Ждать ли добрых вестей?

Сейди послушно присела на землю перед большими стеклянными дверьми, а Реджи вошла и отыскала регистратуру, где женщина так смотрела в монитор своего компьютера, будто вот-вот пальнет в него из кольта. Даже не взглянув на Реджи, она подняла руку — дескать, подождите. Может, дальше она велит «сидеть» и «ждать». В конце концов регистраторша оторвала глаза от экрана и, высокомерно оглядев Реджи, сказала:

— Да?

Больно думать, что у доктора Траппер на работе есть такие недружелюбные люди.

— Я знаю, что доктор Траппер уехала, — сказала Реджи. — Я хотела спросить, когда она вернется.

— Боюсь, не могу вам сказать.

— Потому что это конфиденциальная информация?

— Потому что я не знаю. Вы хотите к ней записаться?

— Нет.

— Я могу записать вас к другому врачу.

— Нет-нет, спасибо. Вы не знаете случайно, почему она уехала? — с надеждой спросила Реджи.

— Нет, не могу вам сказать.

— Потому что это конфиденциальная информация?

— Да.

— Еще один вопрос, — сказала Реджи. — Она сама позвонила или мистер Траппер?

— Вы вообще кто?

Маленькая мисс Никто. Сестра презренного Билли. Осиротевшая в шторм. Полли Флиндерс, крошка, сидит средь головешек. Ничего такого Реджи, конечно, не сказала. Ответила только:

— Ну, до свидания, — и понадеялась, что свидания не будет.

По пути к выходу, шагая мимо бесконечных плакатов, призывающих дважды в день чистить зубы, съедать пять фруктов и опасаться хламидий, Реджи столкнулась с акушеркой, приписанной к поликлинике. С Шейлой, подругой доктора Траппер.

Как-то под вечер в августе доктор Траппер привела ее домой и сказала:

— Шейла, это знаменитая Реджи, моя система жизнеобеспечения.

А потом Шейла и доктор Траппер сидели в саду, детка ползал по траве («Как он вырос, Джо, это же невероятно»), и они пили ликер «Пиммз», хотя доктор Траппер сказала:

— Господи, Шейла, я же его еще кормлю, — но обе смеялись, а Шейла сказала:

— Это ничего. Доверься мне — я акушерка. [101] — И они засмеялись громче.

Они и Реджи звали, но Реджи решила, что кому-то надо быть трезвым — мало ли, вдруг они напьются, а тут детка, но доктор Траппер, конечно, не такая, она тянула один стакан, пока день не дотянул до сумерек, а потом домой приехал мистер Траппер и спросил: «Как, Реджи, ты еще здесь?»

Женщины смутились, увидев, как мистер Траппер шагает по газону с банкой пива в руке, будто прилетел с другой планеты и крушение потерпел, но потом он сказал:

— Можно к вам? — И доктор Траппер сказала:

— Ты опоздал к началу, мы тут уже пьяные в стельку. — Что была неправда, и мистер Траппер сказал:

— Я и вижу — явни пияницы.

И все трое засмеялись, а Реджи вышла, забрала детку с газона и уложила его в постель с бутылочкой — у доктора Траппер в морозилке хранился запас сцеженного. Реджи однажды видела, как мистер Траппер вынул бутылку «Столичной» из морозилки и нахмурился, увидев бутылочки замороженного грудного молока.

— Разница между мужчиной и женщиной, — засмеялся он, заметив, что Реджи наблюдает. — По содержимому холодильников их узнаете их. [102]

— Реджи, правильно? — сказала Шейла. Ткнула себя в грудь. — Я Шейла, подруга Джо. Шейла Хейз.

— Да, знаю, я помню. Здравствуйте.

— Привет. Ты Джо ищешь? По-моему, ее сегодня нет. Во всяком случае, я ее не видела.

— Она уехала к больной тете в Йоркшир.

— Правда? Ни слова не сказала. Это многое объясняет. Мы вчера вечером собирались в «Дженнерс», к Рождеству готовиться, а она не появилась, и это совсем не похоже на Джо.

— А когда вы ей позвонили, никто не подошел? — рискнула Реджи.

— Да, и это странно. Телефон — ее…

— Связь с миром? — подсказала Реджи.

— Но с другой стороны, — сказала Шейла, — болезнь родных — это многое объясняет. Тетя?

— Да.

— Она и не говорила, что у нее есть тетя. Реджи, ты как? Нормально?

— Ну знамо дело. Спасибо.

Люси потеряла кармашек, а Китти Фишер нашла. Из кармана новой куртки Реджи выудила обрывок зеленого одеяла, который нашла Сейди. В кармашке проститутки хранили деньги, объяснила доктор Траппер: «Детские стишки — всегда не то, чем кажутся». Все не то, чем кажется, считала Реджи, что ни возьми. Когда Сейди положила к ее ногам грязный кусок деткиного одеяла, Реджи обуял ужас. Одеяло должно быть с деткой. Детка должен быть с доктором Траппер. Собака должна быть с доктором Траппер. Реджи должна быть с доктором Траппер. Все наперекосяк. Весь мир наперекосяк. Прав Диккенс: тяжелые времена.

Путешествие пилигрима [103]

Он грезил. Он шел по пустынной сельской дороге вслед за женщиной. Той женщиной, что гуляла в Долинах. Она все гуляет. «Эй!» — закричал он, и она обернулась. У нее не было лица — вместо него пустой овал, как тарелка. Джексон со страху чуть не помер. И проснулся.

— Может, чайку? — спросила медсестра.

Медсестра (с лицом) ставила перед ним на поднос чашку с блюдцем. И он все вспомнил. Катастрофу не помнил, как на поезде ехал — не помнил, а последнее, что помнил, — как отыскал затерянное шоссе, как стоял у съезда на А1, искал просвет в потоке машин.

Но он знал, кто он, — имя, историю, все знал.

— Меня зовут Джексон Броуди, — сказал он медсестре. — Я вспомнил.

— Джексон Броуди? Вы уверены?

— Абсолютно.

— Где я? — спросил Джексон.

— В Королевском лазарете Эдинбурга, — сказала медсестра.

— Эдинбурга? Эдинбурга в Шотландии?

Ну ты подумай — прямо турист американский.

— Да, Эдинбурга в Шотландии, — подтвердила она. Какого лешего он забыл в Эдинбурге? Эдинбург — сцена величайших его поражений в жизни и в любви. Почему он в Эдинбурге?

— Я в Лондон ехал, — сказал он.

— Значит, поехали не туда, — засмеялась она. — Не повезло.

Пусть он не знает, откуда приехал, но знает, куда направлялся. Направлялся он домой.

Эдинбург. Луиза в Эдинбурге. Внезапно накатила паника. Его никто не искал. Может, это значит, что он не один был в поезде, может, Тесса села в Норталлертоне, а он не помнит? А теперь она где-то в больнице? Или того хуже?

Джексон подскочил в постели и схватил медсестру за локоть.

— Моя жена, — сказал он. — Где моя жена?

«Пожилая тетя»

Луиза не разделила с Нилом Траппером утренний виски, хотя целебный вкус «Лафройга» ценила как никто. Если надо (а иногда надо), она могла перепить большинство мужиков, но у нее имелись правила. Она больше не пила, если предстояло сесть за руль, и никогда не пила при исполнении — позор, если на работе учуют. В девять утра пьют одни алкоголики. (Ее мать. Изо дня в день.) Она купила двойной эспрессо в уличном киоске и вернулась в отдел, где в своем одиночном заключении в сотый раз прочла все сообщения о появлениях Дэвида Нидлера.

Из дела ушла жизнь — Луиза чувствовала, как оно остывает с каждым днем, ускользает. Когда-то — новость дня, а теперь как будто никогда и не было, и уже казалось, что оно станет неизбывным лимбом для всех причастных — такие дела удручают полицейских десятилетиями. Луиза взяла эту до крайности негативную мысль, сунула под воду и держала, пока та не обмякла; затем Луиза подняла крышку проржавевшего сундука на дне морском и бросила мысль туда.

Дэвида Нидлера вообще никто не встречал, пока дело не отволокли в «Полицейский надзор». [104] После этого в отдел принялись без конца звонить люди, якобы видевшие Нидлера повсюду, от Бангора до Богнора, но ни одно сообщение не подтвердилось. Нидлер исчез с радаров. Не пользовался кредиткой, никому не предъявлял паспорт. Машину его нашли у обочины возле Флэмборо-хед, но Луиза считала, что тут постарался человек, который полагает себя умнее полиции. Удивительно, что на боку машины он не написал крупными черными буквами: «Подсказка». Луизе не верилось, что Нидлер покончил с собой, — он не из таких, ему самомнение не позволит.