Смертельный треугольник

— Откуда ты все это знаешь? — поразился Грязнов-старший.

— Мне по работе иногда книжки читать приходится, — туманно объяснил Турецкий. — Все вышесказанное напрямую относилось к нашему дорогому адвокату.

Гордеев горестно покивал: дескать, согласен, не спорю.

— Ну а раз не споришь, волоки сюда свой чудесный аристократический напиток. — И Турецкий потянулся к сигарам. — Пора почувствовать себя белыми людьми.

Но сперва они выпили кофе, и Турецкий развил свою мысль.

— Что я знаю наверняка? Победить депрессию можно. Но как?

— Да, вот именно, как? — заинтересовались собутыльники.

— Временем. Время все лечит.

— Ну… — Гордеев был разочарован. — Спасибо, помог, мастер банальных истин.

Турецкий успокаивающе махнул рукой:

— Я так и знал, что это не подходит. Победить депрессию можно и тремя другими способами: большими деньгами, лекарствами…

— Водкой, — сказал Грязнов-старший.

— Арманьяком, — сказал Гордеев.

— …и сексом, — завершил свою мысль Турецкий. — В настоящее время в наших руках есть только одно средство из трех упомянутых. Так давайте им воспользуемся! Слава богу, на водку у нас денег еще хватает.

Гордеев мог бы возразить, что не «у нас», а у него и что не на водку, а на арманьяк, но не стал. Арманьяк перелили из стаканов в коньячные бокалы — соответствующей дозой, и трое друзей выпили, каждый со своим выражением лица: Грязнов — с легким презрением, Турецкий — с небольшим удивлением, Гордеев — почти равнодушно. Ему казалось, что он все больше и больше трезвеет.

— Это не коньяк, — заметил Турецкий через некоторое время.

— Это точно не коньяк, — подтвердил Грязнов-старший.

Гордеев молча вздохнул. Арманьяк был очень хорош. Но его по-прежнему ничто не радовало. Он понимал, что без друзей ему сейчас было бы совсем худо, но даже эта мысль настроение не поднимала, это была какая затяжная атрофия положительных эмоций.

— Итак, — продолжил Турецкий. — Я думаю, все дело в подсознании.

— В подсознании? — переспросил Гордеев.

— В подсознании? — переспросил Грязнов-старший.

— В подсознании, — кивнул Турецкий. — Да будет вам известно, подсознание не только сильно влияет на судьбы отдельных личностей, но играет также огромную роль в истории целых обществ, государств и народов. Вот мы уже несколько лет живем в третьем тысячелетии, и уже несколько лет мы ощущаем какое-то беспокойство, возбуждение, странное внутреннее напряжение… а почему? сами толком не знаем, не понимаем и не хотим понять…

— Саня, что ты несешь? — укоризненно покачал головой Грязнов-старший.

— А что, я с ним согласен, — возразил Гордеев. — Я уже давно чувствую какое-то беспокойство и необъяснимое внутреннее напряжение.

— А по тебе не скажешь.

Турецкий постучал вилкой по столу, прося внимание:

— Я продолжаю… Итак, лучшая часть человечества, к которой, разумеется, принадлежит наш обожаемый адвокат, взбудоражена, многомиллионное скопище двуногих млекопитающих дрожит от переполняющих это население эмоций, словом, чувствует и ведет себя совершенно иначе, нежели последние две тысячи лет, улавливаете, о чем я?

Слушатели отрицательно покачали головами.

— Сейчас уловите! Разумеется, можно сказать, что это связано с памятью о последних кровавых войнах, с достижениями цивилизации, которые перевернули наш образ мысли и наши обычаи, с распространением демократии, изменившей нашу повседневную жизнь, но я-то знаю, что дело в другом!

— Саня, не томи, — попросил Грязнов-старший.

— Ладно, — вдруг легко согласился Турецкий и завершил довольно грубым тоном: — Все дело в том, что Юрка зажрался.

Подразумевалось, что это как-то Гордеева шокирует, может быть, заведет, но — ничуть не бывало. Гордеев лишь уныло покивал.

Турецкий с Грязновым переглянулись: плохо дело, кажется, по-настоящему плохо.

— Ты согласен с тем, что ты зажрался? — агрессивно спросил Турецкий.

— Я согласен с тем, что зажрался, — со вздохом сказал Гордеев. — Я понимаю, что все не так уж плохо, как мне кажется. Но что толку-то? То, что я это понимаю, облегчения отнюдь не приносит. Мне кажется, я погряз в какой-то трясине…

— Юра, цитрус есть какой-нибудь? — спросил Грязнов-старший.

— Не порть продукт, — посоветовал Турецкий, — не нужен тебе цитрус. Такие вещи ничем не заедают и не закусывают. Ну сам подумай, зачем тебе цитрус?

— Я знаю, зачем мне цитрус, — сказал Грязнов-старший. — Я хочу его съесть. И мне не важно, что именно я в данный момент пью, понятно? И это мое личное дело. Я никому цитрус не навязываю. Юра, у тебя есть цитрус?

Гордеев молча поднялся и достал из холодильника грейпфрут. Он хотел было сказать, что арманьяк как раз таки уместен с фруктами, но апатия пересилила. Все равно Слава и так съест все, что захочет, и плевать он хотел на любые правила и этикеты, тем более неправильные. Вот однажды, помнится, он на приеме у секретаря Совета безопасности отмочил штуку… впрочем, какую именную штуку отмочил Грязнов, Гордееву вспоминать было лень.

И в самом деле, Вячеслав Иванович обрадовался и принялся очищать грейпфрут ловкими своими пальцами. Гордеев смотрел на это и завидовал. Вот ведь как человеку немного нужно для счастья, думал он.

— Итак, — продолжил Турецкий. — Судя по физиономии нашего приятеля, спиртное отпадает. Либо он перепил, либо…

— Арманьяк, например, мне очень нравится, — сказал Гордеев, снова наполняя бокалы.

Турецкий фыркнул:

— Ему нравится арманьяк! Надолго ли?

— Факт, что ненадолго, — с грустью сказал Грязнов-старший. — Последние бабки кончатся, и разонравится арманьяк.

— Значит, спиртное проехали. Секс тоже проехали, по причинам… по причинам уже оглашенным. Значит, остается, работа. Вывести Юрку из этой поганой депрессии может только работа. Хорошо оплаченное, или, как говорят твои друзья-адвокаты, «микстовое» дело. Вот это был бы «антидепрессион» для господина Гордеева! А что, появится хорошая работа, глядишь, и с арманьяком все будет в порядке, и девчонка какая-нибудь сладенькая заведется, а? Как вам мой план?

Грязнов, запихивая себе в рот сразу половину грейпфрута, одобрительно покивал.

— Я в принципе не против, — сказал Гордеев. — Как говорил старик Хемингуэй, только работа излечит нас от всех напастей. Проблема лишь в том, что в настоящий момент никакой приличной работы на горизонте не намечается. У меня единственный клиент только вчера появился — альпинист один, его спонсоры подставили, так там гонорар очень скромный, символический даже… Это я так, чтобы форму совсем уж не терять, взялся.

Помолчали, каждый занялся своим делом. Турецкий допивал. Гордеев грустил.

— А в самом деле, отличный план Саня придумал, — серьезным голосом подтвердил Грязнов-старший, окончательно расправившись с грейпфрутом. — Только вот проблема: где ж ему ее взять, эту работу, которая излечит ото всех напастей? Разве что… Разве что в МУР Юрку устроить? А что? А что?! — по-настоящему загорелся Вячеслав Иванович. — Хорошая же мысль! Следователем он уже был, адвокатом был, пусть теперь сыщиком поработает! Каково придумано? Ну чего? Ты глаза-то не выпучивай…

— Ну уж нет, — запротестовал Гордеев. — Во-первых, не хочу я, высунув язык, по улицам носиться. А во-вторых, какая там зарплата, а?! Это ж кошкины слезы…

На это возразить было нечего. Турецкий смеялся.

Так и разошлись, ничего не решив и не придумав.

3

Яна Станиславовна Маевская в самом деле жила на углу Куусинена и Хорошевки. Гордеев это выяснил через знакомого майора из ГИБДД. Разумеется, он получил и ее телефон. Все это он сделал утром следующего дня, а приехав на работу, не мешкая, сразу же ей позвонил. Подобную активность Юрий Петрович проявил исключительно потому, что понимал: чем дальше, тем больше эта ситуация с чужой сумочкой и документами его бы тяготила. Звонкий голос девушки он узнал сразу и, не здороваясь, сказал:

— Вы оставили сумочку у меня в машине…