Рама для картины

Репортеры усердно записывали сухие слова. Вид у них был разочарованный. Один, видимо, выбранный заранее, стал задавать вопросы от имени остальных утешающим и сочувственным голосом.

Не могли бы вы сказать, какая из этих закрытых дверей ведет в комнату, где вашу жену…

Взгляд брата невольно скользнул в сторону гостиной. Головы разом повернулись туда. Глаза внимательно изучали белые панели. Перья застрочили.

— Скажите, пожалуйста, что было украдено?

— Серебро. Картины.

— Какие художники?

Тот покачал головой, побледнев еще больше.

— В какую сумму они оцениваются?

Ответил после небольшой паузы:

— Я не знаю.

— Они застрахованы?

— Да.

— Сколько спален в вашем доме?

— Что?

— Сколько спален?

Вид у Дональда был изумленный.

— Кажется… пять.

— Не могли бы вы нам что-нибудь рассказать о вашей жене. Ее характер, работа… Не дадите ли фотографию?

Он больше не мог, покачал головой, сказал: «Извините».

И стал решительно подниматься вверх по лестнице.

— Это все, — сообщил Фрост властно.

— Не густо…

— А что бы вам хотелось? Крови? — говорил он, выпроваживая их. — Поставили бы себя на его место.

— Обязательно, — цинично отвечали они.

— Вы видели их глаза? — спросил Фрост.

— Видел. Из этой малости они сочинят длинные истории.

Интервью в общем-то дало желаемый результат. Большинство машин исчезло, а остальные, по моему расчету, должны будут последовать за ними, когда получат еще что-нибудь.

— Почему они интересовались спальнями? — удивился я.

— Чтобы оценить стоимость дома. Но у всех получится по-разному. — Фроста это почти забавляло. — У них всегда так. — Он посмотрел наверх, куда удалился Дональд, и небрежно спросил: — У вашего кузена были финансовые проблемы?

Уже привык к его манере заставать врасплох.

— Вряд ли. Вы бы спросили у него.

— Обязательно спрошу, сэр. — Теперь он внимательно изучал мое лицо. — Что вам известно?

— Только то, что полиция всегда готова подозревать людей.

— Он пропустил это мимо ушей.

— Не испытывает ли мистер Стюарт беспокойства по поводу своих дел?

— Он никогда об этом не говорил.

— В наше время многие компании средних размеров терпят банкротство.

— Может, и так.

— Из-за проблем с наличностью, — добавил он.

— Я ничем не могу вам помочь. Лучше посмотреть документацию компании.

— Мы это сделаем, сэр.

— Но даже если выяснится, что компания вылетела в трубу, из этого не следует, что Дональд устроил ограбление сам.

— Так делают, — сухо ответил Фрост.

— Если бы ему были нужны деньги, мог бы все продать.

— Может, и продал. Кое-что. А может, и многое.

Я глубоко вздохнул, ничего не ответил.

— А это вино, сэр? Вы сказали, требовалось много времени, чтобы его погрузить?

— У брата фирма с ограниченной ответственностью. Если бы она обанкротилась, дом, имущество — не пострадали бы.

— Хорошо в этом разбираетесь, не так ли?

— Приходится…

— А я думал, художники — не от мира сего.

— Случается.

Пристально посмотрел на меня, как бы продумывая варианты моего участия в грабеже.

Пришлось ему сказать:

— Кузен Дональд — достойный человек.

— Какое устаревшее слово.

— Да, но многое означает.

Видно было, что он ничему не верит. Насмотрелся на ложь и мошенничество.

По лестнице нерешительно спустился Дональд, и Фрост тут же повел его на кухню — для очередного разговора. Если вопросы будут столь же острыми, как и те, что он задавал мне, у бедного брата впереди — трудное время. Я бесцельно бродил по дому, заглядывая во все углы, раскрывая шкафы, рассматривая детали чужой жизни.

Дон — или Регина? — не любил выбрасывать пустые коробки. Они во множестве были рассованы по всем ящикам — из коричневого картона, яркие подарочные. Видно, могли еще пригодиться, да и слишком красивые, чтобы выбрасывать. Некоторые из них грабители открыли, но в основном, не открывая, побросали на пол.

Почти не тронули большую террасу, где находилось несколько антикварных вещей, но совсем не было картин. Я устроился здесь, усевшись в бамбуковое кресло среди раскидистых комнатных растений. Глядел в терзаемый ветром сад. Мертвые листья под порывами ветра слетали с сухих веток. Две-три запоздалые розы пытались удержаться на колючих стеблях. Ненавижу осень. Время грусти, время смерти. Каждый год вместе с мокрыми листьями у меня падает настроение, а поднимается только с первым морозцем. Статистика говорит, что больше всего самоубийств весной, когда все устремляется к солнцу. Это никогда не укладывалось у меня в голове. Если уж прыгать, скажем, с высоты, то только в гнетущие осенние месяцы.

Сходил наверх за чемоданом. За годы бродячей жизни я усовершенствовал традиционный багаж художника. В сумке — одежда, в чемодане — орудия труда. Он был большой, с крепкими стенками; внутри все переделано, приспособлено. Практически переносная студия, где кроме кисточек и красок, легкий складной мольберт, небьющиеся емкости с льняным маслом и скипидаром, держатель, куда одновременно можно вставить четыре сырые картины. Была еще обтирочная ткань, коробка с полотнами… Все в идеальном порядке.

Установив мольберт, вынул палитру; на небольшом холсте стал набрасывать картину — меланхолический пейзаж с садом на фоне опустевших полей и печальных лесов. Правду сказать, не шедевр на века. Зато было чем заняться. Безотрывно работал, замерзая все больше и больше, пока Фрост не соизволил отбыть. Кстати, уехал, не попрощавшись.

Вид у Дональда был совершенно разбитый. Когда я вошел, он сидел в теплой кухне, уткнувшись в сложенные на столе руки. Воплощение полного отчаяния. Устало приподнял голову, поднял внезапно постаревшее лицо.

— Знаешь, что он думает? — спросил он.

— Приблизительно.

— Одни и те же вопросы… Почему он мне не верит?

— Им часто врут.

— Хочет, чтобы завтра принял их в своем офисе. Говорит, придет с коллегами. Хотят посмотреть документацию.

— Скажи спасибо, что он не потащил тебя туда сегодня.

— Ты прав.

Я смущенно признался:

— Дон, прости меня. Сказал ему про вино. У него, кажется, возникли подозрения.

— Сам бы сказал. Мне и в голову не пришло это скрыть.

— Но… Знаешь, обратил его внимание — на погрузку бутылок потребовалось много времени.

— Мм… Он мог и сам сообразить. Все зависит от того, сколько человек этим занималось… — Провел рукой по лицу, потер усталые глаза. — Им надо было иметь при себе подходящие ящики. Значит о вине знали заранее, а не наткнулись случайно. Фрост говорит, что я продал его сам, еще раньше, а теперь утверждаю — украли, чтобы незаконно получить страховку. Если его увезли в пятницу, то я предупредил воров: захватить с собой подходящие ящики. Отсюда вывод — весь этот ужас мной организован.

Мы замолчали.

Наконец я сказал:

— Кто знал, что здесь вино? Кто знал, что по пятницам никого не бывает? Что было их целью — вино, антиквариат, картины?

— Чарльз, ты говоришь как Фрост.

— Прости.

— Сейчас в любом бизнесе трудности с наличностью. Возьми национализированную промышленность… Там теряют миллионы. Посмотри на рост заработной платы, на инфляцию… Разве может малый бизнес давать такую же прибыль, как раньше? Конечно, нет…

— А как твои дела?

— Довольно скверно, но не совсем. Не настолько плохо, чтобы сворачивать дело. Компания с ограниченной ответственностью не может вести торговлю, если не в состоянии покрыть расходы.

— А если бы ты нашел средства, чтобы поправить дела?

Усмехнувшись, внимательно посмотрел на меня.

— Очень удивляюсь, почему ты решил зарабатывать на жизнь картинами?

— Чтобы ходить на бега, когда захочется.

— Лентяй паршивый. — На мгновенье показалось, что передо мной прежний Дональд, но только на мгновенье. — Использовать личные средства для поддержки умирающего бизнеса — самое последнее дело. Если бы моя фирма была абсолютно ненадежна, прикрыл бы ее.