Рискованная игра

Присутствующие также встали, молча выпили и сели обратно на свои места. Кто‑то стал закусывать огурцом, кто‑то закурил в тягостной тишине. Однако не прошло и нескольких минут, как вздох за вздохом, слово за слово и за столом понемногу завязался разговор, который становился все оживленнее и громче, особенно когда зашел спор о направлениях в живописи, о художниках и их работах.

— Да не умеет общество ценить талант, — заметил Демакин. — Давайте вспомним Пабло Пикассо. Он же был самым плодовитым художником. Творческая жизнь его длилась 78 лет, а по-настоящему оценили его значительно позже, а ведь Пикассо написал более тринадцати тысяч пятисот картин и рисунков, сто тысяч гравюр, тридцать четыре тысячи книжных иллюстраций, создал триста скульптур и керамических фигур. Его произведения позже оценили в пятьсот миллионов фунтов стерлингов. Но по-настоящему оценили Пикассо гораздо позже.

— Интеллигенция всегда страдала, — печально произнес Юрка Глаголев.

Все с интересом посмотрели на него.

— Что ты имеешь в виду? — потребовал уточнений Демакин.

— А то, что во все времена интеллигенция первой поднимала протест, увлекала за собой народ и первая же направлялась на эшафот.

— Ну эти времена уже канули в Лету, — взмахнул рукой Демакин. — Сейчас, слава Богу, нам это не грозит. Но помнить об этом надо, — упрямо продолжил он. — Когда умер Орджоникидзе, один чеченский поэт опубликовал стихи по поводу его смерти. На собрании чеченских писателей его сильно хвалили за эти стихи. Растроганный поэт сказал: «Когда умрет товарищ Сталин, я напишу еще лучше!» Через неделю поэта расстреляли.

— Да, жизнь ведь дается только один раз, — протяжно произнес Юрка.

— Не надо к жизни относиться слишком серьезно, живыми нам все равно из нее не выбраться! — едко заметил Костя.

— Да, да, — поддержал друга Демакин, — жизнь дается только один раз. И далеко не каждому. Поэтому при народе прежде, чем что‑то откровенное говорить, надо хорошенько подумать.

— А как же понимать такие слова, как любовь, дружба, братство? — спросил Юрка. — Ведь народ должен быть главным в стране.

— Ха, тоже мне сказал «народ»! — пьяно усмехнулся Демакин. — А что народ? Кролики, как известно, думали, что любят друг друга. А на самом деле, их разводили… В Помпее тоже все жили долго и счастливо. И умерли все в один день.

— А как ты относишься к кубизму? — выдвинувшись грудью вперед, поинтересовался Юрка Глаголев.

Полковник облегченно вздохнул. Разговор пьяных друзей мог выплеснуться через край.

— Я не сторонник кубизма, — небрежно скривился Славка Демакин и, заметив на потолке одинокого малярийного комара, гордо задрал кверху глаза. — Я… — произнес художник, — реалист, — но вдруг замолчал.

Коллеги, заметив потерю интереса к дискуссии художника и его странное движение вверх, перевели свои взгляды с Демакина в указанном его глазами направлении. Растревоженное капризами природы сонное насекомое оторвалось от пошарпанного потолка и, не удержавшись за известковую поверхность, сорвалось и неуклюже спикировало вниз прямо в стакан с пивом Вовки Джимисюка.

— Вот, сучий потрох, — выругался московский хохол и, достав из стакана комара, машинально, но медленно растер его двумя пальцами. — Он сын российских полей, берез и дубрав! — не глядя на присутствующих спорщиков, а продолжая заниматься очисткой своей воблы, небрежно бросил Джимисюк. — Романтик-пейзажист!

— Не романтик, — возразил Славка, — а реалист!

За столом раздалось недовольное мычание.

— Может быть, тебе и Малевич не по вкусу? — настойчиво спросил Костяныч и, пренебрежительно усмехнувшись, разгладил свою курчавую бороду.

Демакин равнодушно посмотрел на Гуреева, потом достал из пакета яблоко и, протерев его своим носовым платком, откусил третью часть сочного фрукта.

