Поединок. Выпуск 7

— Палатку видел, когда к ним на работу шел. А что до мысли, так ничего не кидал, а просто пошутил по пьянке… И нечего им зря меня марать!

Все звучало довольно логично, и все же, знай Илясов, что последует дальше, он бы держался иначе.

— На очную ставку с Федякиной согласны?

— Валяйте, — Илясов ухмыльнулся. — Интересно будет послушать, что она плетет.

Родионов достал из стола обрывок «Комсомолки», развернул и разгладил его.

— Газета ваша? Можете взять, посмотреть…

Илясов молчал. Лицо его почти не изменилось, но он молчал.

— Вспоминаете, где ее оставили? У Федякиной дома вы ее оставили, Илясов. И еще я вам помогу не врать дальше: одна из соседок видела в окно, когда вы шли к ней в гости, и довольно точно вас описала…

Илясов все еще молчал. Сейчас он, как шахматист, молниеносно просчитывал варианты ответов, версий и доказательств. Легкая бледность проступила у него на лице, лишь на скулах краснели пятна, выдававшие возбуждение… Он перебирал, взвешивал, отбрасывал и снова перебирал.

— Что же, Илясов, тогда придется…

— Был я у Раисы, — быстро сказал Илясов. — Знаком с ней, верно, и был у нее.

— Так, хорошо, — одобрил Родионов. — Когда были? Что делали?

— Позавчера. С неделю, как познакомились… Ну, — он криво усмехнулся, — поладили… А позавчера она пригласила, а я зашел. Посидели, выпили… В общем все было как положено, сами же не маленькие, понимаете, что как бывает!

— И что же вы — ушли, остались?

— Ушел, конечно.

— Почему — конечно? — быстро спросил Родионов.

— А чего же мне было там оставаться? — заглаживая промах, горячился Илясов. — Наше дело такое, раз–два и домой.

— Ну, положим, не сразу домой, — усомнился Родионов. — Еще надо было свою рюмку протереть, вилку, ножик, словом все, чего касались…

— Это зачем же?

— Чтобы следов не оставить, естественно. Но это вы сделали уже после того, как убедились, что Федякина мертва.

— У–у, что вы мне мажете, — протянул Илясов, морща складки на переносице. — Хорошее дельце!

— Видите, вы даже не удивились, что вашей подруги нет в живых!

Илясов покусал губу. И не нашелся.

— Все там будем, — угрюмо пробурчал он.

— Однако то ли в спешке, то ли спьяну, но кое–что вы не учли. Вот здесь, — Родионов положил руку на папку, — здесь факты, утверждающие, что Раиса Федякина не была левшой. И здесь же заключение экспертизы, гласящее, что укол в правую руку не мог быть сделан левой, даже владей она ею, как правой… Не под тем углом вошла игла, понимаете?

Илясов отреагировать не успел.

— И еще одно, — сказал Талгатов. Забывший о его присутствии Илясов вздрогнул при звуках этого голоса. — Тут еще кое–что, посмотрите…

Поворачивался Илясов всем телом, медленно. В руках у Талгатова были перчатки.

— Многое учли, — продолжал Талгатов. — Многое… Только дырочку на шве проглядели. А по краям разрыва налипло всякое… Думаю, что экспертизе не составит труда определить, что случилось, когда вы стол прибирали.

— Врете! — крикнул Илясов и перешел на шепот: — Врете… Нет там ничего!

— Как же нет? Вот, — растянул и показал отверстие на перчатке Талгатов. — На безымянном.

Разом ссутулившись, Илясов перевел взгляд на Родионова, обратно на Талгатова, снова на Родионова… Потом на вошедшего Гундарева. Тот сказал что–то на ухо Родионову, выслушал такой же тихий ответ, кивнул и вышел.

— Тихомолова доставили, — намеренно громко бросил Талгатову Родионов.

Илясов привстал и снова сел, глядя на дверь.

— Я… — вымученно улыбнулся он. — Я ее… из ревности, значит… — Тут же лицо его окаменело в решимости. — Но больше за мной ни–че–го, слышите? Ни–че–го! Уж как хотят… Теперь мне бояться нечего, теперь пусть меня боятся…

Он впал в нервный транс, и Родионов обеспокоенно посмотрел на Талгатова. Глазами показав на дверь, тот произнес беззвучно шевеля губами:

— Ти–хо–мо–лова…

Родионов подошел к двери, открыл:

— Прошу вас.

— Здравствуйте…

Осекшись, Тихомолов некоторое время не мог оторвать взора от лица Илясова. Затем с трудом отвел глаза, но Илясов, вскочив, забормотал сбивчиво:

— Глядишь? Грозишь? Не–ет, раз меня на вышку тянут, мне и черт не страшен! И…ым не… ашен и… ет… уда… очет!

Последние его слова было невозможно разобрать за отчаянным вскриком Тихомолова:

— Что это? Он сумасшедший… Сумасшедший! Уберите его!

В комнату влетел Гундарев, следом вбежал конвойный милиционер. Тихомолов отступил от двери. А Илясов смолк, тяжело дыша.

— Уведите его, — решительно показал на Илясова Талгатов. — А вы, — обратился к Тихомолову, — вы тоже подождите за дверью.

— Пожалуйста… Но я… Я не понимаю, что происходит!

— Сейчас объяснимся. Гундарев, заберите пока гражданина Тихомолова к себе… Идите.

А когда они остались вдвоем, Талгатов вплотную подошел к слегка ошеломленному Родионову.

— Ах как везет тебе, как везет! — сказал с горестным и завистливым восхищением. — Надо же, до чего заманчиво все складывается…

— Да, — растерянно улыбнулся Родионов. — Только как я опять эту дырку на перчатке проглядел?

— Проглядеть проглядел, но сейчас не в том суть, — отмахнулся Талгатов.

— Как не в том?

— Так. Есть нечто более важное, понимаешь? — Талгатов взял Родионова за лацканы пиджака, и теперь тот поглядывал на него с некоторым опасением. — Ты слышал, что Илясов говорил?

— Ну, бормотал он там что–то, что не боится…

— Бормотал! Он говорил, а не бормотал, это Тихомолов так орал, что не слышно было… Чтобы слышно не было, понимаешь?! Вот в чем дело… Ну–ка, промотай ленту назад.

Родионов нажал клавишу магнитофона, снова щелкнул.

— Теперь на другую скорость… Дай я сам! Слушай.

— «…не–ет, раз меня на вышку тянут, — густо и медленно раздалось с хрипением на фоне отдалившегося вопля Тихомолова, — мне и черт не страшен и арым не трашен и усть идет уда очет…»

— Ну? — лицо Талгатова было почти молодым и азартным: — Понял? «Мне и черт не страшен, и Карым не страшен и пусть идет куда хочет!» А–а, ничего ты пока не поймешь! Звони скорее Бакрадзе, чтобы для нас время нашел… Звони!

Выбежав из проходной, Тина бросилась к автоматной будке напротив, закрыв дверь, опустила монету. После двух наборов аппарат издевательски крякнул и выдал гудок. Со второй монетой хитрый агрегат поступил также.

Выйдя из будки, она беспомощно осмотрелась и в отчаянии топнула ногой: поблизости других автоматов не было. Стрелки часов двигались к шести, и тогда она опять побежала к проходной, дернула ручку двери, ведущей в помещение вахтера.

В небольшой комнатке, сидя прямо на полу, пил чай красивый старик с белой бородкой, и, видимо оберегая покой гостя, вахтер накинулся особенно рьяно:

— Ты зачем? Что надо? Сюда разве есть ход?

— Можно от вас позвонить? Ну, пожалуйста…

— Служебный это, нельзя! Автомат есть.

— Не работает он…

— В другой иди!

— Да опаздываю же я! А бежать далеко, и монеты кончились. Разрешите, очень вас прошу!

Вахтер уже надул щеки для гневной тирады, но старик дернул его за полу кителя и укоризненно покачал головой.

— Звони, пожалуйста, — разрешил вахтер.

Старик улыбнулся Тине и кивнул.

— Спасибо вам, — схватилась она за трубку. — Спасибо… большое… пребольшое… Родионова будьте добры!

Все смотрели на него, и, прикрыв трубку ладонью и отвернувшись к стене, Родионов говорил едва слышно.

— …Никак не могу ранние… Нет, лучше не там. Да. Когда? Хорошо, понял. Пока.

Положив трубку, виновато огляделся, и Бакрадзе подмигнул неожиданно:

— А жизнь идет своим чередом, да? Это хорошо! Но вернемся к нашей печке… — и склонился над бумагами перед собой. — Что же мы имеем кроме неприятностей? Вот что: фамилия — Барыбин, имени тут почему–то два — Анатолий и Борис, — будем считать Борис Владимирович; по одним данным — тысяча девятьсот двадцать первого, по другим — двадцать пятого года рождения, место рождения не указано… Впервые осужден в тысяча девятьсот сорок третьем году. Затем — кража, налеты. Приговорен к полному сроку, совершил побег… Новые и очень дерзкие дела, все перечислять не стану! Опять судимость… Освобождается по амнистии от тысяча девятьсот пятьдесят третьего, поскольку актируют как больного, а в пятьдесят четвертом снова получает срок. И вот пожалуйста: в пятьдесят шестом году получает срок. И вскоре его останки обнаружены в тундре. Вроде бы все! Есть, правда, еще документик… Вот он: некто Зайцев в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году показал, будто случайно встретил Барыбина. Затем от показаний отказался. Фотографий Карыма нет. Теперь — все.