Созвездие Стрельца, или Слишком много женщин

Я поторопил ее:

– Так, и что же было дальше?

– Ну, что. Известно, что бывает, когда мать находит своего ребенка. Радость была. Дочь вернулась, да еще с внуком! Конечно, радость.

Да… Радость. Я-то прислушивался к себе и никакой радости не чувствовал. Глупенькая, неловкая, робкая Ритка Мурашко, над которой вечно посмеивались в редакции, оказывается, имеет такое нехилое прошлое! Ребенок, которого она родила в четырнадцать лет. Да еще от цыгана. Три года жизни в таборе. Кто бы мог подумать!

– Мамочка Маргариточку, конечно, отправила учиться, два последних класса она экстерном в вечерней школе закончила, – тем временем продолжала Людмила Витальевна, – а потом в Москву, в университет. Маргариточка сама сказала: хочу, говорит, журналистом стать. Хочу людям правду…

Я перебил ее:

– А что с ребенком? С Егоркой?

– Ребенок там остался, в Первоуральске. У мамочки. Хорошенький мальчик такой. Чернявенький – она фотокарточки показывала.

(«А мне ничего не сказала!» – с болью подумал я. При этом как-то не вспомнилось, что наше знакомство с Ритой возобновилось всего около суток назад…)

– Да! – вспомнил я. Как я мог забыть про самое главное! – А что цыганка, которая к вам приходила? Она что, спрашивала Риту? Что ей вообще было нужно?

– А, эта. Да, приходила вчера, Маргариточка как раз на лекции упорхнула. Пришла такая… страшная такая. Скрюченная, как крендель, вся согнутая, на посох опирается. Из-под платка патлы седые торчат.

– Погодите-ка… – Я моментально сделал охотничью стойку. – Седая? Горбатая? Старуха? Она приходила сюда, вчера?

– Ну так я ж говорю…

– А почему вы решили, что она цыганка?

– Так ведь погадать предложила.

– И вы впустили?

– При других обстоятельствах ни за что бы. А тут подумалось: вдруг это родственница Риточкина? Вдруг деньги или что другое ей для ребеночка принесла? Деньги Риточке бы не помешали. Отец-то умер, они с мамочкой все на его наследство живут. Много ли осталось-то там от того наследства!

Я старался быть спокойным и все время заворачивал Людмилу Витальевну, которая то и дело норовила увести разговор с нужной мне колеи:

– Итак, старуха – или цыганка, как вам показалось – вошла в дом. Она проходила на кухню?

– Ну да, ну да. Карты свои достала, засаленные такие. Я говорю: погодь на стол мне такое класть, это же сплошная зараза. Пока газетку искала…

– Вы вышли из кухни и стали искать газету?

– Ну да. Подумала: в кухне, поди, не страшно оставить. Что там у меня красть-то?

– Все понятно. Именно в это время «цыганка» и подменила соль в солонке нитритом натрия. Видимо, она хорошо знала Ритины привычки. И что же было потом?

– Да ничего не было. Раскинула карты, понабормотала мне какой-то ерунды и ушла. Я так разочаровалась. И Маргариточке ничего рассказывать не стала, чтобы не расстраивать.

– Эх, если бы вы только знали, что наделали!

Людмила Витальевна с застывшей на полдороге рукой с зажатым в ней платочком посмотрела на меня с обидой. И, наверное, подумала, что я неблагодарный молодой человек. Она рассказала мне целую мелодраму, а я, вместо того, чтобы разрыдаться у нее на плече, обвиняю добрую женщину невесть в чем!

Но у меня не было времени для объяснений.

– Вот что, моя дорогая Людмила Витальевна. Конечно, это маловероятно, но если эта «цыганка» явится к вам еще раз, то вы, пожалуйста, больше не мудрите с газетками и непрошеными заботами, а сразу звоните в милицию. Хорошо?

– Да уж без тебя понимаю. – Она поднялась и стала отряхиваться, как вышедшая из песка курица.

– На этом я с вами прощаюсь. И последняя просьба: завтра с утра отнесите солонку – только в салфеточку ее перед этим заверните, чтобы отпечатки пальцев ненароком не стереть, слышали про такие? – опять же в милицию. И все-все им там расскажите. Про то, что Риту отравили, – особенно!

– Без тебя понимаю!

– Приятно, что вы такая понятливая. Всего вам хорошего, Людмила Витальевна.

Не дожидаясь ее ответного прощания, я резво сбежал с лестницы.

Все-таки не судьба мне было сдержать обещание, данное Мамоне, – в том состоянии, в котором я находился сейчас, поехать обратно в родительский дом и пугать своим видом смертельно больную мать, я не мог себе позволить.

Поэтому, уговорив себя, что в моей квартире на Тверской уже давно нет никакого трупа и, в конце концов, в каждой квартире когда-нибудь кто-нибудь умер, я направил машину в Центр. Приеду домой, отдохну, перекушу, обдумаю все… А там, чем черт не шутит, может, к утру нарисуется выход из этого тупика.

Был уже двенадцатый час, выпавший утром снег с дождем схватило морозцем, машина передвигалась по опустевшей трассе юзом. Вглядываясь в темнеющую за лобовым стеклом синь, я вдруг почувствовал, что просто падаю с ног от усталости. То есть, конечно, не с ног – ведь я сидел за рулем, – но, право же, во мне оставалось очень мало того, что называется внутренним резервом, чтобы я мог продержаться без отдыха еще хотя бы два или тем более три часа.

Не отгоняя машину в подземный гараж – это отняло бы у меня лишние двадцать минут, я оставил ее во дворе и поднялся к себе в квартиру.

И, только доставая ключи, уронив связку и поднимая ее с каменного пола лестничной площадки, увидел, что дверь в мою квартиру приоткрыта, и сквозь щель пробивается клинообразная полоска света!

И там кто-то ходил – я слышал легкие шаги.

И тот, кто проник в мою квартиру, не только не торопился ее покидать, но и расположился со всем возможным комфортом – я отчетливо слышал звуки «Наутилуса», диск которого был вставлен в мою магнитолу, и запах свежесваренного кофе – запах, от которого у меня моментально засосало под ложечкой.

Чувствуя, что я уже не в силах вот так, сразу, принять решение (что делать? ворваться и разогнать воров или вора, размахивая связкой ключей, или вызвать милицию, или призвать на помощь соседей, или вообще плюнуть на все и остаться ночевать вот здесь, прямо на холодных ступенях, положив под голову сложенный свитер?), я уселся перед своей дверью на корточки, прислонился спиной к стене и устало закрыл глаза.

Тот, в квартире, на минуту перестал расхаживать из угла в угол (я услышал, как непрошеный гость дошел до той стороны двери и остановился), на минуту замер, прислушиваясь, а затем решительно распахнул дверь.

Так резко, что я чуть не свалился, пришибленный внезапно раскрытой створкой.

– А-а, и снова здравствуйте! – иронично, но в меру сказала мне Ада. – Рада, что вы живы и здоровы. Заходите.

– Спасибо за приглашение, – съязвил я. – Надеюсь, я не слишком помешал вашим планам на вечер.

– Не слишком, – она пошире распахнула дверь, давая мне пройти. – Мои планы на вечер целиком зависели от ваших, так что будем считать, вечер удался у нас обоих.

– Если вы сейчас накормите меня ужином, я согласен считать так.

Мое предложение вовсе не поставило Аду в тупик. Легко кивнув головой с золотистой гривой, которая теперь не была убрана в прическу, а свободно свисала по обе стороны узкого, припорошенного веснушками лица, она прошла на кухню и зазвенела там посудой.

Испытывая странное и незнакомое мне до сих пор чувство (в моем доме появилась хозяйка!), я прошел в спальню. Подумав, снял с себя джинсы, носки и свитер – всю эту пропахшую пылью и потом дрянь, и, накинув звездно-полосатый халат, подаренный мне когда-то кем-то из женщин уж не помню по какому случаю, прошел в ванную.

Семейный вечер, так семейный.

После душа я удобно расположился в кресле, приглаживая мокрые волосы и чувствуя себя все-таки дураком от того, что напялил на себя это клоунское одеяние.

Ада превосходно и со вкусом накрыла столик. Наверное, она провела на кухне не меньше двух-трех часов, чтобы наколдовать все эти салаты, легкий овощной суп и настоящие итальянские пасты, которые она со знанием дела и, не побоюсь этого слова, любовью разложила на тарелочках. Я был тронут, и даже желание дальше язвить на предмет ее, Адиного, незаконного проникновения в мое жилище, как-то съежилось и потускнело, а вскоре и совсем исчезло.