Картель правосудия

Закончив допрос, амбал и хозяин закрылись в кухне для проведения военного совета, который, судя по доносившейся брани, проходил в неконструктивной обстановке. Не придя к единому мнению, они вышли на балкон с мобильным телефоном, общечеловеческого в квартире не было вовсе, но дозвониться до нужного абонента не смогли. Бритоголовый куда-то умчался.

Через десять минут после его ухода в квартиру вломились «мистер наглая рожа» и двое сопровождающих. Первым делом они скрутили хозяина и, приставив ко лбу пистолет, поволокли на кухню, служившую сегодня штабом. Что было дальше, Ковалевский не видел: калек загнал в комнату один из подручных «наглой рожи» и врубил принесенное радио на полную громкость, желая скрыть от недостойных ушей детали переговоров в верхах.

И в этот момент неожиданно вернулся бритоголовый, словно учуяв неладное. Он смог обмануть бдительность охранявшего входную дверь представителя «наглой рожи». Когда Кирилл выглянул из комнаты, жлоб, принесший радио, валялся на полу в коридоре, а бритоголовый с пистолетом в руке готовился к штурму кухни.

– Сколько их? – поинтересовался он, но ответа получить не успел: «наглая рожа» с оставшимся помощником провели внезапную огневую подготовку и перешли в наступление. Амбал не сделал ни единого выстрела, дважды раненный, вырубился от болевого шока. Пушки у братвы были с глушителями, и за криками радио соседи вполне могли не расслышать перестрелки, тем не менее «наглая рожа» решил эвакуировать раненых с поля боя – от греха подальше. В результате он остался в квартире один среди калек, не считая связанного и временно запертого в ванной хозяина. Кирилл достал нож из батончика «Баунти» и, сунув в карман, подкатил к новому боссу.

– Надо поговорить, – мотнул головой в сторону все той же кухни.

– Валяй. – Тот пропустил безногого вперед и отвернулся прикрыть дверь. Кирилл пырнул его в поясницу, затем, на всякий случай, нанес еще несколько ударов. «Наглая рожа» затих. Ковалевский почуял запах крови и слегка одурел, но удержался, чтобы не добивать поверженного, запас ненависти приберег для хозяина. Обезоружив лежащего и убедившись, что он жив, но без сознания и в себя придет не скоро, Кирилл поскорей подкатил к ванной. Свет там не горел, Ковалевский от возбуждения начал метаться в поисках подходящего инструмента, наконец, сообразил: открутил ножку от табуретки и дотянулся до выключателя.

– Слыхал про Женевскую конвенцию? – спросил он, задыхаясь, у хозяина. – Нам про нее замполит все уши прожужжал. Так вот: ты не попадаешь под ее действие. – Он отхватил ножичком у связанного левое ухо. – Это мне на память о тебе. – Бережно завернул свой трофей в туалетную бумагу и вновь обратился к позеленевшему работодателю, поигрывая ножом у него перед глазами. – Что у нас еще лишнего? А, знаю. – Одним махом Ковалевский попытался удалить своему недавнему мучителю гениталии, но это было не так просто и заняло некоторое время. – Вот не повезло, – выкрикнул он, корчась. – Придет твоя баба, глядь, а у мужа хрена нет! Да и на какой хрен ты ей теперь нужен? – Кирилл перерезал ему горло, удовлетворенно осмотрел результаты своих кровавых трудов, кое-как смыл их следы с камуфляжа и, напевая что-то невразумительное, выбрался на лестничную площадку.

ГРЯЗНОВ

15 февраля, день

На конспиративную квартиру Бойко на Юго-Западе Сафронов с Осетровым приехали на сафроновской синей «девятке» и молча поднялись на третий этаж ничем не примечательной хрущобы.

– Проходите. – Голос Бойко отразился от стен полупустой просторной прихожей и пробудил к жизни маленький электронный «жучок», аккуратно прикрепленный под воротником пиджака Сафронова, что оторвало от кофе с бутербродами двух лейтенантов, с комфортом расположившихся в неприметном, заляпанном грязью фургоне, припарковавшемся вслед за сафроновской «девяткой» прямо под окнами.

Если бы, конечно, Сафронов знал о чутком «клопе», он не преминул бы, идя сюда, надеть другой костюм или хотя бы оставить пиджак в прихожей, но он не знал…

А ларчик открывался предельно просто. Сегодня днем, как обычно, часов в двенадцать он заехал перекусить в «Русское бистро». Холодные булочки с кофе прямо в кабинете – удел большинства коллег – его не устраивали. Поесть полковник любил, особенно «чего-нибудь диетического», и его вполне удовлетворял сытный горячий обед в русском стиле. В этой закусочной он был постоянным посетителем и заказывал всегда одно и то же. Поэтому один из служащих, завидев Сафронова, только кивнул издали и тут же отправился выполнять заказ. Расправившись с кулебякой, Сафронов прислушался к ощущениям в желудке, понял, что сыт, и, отодвинув тарелку, принялся за кофе. Но не успел он сделать глоток, как кто-то сзади изо всех сил хлопнул его по спине.

– Серега!

Этот кто-то оторвал его от стула, развернул в воздухе и, не переставая хлопать по спине, прижал к могучей груди. Наглый некто был намного выше Сафронова, и потому разглядеть его лицо Сафронов смог, только вырвавшись из стальных объятий. Перед ним стоял и широко улыбался совершенно незнакомый мужик лет пятидесяти с простым открытым и совершенно незнакомым лицом.

– Я же Стас, ну? Помнишь меня? Ну же, Находка, мореходка… – воодушевленно вопил он.

Сафронов смотрел на незнакомца вытаращенными от удивления глазами. А тот не унимался:

– Ну, проснись, расскажи, зачем бороду сбрил.

Сафронов, наконец, овладел собой и сбросил руки Стаса со своих плеч:

– Вы ошибаетесь. Во-первых, я никогда не носил бороду и никогда не учился в мореходном училище, а во-вторых, меня зовут не Сергеем.

– Кончай ваньку валять, что я, кореша своего не узнаю? – Незнакомец все еще не осознал свою ошибку. – Давай лучше выпьем, двадцать лет не виделись.

Сафронову это надоело, и, чтобы закончить беспредметный спор, он продемонстрировал незнакомцу свое служебное удостоверение:

– Вот, полюбуйтесь, видите, вот моя фотография, убедились, а вот фамилия-имя-отчество…

Стас сконфуженно замолчал и только изумленно пожимал плечами и тряс головой.

– Слушай, ну вылитый Серега Переслегин, а? Это ж надо! А брата у тебя нет? То есть у вас… – пробормотал он, окончательно смутившись.

– И брата у меня нет. – Сафронов с сожалением посмотрел на остывший кофе.

– Вы уж извините, это ж надо так обознаться. – Он все еще не уходил, напротив, уселся за тот же столик и, склонив голову набок, в упор разглядывал Сафронова.

Сафронов встал и заказал еще чашку кофе.

– Нет уж, позвольте мне, – перебил его Стас. – Четыре кофе! И по маленькой. Разрешите представиться: Стас Ершов, то есть Станислав Егорович. – И взял еще пару маленьких стограммовых бутылочек водки. – Ну, за встречу. – Он залихватски опрокинул емкость и, крякнув, расплылся в довольной улыбке.

– А вы, значит, моряк… – сказал Сафронов просто, чтобы что-то сказать. Он торопливыми глотками допивал кофе. Пора было возвращаться на работу.

– Нет, – засмеялся Стас, – был по молодости, бороздил моря-океаны, а теперь я иллюзионист.

– Кто? – чуть не поперхнулся Сафронов.

– Ну, фокусник. Смотрите. Але оп. – Стас извлек из нагрудного кармана пиджака Сафронова сложенную в трубочку стодолларовую купюру, которой там, разумеется, еще минуту назад не было. Развернул, помял в пальцах – хрустела как настоящая. – Але оп. – И купюра вспыхнула ярким пламенем.

– Вот незадача. – И Стас, пошарив за воротником Сафронова, материализовал крошечный, величиной с палец, огнетушитель и струей пены сбил пламя с уже почти совсем сгоревшей ассигнации.

– Здорово, – честно восхитился Сафронов. Он даже не заметил, как в момент, когда сотня вспыхнула, от волнения опрокинул свои сто граммов.

– Не буду вас задерживать. Извините, так неудобно получилось. Уж очень вы на Серегу похожи. До свидания. – Стас откланялся.

Сафронов вернулся на работу с пятнадцатиминутным опозданием и крошечным электронным «жучком», спрятанным под воротником пиджака.

…Двое в машине приникли к наушникам (одним из них был «иллюзионист Стас»), а катушки магнитофона медленно закрутились, фиксируя каждое слово, произносимое в квартире. Послышался шум отодвигаемой мебели, возмущенный скрип кресла, которое, очевидно, приняло на себя немалый вес Сафронова, шелест бумаги и, наконец, голос, видимо хозяина квартиры: