Больше не приходи

– Ясно. С двенадцати до двух вы спали.

– Да уж. Ничего не могла с собой поделать.

– А Анатолий Павлович? И его сморило?

– Наверное, – пожала плечами Оксана. – После секса-то! Но я чего пришла: где ваша милиция? Когда нас отсюда вывезут? Чего вы тянете? – в ее голосе прорезались давешние визгливые нотки.

– Вы вообразили, что вас вывозить отсюда будут? – удивился Самоваров. – На белом вертолете? А не угодно ли три часа пешком до станции? Это хоть сейчас. Вас ведь никто не держит.

– Вы такой же хам, как и ваш Кузнецов. Ныне покойный.

Она скрылась за дверью, и постепенно утянулся за нею шлейф дорогой вони. Самоваров облегченно развернул блокнот, и снова зря: по тропе, неловко волоча ноги, быстро шагали Егор с Валериком. «Слава Богу, хоть живы», – обрадовался Самоваров и стал спускаться вниз. Дуралеи резво мчались к воротам, к Дому, к «прiемной», так что Николаю долго пришлось размахивать руками, прежде чем они его, наконец, заметили и подошли вдоль прясел к лиственницам. На задах Дома была глухая стена, никаких окошек, только дверь на верандочку. Их никто не видел.

– Ну, что случилось?

– Владимир Олеговича убили, – неровным от бега голосом доложил Егор.

Самоваров так и повис на пряслах.

– Как? Давайте толком.

Начал Валерик:

– Мы шли по тропе, и там, где обрыв, внизу...

Дальше шли слишком страшные для него картинки, и инициативу взял Егор:

– Дерево там расщепленное... Там он, на нем.

– Как это – на нем?

– Проткнутый. С обрыва его столкнули или сбросили прямо на это дерево.

– А сам он не мог упасть? Поскользнуться?..

– Ну да! Там как раз над этим местом площадка широкая такая. Трава. Сидеть даже можно. Тут разве что прыгнуть надо было, как с вышки в бассейне.

– Ограбили его? Может, бичи?

– Не похоже... Сумка на плече так и висит, и курточка эта классная на нем, и остальное все...

– Чего же вы назад притащились? Это вы стреляли? Зачем?

– Мы вам сказать. И страшно. И не догадались.

Две пары испуганных глаз смотрели на Самоварова. Ребятня! Пропадешь с такими сыщиками!

– Вы хоть посмотрели, может, там натоптано – боролись, дрались? – допытывался Самоваров. – Называется «следы борьбы»... Ветки поломанные и все такое...

– Ничего там нету, – уверенно заявил Егор. – Спихнули его с обрыва. Только зачем?

– Это как раз понятно, – сказал Валерик. – Помните, он, когда уходил, сказал, что видел или слышал что-то, но не уверен... Что-то такое... Вот и не дошел.

– Похоже, – согласился Самоваров. – Давайте, ребята, бегите ко мне в мастерскую, посидите там, отдышитесь. Кажется, никто еще вас не видел. Учтите: на станцию вам все-таки придется идти. Только без выкрутасов, по большой дороге.

Да, дела! Самоваров смутно стыдился: зачем Семенова отпустил? Ведь слышал, как тот бормотал какую-то ерунду про свои сомнения. И видел, как бедный банкир убегал от Дома с выпученными глазами, до смерти перепуганный. И вот пожалуйста... Действительно, до смерти. Буквально.

Даже пацану понятно, что здесь не несчастный случай. Бичи? Почему тогда не ограбили? Нет, это тянется один сюжетик с Кузнецовым.

По наружной лестнице спускалась Инна. Она выглядела отдохнувшей, но какой-то потускневшей. Уже вся в черном. Впрочем, у нее полно черных одежд.

– Николаша! Что, милиция уже была?

– Нет еще.

– Как же так? Третий час, – удивилась она.

– Инна Ивановна, вы приготовьтесь... Дела идут пока неважно. Вернее, новости неважные... Дело в том, что погиб... вероятно, убит Владимир Олегович Семенов. В лесу. Он не дошел до милиции.

– Но это... это...

– Да. Ужасно. Ради Бога, постарайтесь успокоиться!

Она закрыла лицо руками в серебряных кольцах.

– Я не могу, я к себе пойду. Туда – не хочу... – она мотнула головой в сторону «прiемной». Оттуда доносилась неясная сварливая тирада Оксаны. – Господи, как я одинока...

Она медленно побрела наверх.

Самоваров без особого сочувствия проводил ее взглядом. Он рвался к своему блокноту: копошились в голове, сумбурно сцеплялись и разлетались вдребезги обрывки слов, тускнели и снова проявлялись в памяти лица – странными рядами, чуть ли не в рамочках... Что-то брезжило, но бессловесно, бесплотно. Расчертить бы, разложить, выстроить все... Но и на обитателей Дома взглянуть любопытно.

Здесь, в Доме, все, как быть должно: надутая Оксана, унылая Валька и философически мужественный Покатаев. С Оксаной он явно только что препирался: она снова с ногами на постели, обиженно уставилась на дощатый тыл какого-то шифоньера. Покатаев развалился в плетеном кресле; а чтобы не вонзались в спину выщербленные прутья, подстелил плед. Ловко устроился. Смотрится превосходно.

9. Версии А.П. Покатаева

– А, Порфирий Петрович! – иронически ухмыльнулся Покатаев, когда Самоваров подсел к нему, подвинув табурет. – Ко всему приглядываетесь, всех душевно расспрашиваете? Девчонки вам исповедуются, как они какают под кустиками. Да вы виртуоз! Вы могли бы большие деньги на этом зарабатывать! Ну и как, огорошите нас разгадкой страшной тайны?

– Что, если огорошу?

– Ого! Вы серьезно? Вот, значит, как у вас: ходите-ходите, а потом – раз, и в каталажку злодея!

– Нет. Даже если б хотел – не могу в каталажку. Я ведь даже вещественными доказательствами заниматься не стал. На это специалисты есть.

– Разочаровываете. Я думал, вы и вправду шерлок-холмсничаете. Ну, там – сигаретный пепел, газета за девятое число, дырка в ботинке и прочее...

– Я думаю, без пепла можно обойтись.

– И убийцу укажете?

– Скорее всего, укажу. Не знаю, загрузится ли он в каталажку. Истина и правосудие – суть вещи разные. Доказательства, материальные свидетельства – этого может и не быть. Но что к чему, разобраться можно.

– Так-так. Значит, психология в ход пойдет? Папа Фрейд? Так, Порфирий Петрович?

– Все пойдет в ход. Я знаю, правда всегда видна. Кончики торчат непременно. Кто-то что-то видел, кто-то что-то думал, кто-то на кого-то обиделся, кто-то что-то потерял. Жизнь очень махровая. Человек только примитивную штуку придумать может, а уж думает – Творца перехитрил. По-моему, таракан сложнее компьютера. Жизнь не обманешь, она покрутит-покрутит, посмеется и выдаст все равно. Это ведь только в детективных романах старая дева тюкнет здоровяка лорда мешочком с песком, да еще рассчитает при этом до секунды, чтоб все случилось непременно под базальтовой колонной, перед кустиком, допустим, жасмина. Живьем так не бывает.

– А если злодей умный очень? Поумнее э-э... ну, скажем, вас? Перехитрит, зараза!

– Вряд ли. Тут ведь как? Злодей придумал что-то и под свою злодейскую колодку всю жизнь мысленно подогнал. Кажется ему, гордецу, что комар носа не подточит. Ан нет! Как раз комар пролетит и все дело ему испортит. Мы-то его колодку не знаем и видим все куда путанее и сложнее. Вот пусть он свою колодку пристраивает, а я и колодку увижу, и то, что из-под нее торчит.

– Значит, вы не влезаете в шкуру злодея, не пытаетесь глядеть на мир его глазами, как настоящие сыщики-психологи, а наоборот, хватаете все, чему в понятиях его места нет? Неглупо. И много злодеяний раскрыли вы подобным образом?

– Мало.

Покатаев удивился:

– Ну хоть бы тут похвастались! Соврали! Ну что вам стоило?!

– Пусть злодей красуется, – усмехнулся Самоваров. – Пока на свободе.

– Похвальная скромность. Вы скромный романтик кустарного сыска. Снимаю перед вами... Ничего не снимаю, поскольку не ношу шляп. Что же предложить вам вместо шляпы, а? Рассказать разве, по примеру слабого пола, как я в кусты бегал, сколько раз и по какой нужде?

Самоваров терпеливо глотал издевки, потому что Покатаев разговорился. Соскучился он, наверное, сегодня. Сплошная нервотрепка. Переживает ли серьезно смерть друга? Осунулся, конечно. Мужественные складки лица стали походить более на морщины. Но нет, не убивается. Да и что заставило бы его убиваться? Глаз – гвоздь, верно Валька сказала. Весь он железный – тренированный, затверделый, желчный. Как они с Кузнецовым дружили столько лет?.. Странная штука школьная дружба: неотвязно лепит друг к другу случайных и далеких людей. Самоварову казалось, что встреться ныне незнакомые Кузнецов и Покатаев на каком-нибудь банкете, вряд ли бы захотели и парой фраз переброситься. Хотя, кто знает...