Расследованием установлено

Линяшин не исключал ее участия, но эту версию как-то отодвинуло на второй план странное поведение Кныша в больнице. Особенно его неожиданная выписка оттуда. Вот почему и возникла уверенность в том, что именно Кныш — недостающее звено в цепочке Серж Лаузов — Сердобольский — Раковский. Честно говоря, Линяшин был удивлен, когда выяснилось, что в квартире Сердобольского побывал Раковский. Все шло к тому, что там мог оставить следы Кныш. Но Климов, очевидно, прав. Кныш скорее всего исполнял какую-то другую роль. Серж Лаузов сам не мог выйти на него или Раковского. А вот связаться с Аллен Калевой он мог. Или она с ним. Это ближе к истине. Тогда действительно Аллен тот человек, который знал, чем богата квартира старика Сердобольского.

— Я думаю, — прервал его размышления Климов, — тебе надо еще раз побывать в больнице, разузнать абсолютно все про Кныша. Мы должны иметь однозначные ответы на вопросы: с какой целью он определился в больницу, когда там лежал Сердобольский? И что ему удалось добиться? А в жилконторе надо обстоятельнее поговорить с членами комиссии, которые опечатывали квартиру Сердобольского. Ну и с теми, кто обеспечивал его похороны. Ты говорил, что он деньги на это оставил?

— Да, триста рублей.

— Как это было сделано?

По утверждению участкового, деньги лежали на письменном столе. В конверте. И записка была. Она изъята, приобщена к делу.

— Передай записку на почерковедческую экспертизу.

— Уже дана, но заключение не готово.

— Свою синюю папку оставь на сегодня у меня. Выкрою время — почитаю.

Климов потянулся за очками, давая понять, что затянувшийся разговор окончен.

Линяшин был у порога, когда полковник окликнул его.

— А твои опасения, что изделия Фаберже могут уплыть, как ты выразился, в небытие, не лишены оснований. Подумайте над этим все, кто занимается делом Раковского.

Следственная работа приучила Линяшина добиваться истины объективным анализом деталей и фактов, выстраивая их в такую цепочку, в которой каждое звено должно быть на своем месте. Любая оплошность: отсутствие убедительных доказательств, подтверждающих надежность звена, могут привести следствие к ошибке, направить на ложный след. «Не выдавайте желаемое за действительное» — этой фразой полковник Климов не раз охлаждал эмоциональный пыл подчиненных, пытавшихся заполнить образовавшуюся в системе доказательств брешь голословными рассуждениями. Или когда отмахивались от каких-то фактов лишь потому, что те торчали как булыжник на глади обкатанной версии.

Вчерашний разговор с полковником Климовым оставил у Линяшина неприятный осадок. В сущности, Василий Николаевич тактично дал понять: следственные мероприятия в больнице и по месту жительства Сердобольского проведены на скорую руку. Они не позволяют воссоздать обстановку подготовки к предположительной краже в квартире Сердобольского, не дают ясного представления о роли в ней Кныша. Уж коли его самого не спросишь об этом, следствие все равно обязано найти ответ. Ибо сейчас он — ключ к разгадке, как и когда Раковский проник в квартиру Сердобольского, а главное — почему это сделал сам? Ведь безопаснее и логичнее для такого осторожного преступника было послать туда того же Кныша!

Телефонный звонок дежурного коменданта оторвал Линяшина от невеселых дум. Комендант сообщил — пришли вызванные свидетели: участковый оперуполномоченный Макеев и техник-смотритель Ветловская. Оба они были членами комиссии по похоронам Сердобольского и приему на сохранность его квартиры и имущества.

Первой Линяшин допросил Ветловскую. Курносая миловидная молодая женщина была переполнена любопытством. Видно, слухи о краже, как обычно обросшие расхожими преувеличениями, взбудоражили уже всю округу.

— Когда нам сообщили из больницы, что он умер, мы собрали общественность, — бойко рассказывала она. — Родных у него нет — это мы знали, друзей тоже никто не видел. Решили вскрыть квартиру, ключ подобрали наши сантехники…

— А зачем вскрывали? — спросил Линяшин.

— Зачем? — Техник-смотритель уставилась на сейф и, словно посоветовавшись с ним, пояснила: — Костюм взять, чистое белье. Покойника положено переодеть… Когда брали белье из шкафа, кто-то обнаружил на столе записку…

— Рядом с запиской ничего не лежало?

Снова долгий взгляд на сейф. И ответ без обычного для свидетелей: «не припоминаю», «а мне и ни к чему», «не обратил внимания».

— Рядом шариковая ручка лежала. Блестящая, металлическая, вроде не наша — импортная. Ну еще на столе ваза с цветочками, какие-то книги.

— А дверь во вторую, нежилую комнату вы открывали?

— Нет. Там и у прежнего жильца, Труханова Якова Михайловича, была кладовка. Наверное, и у Сердобольского осталась.

На вопрос Линяшина, что она может сказать о личности Сердобольского, Ветловская покачала аккуратно убранной головкой.

— Квартплату вперед за месяц платил. Жалоб не писал. Ремонта не требовал. Одним словом, интеллигентный старикашка…

Участковый мало чего добавил к тому, что Линяшин узнал от Ветловской.

— Честно говоря, — сказал он, доверительно улыбаясь следователю как близкому по профессии человеку, — мы, участковые, тихих жильцов и не знаем. Они нас не тревожат, отчетные наши данные не портят.

— Оставленную Сердобольским записку вы читали?

— Все члены комиссии читали.

— А как вы думаете, почему последнее, рядом с подписью, слово «прилагаю» зачеркнуто?

— Деньги он приложил. В конвертике. А потом, видно, вспомнил, что и записку начал с этого: оставляю триста рублей. И не стал повторяться…

— Других бумаг на столе не видели?

— Нет, — помотал головой участковый. — Кроме стопки книг. Я их, помню, полистал, пока женщины спорили, какой костюм для покойного брать: новый или ношеный.

— И какой же взяли? — поинтересовался Линяшин.

— Победил житейский практицизм. Порешили, что сойдет и малость ношенный. Покойнику все равно, а у него наследники могут объявиться. Еще претензии предъявят, что имущество не сберегли…

Вопрос о выборе костюма, заданный Линяшиным не для протокола допроса, а, пожалуй, для более человеческого общения со свидетелем, неожиданно зацепил в его сознании какую-то важную мысль. Она еще только пробивалась, обретая плоть нужных слов, но Линяшин уже понял: вот оно, главное, ради чего стоило терять время, вести этот пустопорожний для следствия разговор.

Все эти дни мысли его были заняты судьбой ключей от квартиры Сердобольского. Конечно же, он взял их с собой в больницу. А где они были там? Кто имел к ним доступ? Что с ними стало после его смерти? Вроде бы никчемный вопрос о костюме всколыхнул эти мысли, довел до того накала, когда они уже больше не могли бродить в голове, рвались наружу. И они вырвались в слова, сказанные следователем как можно будничнее, спокойнее:

— А одежда, в которой Сердобольский попал в больницу, была возвращена?

— Наверное, нет. Помню, что женщины судачили об этом.

— О чем?

— Да о том, что в покойницкой Сердобольский лежал в больничном халате и тапочках.

— Подпишите протокол, — предложил Линяшин, облегченно вздохнув.

В больницу он наведался в тот же день. Главный врач встретил его как знакомого. Истории болезни пациентов, лечившихся в одной палате с Сердобольским, стопкой лежали на столе.

— Даже не знаю, чем еще могу вам помочь? — Валентин Степанович, как и в прошлый раз, был предупредительно вежлив.

— Хочу лечь в больницу, — без тени улыбки заявил Линяшин. — И, пользуясь знакомством с вами, сейчас же!

— Мест нет, но… для вас найдем! — настраиваясь на шутку, заверил Валентин Степанович.

— Тогда принимайте. Только прошу вас — с соблюдением всех требований больницы. От приемного покоя до выписки.

Валентин Степанович часто-часто заморгал, не зная, в каком тоне продолжать эту затянувшуюся игру. Линяшин тоже понял, что пора все объяснить.

— Мне действительно нужно… для пользы дела пройти дорогой обычного пациента вашей больницы. Но, чтобы не отнимать у вас времени, сделаем это условно, что ли. Договорились?