Из собрания детективов «Радуги». Том 1.

Подавшись вперед, Бони забрал у нее из руки револьвер. И услышал, как она тихо заплакала в темноте.

— Я все понимаю, — мягко сказал он. — Человек всегда стремится защитить тех, кого любит…

23

Торт в шляпной коробке

После долгой паузы Кимберли Брин с надеждой сказала:

— Я не думаю, что дикари бродят где-то рядом. Слишком спокойны собаки.

— Даже если они решили взять ферму приступом, нападать ночью не в их правилах, — согласился Бони. — Обычно они начинают на рассвете. Ирвин должен подъехать через час или около того.

— Где он находится?

— На Уиндемской дороге, там, где обнаружили Стенхауза. Ему, видимо, придется вернуться на юг, к Лагуне, и там повернуть на дорогу, идущую через хребет.

— Вокруг Утеса Макдональда было бы быстрее. Хотите чаю?

— Вот от чаю не отказался бы, — ответил Бони. — Если, конечно, это не доставит вам хлопот.

— Да нет, какие хлопоты. В комнате есть плитка. Я позову вас, когда будет готово.

Она встала, и Бони тоже поднялся. Она ощутила прикосновение металла к руке.

— Он может вам понадобиться, — сказал инспектор. — Хотя, думаю, до этого не дойдет.

Она молча взяла револьвер и вошла в дом. Бони стоял, лениво опершись на стойку веранды. В ногу ему неожиданно ткнулась собачья морда, послышалось приветственное повизгивание. Инспектор не испытывал ни удовлетворения от успеха в расследовании, ни радости по поводу близкой развязки, ибо ясно понимал, какую боль причинят этой необычной девушке события, к которым она, в сущности, не имела никакого отношения.

Стоя на веранде и чувствуя тепло свернувшегося у его ног пса, Бони сосредоточенно сопоставлял факты, даты и расстояния между различными пунктами, не забывая делать поправки на малую скорость наземного транспорта в этом диком краю.

Беседа со старым колдуном Бингилом вывела бы из себя всякого, кто не привык иметь дело с аборигенами и незнаком с их складом ума, который кажется белому человеку просто непостижимым. Бони делали честь даже те крохи информации, что он извлек из Бингила, — рассчитывать на большее было бы просто наивно.

Мысли инспектора снова возвращались к Джеку Уоллесу. Он вновь и вновь перетасовывал факты, соотнося их с важными для этой версии географическими точками. Избитая фраза «Запад есть запад, восток есть восток» приобретала неожиданный смысл, если вспомнить, что Уоллесы жили к востоку от Черного хребта, а Брины — к западу. И, прикидывая, мог ли Джек Уоллес оказаться причастным к убийству Стенхауза и его трекера, Бони вынужден был отдать должное проницательности свободолюбивых дикарей, пришедших из глубин пустыни.

Исследовав место двойного убийства, приняв во внимание то, где был обнаружен труп трекера, и прибегнув к весьма необычному способу изобличения убийц, аборигены пришли к выводу, что добыча их скрывается по эту сторону хребта, где живут Брины.

Узнав об участи Пата О'Грейди, Джек Уоллес мог поспешить с отъездом лишь по двум причинам: либо боясь оказаться в ловушке на осажденной ферме, либо намереваясь предупредить Бринов о грозящей им и ему самому опасности. Предстоявшая утром поездка на север должна была помочь окончательно прояснить этот вопрос.

— Чай готов, прошу вас.

Чистый и ровный голос вывел Бони из тумана домыслов, и он вошел вслед за Кимберли в комнату, где она пригласила его сесть за огромный стол.

— Этот стол — явно не фабричной работы, — сказал Бони. — Никогда таких не видел.

— Его сделал мой отец, когда они вместе с матерью построили этот дом. Он был мастер на все руки, мой отец.

— В те далекие дни люди могли полагаться только на себя, если хотели обосноваться в этих суровых местах. Ваши родители похоронены здесь?

— Да. Отец сбил гробы для себя и для матери из тех же досок, что и стол и многие другие вещи. Я хотела, чтобы мальчики поставили над могилами настоящие надгробья с именами, и Сайлас обещал заказать такие в городе, но так и не заказал. Однако все-таки сделал новые кресты, когда его пристыдил отец О'Рори. С Сайласом я никогда не могла сладить, не то что с Джаспером и Эзрой.

Бони поднялся из-за стола и встал перед фотографией миссис Брин. Пока он внимательно разглядывал портрет, Кимберли молчала. Не оборачиваясь к ней, он спросил:

— А кто раскрасил кулон?

— Я.

— Отличная работа, — похвалил он, повернувшись к ней. — Кулон точно такой же, как тот, настоящий, который был на вас, когда мы приезжали сюда с Ирвином. Камень, случайно, не из той шахты у Черного колодца?

Серые глаза не дрогнули, но в глубине их упал непроницаемый занавес; руки на мгновение застыли, и это тоже не укрылось от Бони.

— Разумеется, нет. Я его купила. Я ведь получаю часть прибыли от продажи скота. Его мне прислали из Перта. Я обожаю опалы.

— Я тоже люблю их больше остальных драгоценных камней, мисс Брин. У вас есть другие такие, как тот, черный, который был на вас тогда?

— Другие? Нет. Откуда? Почему вы решили, что у меня должны быть другие опалы?

Бони обезоруживающе улыбнулся и напомнил, как она только что призналась, что любит опалы, а не один, определенный опал, который она надевала к своему вечернему платью. Слова его прогнали тень беспокойства, вдруг набежавшую на ее лицо.

— Когда я ухаживал за своей будущей женой, — сказал Бони, — я подарил ей брошь с опалом. Тогда опалы еще не были так дороги, как сейчас. Купить ей второй мне так и не удалось — при таких ценах и налогах просто не могу себе этого позволить.

Кимберли облегченно улыбнулась и простодушно подхватила:

— Правда, правда, это просто ужас, как наше правительство дерет с нас за все на свете. — Улыбка ее мигом пропала, в голосе послышалось негодование. — Вы только посмотрите на военные налоги! Война-то уж сколько лет как кончилась, а люди по-прежнему от них стонут: налог на одежду, налог на грузовики, налог на бензин — что ни возьми, на все налог.

— Да, при таких поборах трудно свести концы с концами, — согласился Бони.

— Еще бы! Бедняки еле перебиваются, а правительство только и знает, что само себе жалованье повышает… Чаю еще хотите?

— Благодарю.

— Угощайтесь тортом.

— Ну, у вас, фермеров, все же есть возможность кое-что приберечь, — пробормотал он, отрезая себе торта. — А вот у меня налоги вычитают из жалованья еще до того, как я его получаю.

— Да какие там возможности. Скотобойня с нами чеками расплачивается, а они сначала через банк в Дерби проходят. А ваша жена настоящая леди?

— Ну, не такая уж она важная леди, — серьезно ответил он. — Но она читает лучшие книги и недурно играет на фортепьяно. У нас с ней трое сыновей. Старший, Чарлз, учится в университете — хочет стать врачом-миссионером. Я уверен, что моя жена, так же как и я, будет очень рада вам, если вы когда-нибудь приедете в Брисбен.

— Правда? — по-детски обрадовалась она. — Ой, я так хотела бы съездить в Брисбен и поболтать с ней о всякой всячине. А по магазинам меня поводить она не откажется?

— Откажется? Она?! Да ей дай волю, она из них целыми днями вылезать не будет.

Кимберли взяла сигарету и зажгла спичку, прежде чем Бони успел предложить ей огня.

— А ваша жена сможет… ей не будет трудно… она покажет мне, где можно сделать хорошую прическу?

— Ну конечно! И еще она сводит вас в театр, в кино. Вы когда-нибудь были в кино?

Кимберли покачала головой. Перед глазами ее проносились видения, одно прекраснее другого.

— У этих актрис в журналах… — промолвила она почти шепотом. — У них такие чудесные платья… и прически. А меня Джаспер стриг ножницами, как мальчишку. Когда я выросла, Эзра сказал, что так дальше не пойдет, и они велели мне носить длинные волосы, но они мешали работать, и мне надоело вечно их подбирать. Потом Эзра показал мне фотографию в журнале и сказал, что мне надо стричься так, и я разрешила ему попробовать. Сначала он ужас что наделал, а потом ничего, наловчился. Только мне все-таки хочется завивку…