Форс-мажор

Проезжая по мосту, я бросил взгляд на реку и впервые заметил, что начался ледоход. Зима свела счеты с жизнью, она вскрыла вены, осознав, наконец, неизбежность весны. По серой воде плыли желтоватые льдины, на берегу из-под снега проступала земля, у машин и предметов появились тени, а прохожие с удовольствием жмурили глаза от яркого солнца. Над городом взорвался огромный кусок сыра и его мельчайшие кусочки, смешавшись с талой водой и грязью, разбившись на молекулы и атомы, заполнили желтизной дымящийся пейзаж, осев на ветвях деревьев, телефонных проводах и выцветших предвыборных плакатах.

Если солнце становится похожим на сыр, значит, в битве с желудком голова опять проиграла, давным-давно пора набить его чем-нибудь подходящим, а мне все некогда.

Мой «москвич» – фургон до верху набит водкой. Двадцать пять ящиков или пятьсот бутылок. Каждые два – три дня, чередуясь, мы, с моим напарником, Сергеем Тихоновым, совершали рейс по одному и тому же маршруту, от Зареченских баз в город, с одним и тем же грузом. Сбоев в этом деле мы не допускали: водка – это святое. Она составляла пятьдесят процентов от всего нашего оборота и приносила сорок процентов дохода, причем дохода стабильного, когда дневную выручку можно планировать с точностью до тысячи.

Как это часто бывает прибыль основана на чьем-то горе. За три года торговли наши продавцы стали узнавать в лицо всех местных алкашей. Четверо из них за это время умерли от перепоя. Что поделать… Мы относились к этому по-философски и успокаивали себя тем, что наша водка настоящая, а не какое-нибудь ядовитое палево.

Водчонка – груз нежный. Особенно это чувствовалось сегодня, когда вся партия с длинным горлом пришла в раритетных алюминиевых ящиках, в которых когда-то возили молочные бутылки. С такой дремучей древностью приходится сталкиваться все реже и реже, но, если уж попадаешь, то мало того, что звенишь на два квартала вперед, но и рискуешь не досчитаться трех – четырех бутылок, если будешь ехать со скоростью больше шестидесяти.

На углу Чернышевского и Революционной, уступив дорогу самоуверенной «Тойоте» преклонного возраста, я аккуратно въехал на пешеходную часть тротуара, развернулся около тополя и поставил машину перед нашим самым большим киоском, именуемым в журналах учета «первым» или «угловым».

Продавщицу зовут Валя, двадцать восемь лет, разведенка, сыну – шесть. Все как обычно, в нашем городе проблем с кадрами нет. У всех одна и та же история: муж – алкаш, на заводе денег не платят, попала под сокращение. Самый лучший контингент. Полгода без мяса, а тут живые деньги раз в неделю на руки. За такое счастье они все по началу готовы были нам с Серегой задницы целовать. Правда, чувство благодарности проходило почему-то на удивление быстро.

Когда я вышел из машины, Валька уже стояла на пороге, открыв мне дверь. Она была одета в серый вязаный свитер, джинсы и старые, в заплатках, сапоги « дутыши».

– Привет, – Она старалась держаться как ровня, но все – таки чуть-чуть заискивала. – Наконец-то. Я совсем пустая.

– Что, совсем ничего? – Я занес первый ящик и поставил его на заранее приготовленное место.

– Пара пузырей.

– Хорошо. Сколько тебе оставить? Она подумала.

– Когда следующий завоз?

– В воскресенье вечером или в понедельник утром.

– Тогда девять.

– Хорошо.

Я составил восемь ящиков в углу у самого входа в два ряда, а девятый занес под кассу.

– Когда тару заберете? – спросила Валя, после того как я закрыл машину и вошел внутрь.

– Завтра.

– Ну, Коля, имейте совесть. Каждый раз завтра. Развернуться ведь негде. Сторожам ночью даже ноги вытянуть невозможно. Они выносят ящики на улицу. А если упрут? Кто будет виноват?

– Пусть спят на ящиках. Не графья. Я договорился с Углановым, он даст ” Газель”, одним махом увезем со всех трех киосков.

– Ну, не знаю…– сказала она недовольно.

Обычно пустые ящики забирали сразу. Раскидав водку, мы в обратном порядке собирали тару и увозили на склад, но иногда бывали сбои, когда после завоза водки приходилось срочно ехать за каким-то грузом, например, за шоколадом. Тогда тара зависала на точках, отравляя жизнь и нам, и нашим продавцам. Чаще всего в этом был виноват Серега.

В киоске, действительно, было очень тесно, повсюду расставлены ящики, свободного места на полу оставалось метра два. Несмотря на это, вокруг царила чистота, если не считать хлебных крошек около тарелки с остывшей лапшей быстрого приготовления. На единственной, свободной от полок, стене висел портрет обезьяны. Во рту у обезьяны торчал окурок, на лбу красным маркером было написано «Валя», слово «Валя» было перечеркнуто синей ручкой, а рядом этой же ручкой было написано «Артем». Позавчера обезьяны не было.

– Плакат принес Артем, – заметив мой взгляд, сказала Валя.

– А где график дежурств?

– Не знаю, наверное, под плакатом, – ответила она слишком поспешно. В ее голосе, да и во всем поведении чувствовалась какая-то нервозность. Руки были не на месте, да и глаза тоже.

Она сдала выручку. Я внимательно пересчитал ее, сравнил с показателями кассы, убрал в карман, затем перевел кассу на нули, оставив на контрольной ленте устраивающую нас сумму, погасил кассу и расписался в книге кассира. После этого Валя достала спрятанный под обшивкой наш внутренний, секретный журнал для черной бухгалтерии, в котором я расписался за полученные деньги и вписал привезенную водку. Кроме того, проверил расчеты с поставщиками за последние два дня, сверил суммы с имеющимися у меня дубликатами накладных и принял у нее заявку на бакалею. Все это время меня не покидало чувство, что я застал Валю врасплох, напугал чем-то.

Я подошел к полке с сигаретами, взял наугад несколько пачек, с деланным вниманием осмотрел их, достал записную книжку из внутреннего кармана и сделал вид, будто что-то в нее записал. То же самое я проделал с чипсами, потом посмотрел на Вальку. Она вытирала пыль с кассы. Крошек на столе уже не было, тарелки с лапшей тоже. Никакой реакции. Наверное, показалось.

– Какое сейчас время года? – спросил я ее перед уходом.