Картель правосудия

Престарелый банкир оказался энергичным мужчиной сорока двух лет. А его покойная теща была и того моложе: Валерия Ильинична Ширинбаева умерла в свой сорок первый день рождения. Что было неприятнее всего.

Собственно, Грязнову было на это плевать. Но впервые за последние полгода (что в отечественных ритмах смены чиновников просто эпическая протяженность) он получил абсолютно конкретную команду непосредственно из аппарата министра МВД – работать с этим делом лично и персонально в единственном числе. Естественно, оно находилось в ведении городской прокуратуры. Ну а задача МУРа была классической – вычислить и взять преступника.

Виктор Эммануилович Лозинский, президент «Артельбанка», производил на собеседника интенсивное впечатление. Примерно как гамма-лучи. (По-другому Грязнов назвать бы это не смог.) Среднего роста, стройный, худощавый, пожалуй, даже несколько субтильный, словом, как говорят американцы, ни капли лишнего жира. Чуть вытянутые, но правильные черты загорелого лица и пронзительные голубые глаза. Ни одного седого волоса в черной шевелюре, зато заметный шрам на лбу. Шерстяной пиджак в темно-зеленую клетку и синие джинсы сидели на нем свободно, но не болтались.

Грязнов любил наблюдать за тем, как посетители входят в кабинет начальника МУРа. Пусть даже и врио. Обычно люди неоправданно много суетятся, придавая слишком большое внимание дверям. То посетители неловко поворачиваются задом к хозяину, чтобы поскорее их притворить. То бестолково пытаются закрыть двери у себя за спиной, неизбежно выворачивая руки. То забывают закрыть вовсе, а то нахально хлопают и сами же этого пугаются. Они спотыкаются на двух квадратных метрах и не знают, куда девать руки. Как будто только что с той стороны двери они кого-то придушили.

В общем, «покажи мне, как ты закрываешь дверь, и я скажу, кто ты».

Лозинский вошел в кабинет как-то незаметно, вдруг, и дверь за ним закрылась как-то сама. Он держал руки в карманах и не собирался их оттуда вынимать. И теперь Лозинский сидел на стуле совершенно прямо, но расслабленно, отлично владея своим скоординированным телом. Выглядел встревоженным, но не паникующим. Походил, пожалуй, на русского аристократа в Париже времен первой волны эмиграции. У тех была бездна достоинства и обаяния и дыры в карманах. А этот – процветающий банкир. Правда, прикончивший родную тещу. Возможно, прикончивший справедливости ради, уточнил про себя Грязнов.

Диалог с Лозинским напоминал партию в пинг-понг. Он давал ответы четкие и односложные. Подбрасывая лишь изредка ироничные детали, не выставлявшие, впрочем, никого из участников событий в невыгодном свете. Казалось, он ждал от Грязнова помощи и полагал, что вправе на нее рассчитывать.

– Сколько лет вашей супруге?

– Двадцать один. Это… был и ее день рождения.

– О чем вы? – не понял Грязнов.

– Она родилась в день рождения своей матери.

– А теперь получается, и в день смерти? Хорошенькая память останется на всю оставшуюся жизнь. Как же она будет праздновать?

– Вы меня смущаете, – с каменным лицом сказал Лозинский. Он скрестил руки на груди, и на узком запястье левой Грязнов увидел запаянный в один корпус с браслетом хронограф Rolex стального цвета, на безымянном пальце правой – изящное обручальное кольцо. Настолько тонкое, что Грязнов невольно напряг зрение: уж не померещилось ли оно вообще?

– Чем занимается ваша жена?

– Спортом. Фигурным катанием.

– У вас есть дети?

– Сыну полтора года.

– Надеюсь, хоть он-то родился в другой день. Вы приехали с охраной?

– Простите?

Грязнов не стал повторять вопрос. Он остановил магнитофон в ящике стола. Чуть отмотал запись назад и нажал на «воспроизведение».

– Вы приехали с охраной? – глухо прозвучал на пленке его голос.

Лозинский оценил этот жест.

– У меня нет охраны, – спокойно сказал он.

– Вы действительно никого не боитесь?

– До вчерашнего дня так и было.

– Кому же нужно было убивать вашу тещу?

– Надо полагать, никому.

– То есть хотели убрать не ее, а вас? Лозинского Виктора Эммануиловича?

– Это вы сказали, а не я, – подчеркнул Лозинский.

– Но вы-то сами ее не убивали?

– Шутите?

– Да.

– Потрясающее чувство юмора. Не теряйте его, – посоветовал Лозинский.

Грязнову вдруг захотелось послать все к чертовой матери.

– Хорошо бы сейчас в лес, – неожиданно сказал он. – Завтра рвану-таки на охоту, решено. В Яковлевский лес!

– Вы не про Калужский, случайно, говорите? – поинтересовался Лозинский. – Ну надо же какое совпадение, я тоже люблю там постреливать!

– А вы любите рыбалку? Знаете что, если хотели прикончить именно вас, то, вполне возможно, попробуют снова. Возможно, даже тем же способом. Чем черт не шутит? Мой вам дружеский совет – устраивайте побольше банкетов. Авось тогда они себя обнаружат. Мы будем ловить гадов на живца, вот как мы сделаем, – подытожил Грязнов.

Лозинский слегка нахмурился. От этого движения шрам на лбу немного побагровел и резче выделился на загорелом лице.

– Значит, надо полагать, вы хотите просто подождать, пока меня прикончат? – переформулировал он.

– У меня в уме это выглядело гораздо лучше, – признался врио начальника МУРа. – Стройнее и гармоничнее, я бы сказал.

– И вы можете оставаться настолько безучастны?! А как же профессиональный долг и все такое?

– Послушайте, господин Ротшильд! У нас солидная организация, – вдруг зарычал Грязнов, стукнув кулаком по столу. – Разве вас не предупреждали там, наверху, когда вы обращались за помощью?! Мы торопимся лишь тогда, когда прячем за собой какое-нибудь дерьмо!

Лозинский опешил. Грязнов довольно улыбнулся:

– Я репетировал роль начальника. Ну как, ничего получается?

– Знаете… Для дополнительного эффекта я бы посоветовал использовать высокие лакированные сапоги, хлыст и немецкий акцент…

– Скажите откровенно, Виктор Эммануилович, в чем дело? Отметем в сторону родственные чувства, они тут ни при чем. Ведь вы чрезмерно для невиновного человека обеспокоены этим делом.

– В свое время, когда наши доблестные компетентные органы относились к частному капиталу и предпринимательству, мягко говоря, предвзято, я, подстраховываясь, оформил на тещу некоторое имущество. Это, надо полагать, все объясняет, не правда ли?

– А конкретно, что вы на нее оформили? Облегчите душу, – посоветовал Грязнов. – Вы разве не знаете, что невысказанные мысли плохо влияют на простату?!

Лозинский вздохнул:

– Небольшой дом за городом.

– Действительно небольшой? – невинно поинтересовался Грязнов.

– Да, такой скромный особнячок.

– И все?

– Еще… несколько участков земли. Буквально пару штук.

– И где же именно?

– Да так, знаете ли, там и сям… А вы уже установили причину смерти моей тещи?

Грязнов подвинул к нему раскрытую папку:

– Вот акт судебно-медицинской экспертизы.

– Что-то не хочется читать. Не расскажете сами, буквально в двух словах?

– В составе алкоголя, обнаруженного в крови, оказался древесный спирт. Вы видели покойную в тот момент, когда ей стало плохо?

– Скорее, слышал. Когда проводили последних гостей, мой ребенок вдруг проснулся и закапризничал, две недели в месяц он живет… жил… проводил у бабушки. Теща, надо полагать, была изрядно навеселе. Она стала читать внуку «Трех поросят» и хрюкала так, что не выдержала аорта. О чем, кстати, моя жена не раз ее предупреждала.

– Почему же она не ходила к врачу? – искренне удивился Грязнов.

Лозинский махнул рукой:

– Проще было уговорить нашу кошку самостоятельно сбегать к ветеринару.

– А еще говорят, что женщины живут дольше мужчин.

– Я читал, что полторы сотни лет назад средняя продолжительность женской жизни была тридцать пять лет, – откликнулся Лозинский. – Так что…

– Так что она пережила свое? Вы это хотите сказать? Сколько было гостей на дне рождения?

– Надо полагать, человек пятнадцать. И между прочим это были гости тещи: праздновался только ее день рождения. Моя жена в этот раз ничего не отмечала. Она только вернулась с соревнований где-то в Германии. Упала там, подвернула ногу и была зла на весь белый свет.