет страной. Именно он стоял за массовым выселением белых фермеров со своих земель, и именно он приложил максимальные усилия, чтобы в прошлом году к власти не пришел поддерживаемый Западом оппозиционер – Морган Цвангираи. Тогда толпы сторонников Цвангираи, собравшиеся на митинги протеста после выборов, были безжалостно разогнаны силами полиции и госбезопасности…

– Господин Мутаса – аль-Мумит не дал министру начать разговор, начал его сам – у меня для вас есть небольшой подарок от наших общих друзей.

– Интересно… – на английском (английский в Зимбабве знали практически все) ответил министр – и что же это за подарок?

Аль-Мумит достал из внутреннего кармана пиджака толстый конверт, с поклоном протянул его министру. Тот открыл клапан, пробежался пальцем по толстой пачке тысячеевровых банкнот. Глянул назад, где над столом висел плакат – нога, давящая змею, свернувшуюся в форме доллара и подпись "Искореним гадину! Долой взяточничество!" такого рода плакаты висели во всех госучреждениях Зимбабве.

– Очень мило с их стороны… – пробормотал министр, пряча конверт в ящик стола – подарок наших общих друзей придется мне как нельзя кстати. Так о чем вы хотели со мной поговорить, мистер…

– Иверсон. Гомер Иверсон – аль-Мумит назвал тот псевдоним, на который у него сейчас были документы, и под которым он въехал в страну.

– Мистер Иверсон. Так что вас заставило посетить нашу прекрасную страну?

– Дело, господин министр. Очень важное дело. Верней – даже два дела. Вы когда-нибудь слышали такую фамилию – де Вет?

– Кажется, нет… – осторожно произнес министр – а должен?

– Де Веты были крупными землевладельцами в вашей стране, господин министр.

Министр протянул руку, нажал кнопку звонка. Тот мелодично запиликал.

– Дорогая. Пусть мне принесут из архива все что касается де Ветов – у них должны были быть земельные наделы раньше – сказал министр появившейся в дверях секретарше.

От глаз аль-Мумита не укрылось, какими взглядами обменялись министр и его секретарша, которой явно не было и тридцати. Хотя это сейчас и не имело никакого значения – аль-Мумит это запомнил. Он все подмечал и запоминал.

– Пока ищут досье – обращусь к вам со второй просьбой, господин министр. Мои друзья хотят прилететь в эту страну на сафари – у вас здесь великолепная охота, не правда ли?