— Да плевал я на вашего Малевича и его «Черный квадрат»! — промычал Вячеслав. — На ваш кубизм, мазохизм и общественный онанизм! Кстати, в музее из‑за халатности персонала картина Казимира Малевича два месяца провисела вверх тормашками. Мне нравится реалистическое направление в живописи. Разумеется, я не отрицаю других направлений в изобразительном искусстве, но я сыт ими всеми по горло! В моем возрасте нужно ценить время и работать, а не болтать!

Усатый хохол оторвался от стакана с пивом и одобрительно мотнул головой в поддержку своего приятеля.

— Правильно, Вячеслав, — ковыряясь в зубах воблой, вяло согласился Владимир Джимисюк и немного интерпретировал сказанное реалистом: — Деньги нужно зарабатывать, а не философствовать!

Славка обрадованно вздохнул, а Костя Гуреев недовольно сверкнул глазами на Джимисюка.

— И ты туда же со своим салом! — воскликнул бородатый хозяин мастерской. — Для вас что главнее — материальные блага или творческий полет фантазии?

Демакин ехидно усмехнулся.

— На голодный желудок не очень‑то и полетаешь, — заметил он, — разве что камнем в житейские проблемы.

Константин не сдавался и повернулся к седовласому гостю.

— Ильюша, вот ты скажи, разве я не прав! — ища поддержки у Маланова, обратился художник к инструктору.

— Да хватит искать правых и виноватых, — недовольно сказал чернявый бизнесмен.

Маланов усмехнулся и непроизвольно почесал рукой затылок: ему осточертели споры его приятелей-художников, которые всегда заканчивались одним и тем же — мировой и привычным «наливай».

— Тут палка о двух концах, — не желая быть втянутым в бессмысленный спор, уклончиво ответил отставной полковник.

— Нет, ты скажи! — настаивал разгоряченный Гуреев.

— Да, че ты пристал к Алексеевичу, — не выдержав шума, произнес появившийся в дверях невысокий и всегда спокойный Петр Естремский. — Лучше наливай, Костяныч!

— И в самом деле, — поддержали собратья по кисти Петра, — водка стынет!

За столом зазвенела посуда, и разговор на время перешел в другое русло. Илья, воспользовавшийся моментом, встал со стула и, подойдя к окну, закурил сигарету.

На душе у Маланова было неспокойно… В последнее время у него ничего не ладилось, в голову лезли всякие дурные мысли, навязчивые подозрения, в которых стыдно было признаться.

— Вижу, Илья, — подойдя к приятелю, задумчиво стоящему с дымящейся сигаретой, сказал Дмитрий Власов, — у тебя, как и у меня, аллергия на диспуты.

Инструктор махнул рукой.

— Не то слово, Димыч, — тяжело вздохнул пенсионер, — полная изжога!

Мужчины улыбнулись, однако брюнет заметил, что улыбка приятеля получилась какая‑то вымученная.

— Неважно выглядишь, Илья, — заметил Власов.

Полковник равнодушно пожал широкими плечами.

— Обыкновенно, — ответил он, глубоко затягиваясь горьковатым сизым дымом.

Удачливый бизнесмен понимающе покачал чернявой с проседью головой и положил руку на плечо Маланова.

— Это связано с убийством ребят? — сделал предположение Дмитрий. — Или с другими твоими расследованиями?

Илья повернулся к собеседнику и невесело усмехнулся.

— Старые грехи, как снежный ком, обрастают новыми проблемами, — задумчиво ответил оперативник.

— Да… — сочувственно вздохнул Власов. — Врагов ты себе нажил уйму среди серьезных людей! Я кое‑что слышал краем уха о покушении на тебя. Слава богу, что все обошлось!

Полковник настороженно посмотрел на приятеля.

— А ты откуда знаешь? — поинтересовался он.

Бизнесмен снисходительно усмехнулся.

— Москва слухами полна… Да и кто ж тебя не знает, — прищелкнув пальцами, ответил Власов, — коли о тебе легенды по московским просторам и домам ходят.

Маланов тряхнул седой головой.

— Что‑то я не пойму...

— А что тут, Алексеевич, понимать, — вздохнул собеседник, — есть полиция явная, а есть и тайная, правда, в преступном мире, но ничуть не уступающая официальной.

— А–а… — понимающе протянул Илья, — везде свои глаза и уши.

— У каждого свой бизнес, — согласился Дмитрий, — а бизнес необходимо оберегать.

Илья снисходительно усмехнулся, а Власов, немного помолчав, добавил: