Игра на опережение

— Машенька! — воскликнул Григорий Иванович, молитвенно сложив руки перед собой. — Что делает время! Твоя Машенька? — Григорий Иванович сделал вид, будто не верит своим ушам. — Я ее еще вот такой помню… — Он повернулся к Колобову, словно предлагая разделить свое изумление. — Нет, ты представляешь? Чужие дети растут быстрее, чем мои котировки. Ну поздравляю, Леня, от всей души поздравляю!

Он вскочил и снова обнял гостя.

— Примите и мои поздравления… — кивнул Колобов, не поднимаясь с места.

— Спасибо на добром слове… — растрогался Любезное. — И оба считайте себя приглашенными на свадьбу… Но молодые пока не поженились, все решают, куда им поехать в медовый месяц и где вообще жить.

— Какие могут быть сомнения, что может быть лучше наших Чижей! — воскликнул Забельский. — Леня, у тебя полно места, целый этаж пустует… А потом придумаешь что-нибудь.

— Но ты их не знаешь, — махнул рукой Леонид Анатольевич. — Жених хочет жить отдельно от родителей, своих и чужих, а Машка влюблена по уши, готова за ним куда только позовет…

— А кто этот счастливый избранник, можно тебя спросить? — поинтересовался Григорий Иванович, раскуривая новую сигару. — Нет, надо же, Машенька, любимица нашего поселка, и уже под венец… Кто бы мог подумать, а?!

— Ты его не знаешь, — сказал после некоторой паузы Любезнов. — Он не так давно работает в Проминвестбанке.

— Но фамилию-то можешь сказать? — наклонился к нему через стол Забельский.

— Заброев Рустам.

— Заброев Рустам… — повторил Забельский, после чего обернулся к своему шефу службы безопасности. — У нас есть на него что-нибудь?

— Одну минуту… — Тот включил свой ноутбук, потом открыл поисковую систему. — Так. Ничего особенного… — бесстрастно сообщил Колобов. — Сам из Чечни, его дядя входит там в органы шариатской безопасности, двоюродный брат служил у Хоттаба, погиб в Аргунском ущелье. Сам Рустам Заброев закончил здесь, в Москве, экономический факультет МГУ, был в свое время отчислен за попытку группового изнасилования, но после суда восстановлен, поскольку обещал жениться на жертве, однокурснице Зое Романовской, проживающей здесь же, в Москве… Сразу после получения диплома инициировал развод. От брака у него остался ребенок. Его родственники выплатили матери ребенка единовременную сумму, и она отказалась от материальных претензий к бывшему мужу.

Любезнов окаменел, приоткрыл рот, потом сел.

— Но он ничего такого нам не рассказывал… — проборматал он в наступившей тишине. — И Машенька ничего не говорила.

— Она вам сказала, что ждет от него ребенка? — спросил Колобов.

— Н-нет… А вы это точно знаете? — похолодел Любезнов и нерешительно обернулся к шефу безопасности Забельского. — У вас точные сведения?

«Серый кардинал» промолчал, коротко взглянув на босса, как бы передавая ему слово.

— Так ты, Леня, хотел бы, чтобы этого моджахеда я пустил жить в мои… нет, в наши Чижи, — спросил дрогнувшим голосом Григорий Иванович. — Которые я возводил своими руками… полагая, что здесь будут жить только порядочные, честные люди, люди дела и мои единомышленники? И будут создавать семьи, растить детей, таких, как твоя Машенька, ставшая нашей общей любимицей…

— Но Рустам совсем неплохой парень, — негромко вздохнул Любезнов. — И если Маша действительно ждет от него ребенка…

— Она на третьем месяце, — прервал его Колобов. — Справьтесь в платной женской консультации «Калерия», входящей в медицинский центр, что на старом Арбате. Хотя эти данные строго конфиденциальные. Их вам могут и не дать.

— А вам дали? Я вижу, вы хорошо подготовились к моему визиту.

— Это специфика моей профессии. А данные я взял сам. Вам же советую расспросить вашу дочь, — отрезал Колобов.

У Любезнова дрожали губы, он переводил взгляд с Забельского на Колобова и обратно. Хозяин развел руками, отрицательно помотав головой:

— Я здесь ни при чем. Я возложил на Федора Андреевича охрану безопасности не только моей персоны, с чем он прекрасно до сих пор справлялся, но и жителей нгГших Чижей. Здесь у нас много женщин и детей, здесь живут обеспеченные люди, и. уж я по собственному опыту знаю, какой это лакомый кусочек для разного рода бандитов и похитителей людей. Охрана может и не справиться. А впустить сюда человека с темным прошлым, с родственниками, которые служат в бандформированиях… — Забельский скорбно покачал головой. — К тому же привлекавшегося к ответственности за групповое изнасилование! Тебе бы, Леня, поблагодарить Федора Андреевича за эту информацию, а ты встаешь в позу. Нехорошо…

— Я не встаю в позу, пойми, Гриша, я просто огорошен услышанным…

— Но ты же пришел хлопотать за этого чеченца, который, пользуясь открытостью и доверием к людям твоей дочки, решил втереться в наш круг! Ты ведь хочешь, чтобы ему выделили наш гостевой коттедж и еще дали ссуду на его выкуп?

— Если честно, мне странно слышать, как ты, Гриша, говоришь о чеченцах, — удивился Любезнов. — Ты же имеешь и ведешь с ними дела? Я хотел сказать: занимаешься благородной миссией освобождения наших солдат из их плена!

Забельский бросил взгляд на Колобова, тот понимающе кивнул, достал аудиокассету и поставил ее в диктофон.

— Только не с самого начала, — попросил тихонько Забельский. — Леня и так слишком расстроен всем услышанным… Где-нибудь с середины. Со старого мудака, если можно.

«…Представляешь, этот старый мудак решил устроить шоу в прямом эфире… — послышался из динамика голос Любезнова. — Чтобы весь цивилизованный мир восхищался им и любовался его подвижничеством…» — «Папа, ну зачем так грубо… Григорий Иванович столько сделал нам добра, помог с этим домом… И не забудь: тебе еще идти к нему и просить для нас с Рустамчиком кредит. Мы хотим жйть здесь, правда, дорогой?» — «Правда, Машенька, чистая правда, мне здесь все очень нравится, лес, тишина, люди здесь воспитанные, образованные, на кавказцев не косятся, охрана вежливая, на каждом шагу паспорт не требуют… Скажите, Леонид Анатольевич, а этот благодетель местный вам точно даст кредит? А то у нас в Чечне о нем разное говорят, мол, за просто так Гриша Забельский ничего не сделает…» — «Ерунда, дорогой, он просто все еще надеется, что я с моей газетой, у которой сейчас один из самых высоких рейтингов, окажусь у него в кармане. Думаете, я не понимаю, зачем и почему он меня взял в свои Чижи? Он все еще ждет и надеется, что я приду к нему, встану перед ним на колени и слезно попрошу! Вы же видели, как он в аэропорту ждал самолет с освобожденным солдатом? Вот так он ждет меня. Все еще надеется, что я отработаю…И точно так же не дождется…»

— Достаточно! — резко сказал Забельский, внимательно следя за состоянием гостя. — Ты, Леня, и вправду так считаешь, будто я от тебя что-то ожидаю? Хоть ты и был пьян, как председатель общества трезвости в последний день отпуска, поблажки все равно не жди.

— Только не надо… — поднял руку Любезнов, держась другой за сердце. — Ничего не надо. Лишних слов тоже. Я ведь все понимаю. И только хочу знать с этой самой минуты: могу ли я попросить у тебя стакан воды? Мне нужно принять лекарство.

— Ради бога, Леня! — Забельский поднял обе руки вверх, как бы сдаваясь. — Ты мой гость, ты здесь у меня дома!

— С этого дня, даже у себя, Гриша, я не у себя дома… — возразил Любезнов, запив таблетку и кивком головы поблагодарив Колобова, подавшего ему стакан.

— Только, Леня, давай не будем сейчас разбирать, кто из нас подлей, — тихо предложил Забельский. — Ты со своей низостью и неблагодарностью, либо я со своим подслушиванием. Твоя подлость первична, моя вторична…

— И что теперь? — глухо спросил Леонид Анатольевич. — Ну выяснили, что служба безопасности у тебя действительно первоклассная… А что дальше?

— А теперь, Леня, мне ничего не остается, как соответствовать тому светлому образу, каким ты представил меня своему будущему зятю. Ты ведь пришел просить кредит на тех самых благоприятных условиях, каких он больше нигде не получит и только один я даю симпатичным мне людям. Так?