Тайна за семью замками

— Василисушка, я не виновата, — запричитала она, — Гришка так орал, так орал, и на меня, и на Сашку, велел за ним идти, донес тебя до своего дома, опять на нас наорал и строго-настрого запретил тебе рассказывать.

— Какого черта? — злилась я.

— Так гордость у мужика, — пояснила Любка, — он за тобой и в огонь, и в воду, а ты нос воротишь, а уж как совсем помешалась да к Сашке стала чувства проявлять… Ты, надеюсь, в свете этой информации, остынешь от своей любви? А то и Сашке неловко, он как бы и ни при чем, а все лавры пожинает.

Я молчала, скрежеща зубами и проклиная все эти социальные отношения в корне. Решив оставить данную тему без обсуждения, я шагнула к машине и дернула ручку, она открылась. Ключ зажигания торчал в замке.

— Лучше скажи мне, что это за чудеса, — сказала я, разглядывая салон.

— Понятия не имею, я была так же пьяна, как и ты. Но кто-то точно спер ключи и воспользовался машиной.

— Ценная мысль, — хмыкнула я, залезая внутрь и тщательно осматриваясь.

— Что ищешь? — полюбопытствовала подруга.

Тут что-то блеснуло на полу возле переднего сиденья, я наклонилась и вытащила торчащую из-под коврика сережку: это была длинная цепочка с вкраплениями красных камушков. Я повертела ей перед Любкиным носом, а та аж зашлась.

— Только не говори, что это серьга…

— Думаю, да, — кивнула я, — даже уверена, это серьга Кристины.

Любка стремительно залезла внутрь и зачем-то заблокировала двери, потом уставилась на меня.

— Что же менты так медлительны? — задала она вопрос.

— Ты хотела, чтобы они нашли ее быстрее нас?

— Не понимаю, что тебя так веселит? Девицу увезли на твоей машине и убили, одна серьга у болота, вторая в салоне, по-моему, все очевидно.

— Вот именно, — кивнула я, — слишком очевидно. Кто-то меня подставляет и делает это не профессионально.

— А как профессионально? — поинтересовалась Любка, я пожала плечами, — что теперь будем делать?

— Отнесем серьгу следователю, — сказала я, а подруга посмотрела на меня недобро.

— Может, выкинем ее туда, где никто никогда не найдет?

— Тем самым подведя себя под подозрение, — кивнула я, — возможно, такого шага от нас и ждут. Лучше скажи мне, сколько Гриша в доме пробыл?

— Нет, он точно не мог ничего взять. Полыхало так, что виделось с трудом, и по времени он быстро вернулся.

— Что, если кто-то пробрался через окно бабы Маши?

— Довольно фантастично, но возможно, — не стала отрицать подруга, — правда, найти он все равно ничего не смог.

Мы еще немного подумали, и я сделала вывод:

— Сашка мог вытащить тайком ключи от машины, раз уж она стоит без дела во дворе, Гриша тоже мог взять, пока мы находились в беспамятстве.

— Они были у тебя с собой?

— Вот этого я и не помню, — поморщилась я, — но если да, то их мог стянуть кто-то и во время дискотеки, учитывая мое состояние.

Мы вздохнули, а я немного постучала пальцами по рулю.

— Ладно, — сказала наконец, — хватит гадать, лучше коробочку посмотрим.

Любка кивнула, вылезла из машины и скрылась в сарае. Я вылезла следом и ждала возле калитки. Через минуту подруга вернулась с рюкзаком на спине, и мы вышли на дорогу.

— Где будем смотреть? — спросила она.

— Пошли к памятнику, там обычно никого.

Глава 10

Шли мы молча, потому как гадать на кофейной гуще уже не было ни сил, ни желания, правда, некое томление в связи с находкой присутствовало. Честно говоря, я очень надеялась, что она окажется чем-то важным и прольет хоть какой-то свет на творившуюся вокруг чертовщину. Мы вышли к памятнику, но разместились не возле него, а подальше, в высокой траве. Любка достала из рюкзака черный полиэтиленовый пакет, разорвала его, и мы воззрились на небольшую коробочку, сделанную из досочек и заколоченную гвоздями. Любка ее потрясла, и внутри что-то зашуршало. Поддеть гвозди без инструментов оказалось делом непростым, потому минут через десять мы нашли несколько крупных камней и просто разломали ее, надеясь, что не повредим содержимого. Любка откинула сломанные досочки, и мы увидели стопку конвертов в прозрачном целлофановом пакете.

— Письма, — ахнула подруга и зашелестела пакетом.

Мы держали в руках старые конверты, потертые временем и руками. Быстро просмотрев, выяснили, что часть писем была из Германии, а часть из нашего родного города, при чем отправителем последних была указана Любкина бабушка.

— Ты видишь, видишь! — взвизгнула подруга, тыча мне в лицо конвертом и доставая письмо.

— Предлагаю соблюдать хронологию, — отобрала я у нее листок, — иначе мы только запутаемся.

Любка со мной согласилась, и мы нашли первое письмо, от 1938-го года. Я вытащила его из конверта, и мы склонили над ним головы.

Закончив читать, мы с Любкой переглянулись и тут же схватились за следующее письмо, а за ним за третье, и так дальше, пока не прочитали все.

— Вот это история, — присвистнула подруга, откладывая последний лист, — выходит, бабуля моя на самом деле Ансельма, Аркашка Арне, да еще и дед мой?

Несмотря на прочитанное, история до конца понятной не стала, совместив содержимое с рассказами и известными нам фактами, мы пришли к определенным выводам. Любкина прабабка в юном возрасте вышла замуж за немца, зачем-то наведавшегося в деревню Дымно, и уехала с ним. Следом за этим началась первая мировая, а спустя несколько лет после ее окончания прабабка приехала на родину, в деревню, вместе с мужем и ребенком лет восьми, это и был наш Аркашка. Далее, по непонятным причинам семья оставила его с бабушкой, а сама вернулась в Германию. Судя по письмам, инициатором этого поступка был муж прабабки. Бабушка дала мальчику русское имя и воспитывала, как собственного ребенка. Хотя все в деревне знали о его происхождении, относились к нему неплохо, в основном доставалось матери, которую считали изменницей родины. Она, правда, вряд ли от этого страдала, раз уж находилась далеко. Потом грянула отечественная война, и бабка с внуком бежала из деревни, так как та стала очагом военных действий. Бабка померла уже в конце войны, а Аркашка, будучи юным парнем и не зная, что ему делать, вернулся назад. Его деревню сожгли, но в соседней нашлись добрые люди, приютившие парня. На время боевых событий переписка прекратилась, что неудивительно, но потом возобновилась, правда, письма от Любкиной бабушки были направлены теперь на почтовую станцию в областной центр до востребования. Видимо, таким образом Аркашка проявлял конспирацию. Сам он женился на местной девушке, тоже оставшейся без родных, но зато у нее был дом, в котором молодая семья и стала жить. Из писем, присланных бабулей, мы узнали, что отец их погиб в конце войны, не дождавшись четыре месяца до рождения третьего ребенка — Арнольда. В целом, переписка носила, скорее, эмоциональный характер, это был разговор брата и сестры, вынужденных существовать в отрыве друг от друга. Интересно стало, когда бабуля вдруг решила вернуться на историческую родину. Времена были тогда непростые, а светить именем отца, человека в Германии известного, точно было ни к чему. И бабуля решилась просить помощи у друзей погибшего папеньки. Ей не отказали, и через какое-то время бабуля оказалась в России с новыми документами и новой историей жизни. Переезжая, она пережила немало неприятных минут, однако, главное, что на родину ее пустили, и никто не раскрыл истинного имени. Естественно, первым делом, она стала искать встречи с братом. Не знаю, что между ними произошло: то ли родственные чувства к тому моменту поутихли, то ли они поняли, что все письма писали друг другу дети, а встретились-то уже взрослые люди. Возможно, все прошло хорошо, но по какой-то причине они решили, что не стоит раскрывать свое родство. В общем, это останется загадкой, ясно одно: Аркашка остался в Марьино, а бабуля обосновалась в нашем городе на довольно приличном расстоянии. Они продолжили писать друг другу письма, хотя теперь те приходили гораздо реже. Предпоследнее письмо было прислано аж в 1994-м году, а пришедшее до этого — двумя годами раньше. Но в предпоследнем, бабуля сообщала о том, что объявился их младший брат, нашел ее сам и приехал без предупреждения. Письмо было сбивчивым и пронизанным тревогой, бабуля писала, что Арнольд показался ей опасным и что он весьма интересовался «тем самым папиным вопросом», она предположила, что ему может быть что-то известно. Бабуля сделала вид, что не понимает о чем речь, а младший братец — что верит этому, в чем она сильно сомневалась. Также Арнольд пытался вызнать об Аркашке, но бабуля заявила, что не общалась с ним после войны и о его судьбе ничего не знает. Тем не менее, в письме она выразила опасения, что братец не так прост, потому может и найти Аркашку, и тот должен быть настороже. После этого довольно непонятного для нас письма следующее, последнее, было послано незадолго до смерти. Конкретной информации оно не несло, по большей части это были размышления о жизни, об их семье и отношениях, сожаления о расколе семьи и тайне отца, которая тенью легла на все их судьбы. В самом конце бабуля написала следующее: