Нагадали мне суженого

– Вы это серьезно?!

– А ты что, пошутила?

– Нет, но… – Она мило покраснела. – Хотелось бы обойтись без этого.

– Ладно, я сама справлюсь. Твой муж сейчас на работе?

– Не знаю. Нет. Скорее всего, нет.

– В гараже прячется?

Она молча кивнула.

– Я попробую привести его в чувство.

– Я буду вам очень признательна. – Она взяла себя в руки. – У нас все было так хорошо, пока не приехал Зима. Он мне не нравился, несмотря на то что был красивый. Почти такой же красивый, как Силя. Но он был наглый. И картины его были плохие. Он находил какие-то ужасные предметы, уродливые здания, мрачные пейзажи. А мой портрет у него совсем не получился. Потому что Александр специализировался на уродстве. Красота в его руках становилась невыносимо мрачной и отталкивающей. На его портрете я была похожа на… какую-то ведьму! На злодейку! Но это же ложь!

– Вы его боялись?

– Нет, он просто был мне неприятен.

И тут Лола упала и расплакалась. Я поняла, что наш разговор окончен. Даша кинулась к ней, а я направилась к выходу из парка. Мне не терпелось поговорить с Сильвестром. Может, я чего-то не знаю? Он же ходил в музей и видел роковой натюрморт. Все случилось на второй день после открытия выставки. И круг подозреваемых очень узок.

…Гараж был заперт, но я не отступила.

– Буханкин, я знаю, что вы там! Мне Даша сказала… Откройте, Буханкин!

Лишь минут через десять моего отчаянного штурма железной двери в гараже возникло какое-то движение. Я боялась, что Буханкин пьян в стельку, хотя на часах только полдень. Но если он здесь заперся, значит, не без причины. А причина у него одна – водка.

Наконец дверь открылась. Буханкин откинул со лба темную вьющуюся прядь и уставился на меня непонимающим взглядом:

– Вы кто? Зачем?

Я все пыталась определить степень его опьянения. Лыка не вяжет или слегка на взводе? Сколько он уже здесь сидит?

– Я Анфиса, из библиотеки.

– А-а-а… Свет бьет в глаза, извините, сразу не признал.

Я перевела дух – слава богу! Вменяем!

– Что вам надо? – спросил Буханкин, делая шаг назад.

В гараже тускло светила лампочка. Я вошла и на всякий случай прикрыла дверь. Машины в гараже все еще не было. Видно, серьезная поломка у приятеля. Или баянист ее опять кому-то одолжил?

– Скажите, Сильвестр, Ладушкин вас уже допрашивал?

– Нет, – покачал он головой. – Я не открыл. Сделал вид, что меня здесь нет.

Я поняла, что эту дверь мне открыло волшебное слово «Даша». Туповатый Сеня не сообразил, как именно для Буханкина звучит «сезам».

– Я только что разговаривала с вашей женой.

– А-а-а…

– Буханкин, вы совершаете огромную глупость, – сердито сказала я.

– Нет, вы не правы, – усмехнулся он. – Самую большую глупость в своей жизни я уже сделал. А это последствия.

Он достал из холодильника бутылку водки. Холодильник был крохотным, но то, что надо, в него помещалось: пол-литра и нехитрая закуска.

– Пить будете? – мрачно спросил Сильвестр.

– Нет, – покачала я головой. – И вам не советую.

– Так я по крайней мере забываюсь.

Он не послушал меня и налил себе водки. Я решила, что пару рюмок перетерплю, а потом лягу костьми.

– Я вас не понимаю, Буханкин. И никто не понимает. Понятно, когда люди пьют с горя или от скуки. Вы-то почему пьете? У вас красавица жена и работы невпроворот!

– Сначала я пил, потому что умирал по Даше и думал, что никогда ее не получу, – усмехнулся он. – Я пил от безнадежной любви. Разве это не причина?

– Да, но теперь-то вы на ней женаты! И она вас безумно любит! Она мне сама об этом только что сказала!

– Теперь я пью от стыда. – Он залпом выпил водку. – У меня такое чувство, что я украл у человечества шедевр, картину Леонардо да Винчи и спрятал его в пыльном, темном чулане. Я право на это не имел, но… человек слаб. Вот и я поддался искушению.

– Почему вы прячетесь в гараже?

– Потому. Даша… Она все время хочет секса. Просто требует, чтобы мы занимались любовью! Я знаю, зачем она это делает. Она ведь категорически отказывается предохраняться. А я не железный. Когда я вижу ее обнаженной… Извините. Я что-то совсем… Растерялся… И первый раз так было… Она разделась, и я отключился. Она опять забеременеет и… – Он судорожно сглотнул.

– Вы боитесь, что не прокормите двоих детей?

– Да нет, господи! Нет! Она же делает все, чтобы остаться здесь, со мной! А я пытаюсь сопротивляться, но она всегда побеждает. Это не жизнь, а сплошное мучение! Это она распространяет в городе слухи, что я ревнивец, каких мало! Она не пошла в Народный театр, потому что не хочет оставаться одна, без прикрытия, без меня или дочки, а вовсе не я ее не пустил! Она почти два месяца скрывала от меня, что Зима ее домогается! И только когда совсем отчаялась, мягко попросила появиться в парке. Чтобы он увидел нас вместе. Я делаю лишь то, что она хочет. Всегда. Она говорит за нас обоих, а я… Я молчу. Все, что я могу – это спрятаться. От нее и от всех. Что я и делаю.

– Почему она не хочет уехать в Москву и принять то, что самой судьбой ей предначертано? В отличие от других женщин ей ничего не надо с собой делать, чтобы привлечь внимание мужчин. Продюсеров, режиссеров, известных модельеров. Ее красота совершенна. Приди и возьми.

– В том-то все дело! – отчаянно сказал Сильвестр. – Кому много дано, с того много и спросится. Даша слишком требовательна к себе. Приди и возьми – это не для нее. Такие люди всегда идут по пути наибольшего сопротивления. То, что для всех остальных имеет ценность, для нее вовсе никакой ценности не представляет. Она равнодушна к вещам. Нет, она, как всякая женщина, любит наряжаться, но стоимость того, во что она одета, и уж тем более происхождение этих вещей Дашу совершенно не волнуют. Ей все идет. Она украшает вещь, а не вещь ее. У нее постоянно спрашивают: где ты это купила? Да там же где и все, отвечает моя жена. И ей почему-то никто не верит. Подозревают, что она принимает дорогие подарки от тайных поклонников, от того же Зимы. То есть принимала. Потому что он… Умер, в общем.

– Вот мы и дошли до сути. Поставьте бутылку, Буханкин!

– Что вы ко мне пристали?!

– Зачем вы ходили в музей?

– В какой музей? – непонимающе посмотрел на меня баянист. Но бутылку все же отставил.

– В краеведческий. Картины смотреть.

– А-а-а… Так все пошли! Мероприятие.

– Вы видели там работы Зимы?

– Я их и раньше видел, – усмехнулся Буханкин.

– Когда вырвали этюдник из рук художника?

– Даша сказала о так называемой драке?

– Я вытащила из нее признание. Вы наверняка не одни были в парке, так что и полиция наверняка уже об этом знает. Лучше сказать правду.

– А может, и в самом деле? – Буханкин задумался. – Сказать, что это я его убил? Меня посадят лет на пятнадцать, она помыкается годик-другой, поплачет, конечно, а потом выйдет за того, за кого надо. А я сгину на зоне. Я сюда каждый раз прихожу с одной целью – хочу покончить с собой, чтобы ее освободить. Но все духу не хватает. Я слабый человек… – простонал он с тоской. – Мне надо было утопиться или повеситься, лишь бы не жениться на этой женщине…

– Вы сумасшедший!

– Кто бы говорил!

– Может, вы попробуете пробиться? Вы же музыку пишете. Выложите ролик в Инете. Авось придет популярность.

– Не выйдет, – покачал головой Буханкин. – Это так называемое кино не для всех. Я не попса, увы. Да и возраст… Мой поезд ушел.

– Да вы и ехать никуда не хотели. Спокойно смотрели, как мимо проплывают вагоны. Но я вам такого удовольствия не доставлю. В тюрьму вы не сядете. Скажите-ка мне вот что… Когда Зима вырвал этюдник, он ведь вас толкнул. Так?

– Ну да.

– А вы сопротивлялись.

– Естественно. Он просто здоровый был, этот Зима, – пожаловался Сильвестр. – Отожрался здесь. Все нахваливал: ах, какое здоровое питание! В Москве таких продуктов нет.

– Этюдник наверняка упал, рисунки рассыпались.

– Было такое. Я схватил Дашин портрет и хотел его порвать. Потому что он был отвратителен!