Казнь на Вестминстерском мосту

Когда они приступили ко второй перемене, которая включала цыпленка и овощи, и когда слуги на время оставили их одних, Веспасия подняла голову и встретилась взглядом с Шарлоттой, и та поняла, что пора начинать. Она тут же позабыла, что на тарелке у нее лежит сочное мясо и отличающаяся особой сладостью первая весенняя брюссельская капуста.

— Если это анархисты или революционеры, — осторожно начала Шарлотта, взвешивая каждое слово и пытаясь не думать о Флоренс Айвори и ее ребенке или о Зенобии Ганн, спокойной, внимательной, но под внешним самообладанием остро переживающей за племянницу, — или маньяк, тогда очень мало шансов, что мы узнаем, кто это сделал. Следовательно, мы должны направить свои усилия туда, где у нас есть хоть какая-то вероятность успеха, то есть мы должны допустить, что сэр Локвуд и мистер Этеридж были убиты тем, кто знал их обоих и имел личные мотивы, чтобы желать им смерти. Насколько я знаю, существует всего несколько побуждений, достаточно сильных, чтобы подвигнуть здравомыслящего человека на такую крайность: ненависть, которая подразумевает месть за прошлые обиды; жадность; страх перед некоей физической опасностью или, что более вероятно, страх потерять нечто дорогое — например, доброе имя, любовь, честь, или положение, или просто каждодневное спокойствие.

— Мы мало что знаем об обеих жертвах, — сказала Зенобия. По хмурому выражению на ее лице было ясно, что она осознает: задача перед ними стоит более многотрудная, чем она надеялась, когда ехала к Веспасии.

Однако Шарлотту тревожили не сложности, а опасения, что в конечном итоге обнаружится, что именно Флоренс Айвори совершила убийства, если не собственноручно, то наняв кого-то, а это еще большее преступление.

— Именно этим нам и надо заняться, — громко произнесла она, отодвигая от себя тарелку. — Мы в более выгодном положении, чем полиция, потому что можем встречаться с нужными людьми в любое время и по любому поводу и таким образом наблюдать за ними в обычной обстановке, когда они беспечны. А так как мы во многом принадлежим к одному слою общества, мы сможем понять, что у них на уме и что кроется за их словами.

Веспасия сложила руки на коленях и посмотрела на Шарлотту с видом прилежной и внимательной ученицы.

— С кого мы начнем? — спросила она.

— Что нам известно о мистере Этеридже? — поинтересовалась Шарлотта. — Вдовец ли он, есть ли у него семья, любовница? — Она не без удовлетворения отметила, что на лице Зенобии не промелькнул ни ужас перед таким вопиющим нарушением приличий, ни какие-то другие признаки возмущения. — Если это направление окажется бесплодным, тогда будем выяснять, были ли у него конкуренты в бизнесе или в политике.

— В «Таймс» писали, что он вдовец и что у него есть дочь, она замужем за Джеймсом Карфаксом, — сказала Веспасия. — У сэра Локвуда после смерти остались вдова и сын от первого брака.

— Замечательно. Отсюда мы и начнем. Нам обеим будет проще встречаться с женщинами и делать заключения и суждения, которые могут быть полезны. Итак, у нас есть дочь мистера Этериджа…

— Хелен Карфакс, — подсказала Веспасия.

Шарлотта кивнула.

— И леди Аметист Гамильтон. Сын женат?

— О жене ничего не говорилось.

Зенобия подалась вперед.

— Некоторое время назад я была неблизко знакома с некоей леди Мэри Карфакс; полагаю, если я правильно запомнила, ее сына звали Джеймсом.

— Тогда возобнови это знакомство, — мгновенно заявила Веспасия.

Уголки подвижного рта Зенобии опустились.

— Мы не любили друг друга, — с неохотой призналась она. — Мэри осуждала меня, среди прочего, за мои путешествия по Африке. Она считала — и говорила об этом, — что я порочу и свой род, и свой пол тем, что почти всегда веду себя неподобающим образом. А я считала ее напыщенной, узколобой и напрочь лишенной воображения.

— Без сомнения, вы обе были правы, — саркастически заметила Веспасия. — Но так как маловероятно, что она сильно изменилась, а тебе нужно у нее кое-что разузнать, тебе придется смириться с ее предрассудками и все время помнить о своей племяннице, чтобы быть с ней любезной.

Зенобия вытерпела жару и насекомых Конго, вынесла долгие переходы по пустыням и нелегкие переправы на каноэ, боролась с усталостью, болезнями, возмущенными родственниками, упрямыми чиновниками и мятежными аборигенами. Она пережила душевные муки, остракизм и одиночество. Так что за все эти годы в ней выработалось достаточно самодисциплины, чтобы, в случае необходимости, она могла держать себя корректно с леди Мэри Карфакс.

— Конечно, — просто согласилась она. — Что еще?

— Одна из нас навестит леди Гамильтон, — продолжала Шарлотта. — Тетя Веспасия, думаю, это лучше сделать вам. Никто из нас с ней не знаком, так что придется придумывать предлог. Вы можете сказать, что знали сэра Локвуда по вашей работе над социальной реформой и приехали выразить свои соболезнования.

— Я не знала его, — покачала головой Веспасия. — Впрочем, это несущественно, я согласна. Однако, так как это ложь, ты можешь воспользоваться ею в той же мере, что и я. Я повидаюсь с Сомерсетом Карлайлом и попытаюсь как можно больше разузнать у него о политической деятельности обоих мужчин. Вероятность того, что убийство политическое, остается, и с нашей стороны было бы правильно проработать и эту версию.

— А кто такой Сомерсет Карлайл? — полюбопытствовала Зенобия. — Я точно слышала это имя.

— Депутат парламента, — ответила Веспасия. — Человек гневливый, но веселый. — Она улыбнулась, и Шарлотта догадалась, что пожилая дама вспоминает какое-то приключение из прошлого. Взгляд ее голубых глаз на мгновение затуманился. — И у него страсть к реформам. Если я расскажу ему о нашей ситуации, он обязательно поможет всем, что будет в его силах.

Зенобия попыталась изобразить надежду, и у нее это почти получилось.

— Когда начнем?

— Как только дообедаем, — ответила Веспасия, и ее глаза удовлетворенно блеснули, когда она увидела сначала сомнение на лице Зенобии, а потом внезапную надежду, и заметила, как поза подруги утратила напряженность.

После обеда им предстояло много дел. Туалеты, которые они надели для совещания и выработки плана действий, не годились для намеченных визитов. Если бы Зенобия заявилась к кому-нибудь, такому же чуткому к условностям, как леди Мэри Карфакс, в том виде, в каком она была сейчас, это сочли бы величайшим оскорблением, поэтому она отправилась домой, чтобы сменить обыденное платье на самое модное из тех, что висели у нее в гардеробе, и хотя оно было очень простым и сшито по моде прошлого года, выглядела она в нем значительно лучше, чем в прежнем.

Зенобия спросила у Шарлотты, о чем конкретно ей следует говорить с леди Мэри, но та, понимая, что этот визит — и так довольно рискованное предприятие, посоветовала просто возобновить знакомство и добавила, что на данный момент этого будет достаточно.

Веспасия сменила легкое домашнее платье на другое, более теплое, из небесно-голубой шерсти, и надела к нему жакет, чтобы не мерзнуть на улице. Наряд леди Камминг-Гульд дополнила украшениями — она любила красивые вещи и никогда не отказывалась от них, каковы бы ни были обстоятельства. Окажись Веспасия в необычной ситуации — например, на берегу Конго, — она бы тщательно уложила волосы и надела самое модное, такое, которого ни у кого нет, платье, прежде чем вышла бы наблюдать за проплывающими лодками. А еще она была очень расположена к Сомерсету Карлайлу, поэтому из тщеславия ей хотелось предстать перед ним в наилучшем виде. Пусть он на тридцать пять лет ее моложе, но он же все равно остается мужчиной!

Что до Шарлотты, то Веспасия отыскала для нее платье цвета маренго с изящным турнюром. Оно было достаточно строгое, чтобы выразить соболезнования, и модное, чтобы его надела благородная дама. Сейчас в нем ничего не надо было переделывать, так как Веспасия, уже участвовавшая в расследованиях, заранее, прежде чем посылать лакея за Шарлоттой, предположила, какие от них потребуются действия, и еще утром посадила свою камеристку за работу.