Последний грех (СИ)

— А чего — нет: штука баксов за ночь?! Один тут его на целый месяц раскрутил, так он, говорят, ему тачку подарил. Бумера, кажется.

— Хм. Кучеряво больно.

— Вот я и говорю — счастливчик.

— А, может, гон все это?

— Не веришь? — Юнец скривился. — Ну, не веришь — твои проблемы.

— Ладно, не бухти. Спросил только.

Но юнец уже обиделся: выкинул окурок и процедил.

— Я в клуб, ты идешь?

— Нет, постою еще немного.

— Как хочешь.

Виляя бедрами, блондин поковылял в клуб. Макс перевел взгляд на припаркованный седан, вспомнил профиль випа и замер: «А ведь это.… Точно-точно! И парень этот сказал, что депутат! А я-то гадаю, что за рожа знакомая. Альберт Борисович — неужто?! Вот так встреча!»

Глава 11

… Середина 90-х.

Карпыч подвел пацанов к залу и распахнул дверь. Марка там не было. Почесав в замешательстве затылок, усач запустил воспитанников внутрь и закрыл двеь. То, что танцор был где-то рядом, Карпыч не сомневался. В зале звучала фортепианная музыка, на вешалке болтался его плащ, а в воздухе пахло сладким запахом одеколона. «В туалете, наверное. Дымоход свой чистит», — усач усмехнулся.

Рассевшись на полу, пацаны невольно уставились в зеркало. Минуты шли, а учителя все не было. Кто-то скривил рожицу, кто-то захихикал, кто-то закричал. Один изобразил второго, третий рассмеялся и, началось. Мальчишки хохотали, цепляли и толкали друг друга. В зале воцарились суета и гомон. Подпрыгнув, крепыш Ромка прыгнул на спину высокому Леньке. Тонкие ноги пацана не выдержали и, оба сорванца кубарем покатились на пол. Ленька сопротивлялся и пытался встать, но ничего не выходило — Ромка крепко прижимал его к полу. Промучившись в бесплодных попытках, пацан замер и ждал, что победитель великодушно отпустит его. Но победитель вдруг решил иначе. Упиваясь победой, он закинул свой зад на поверженного и пахом прижался к ягодицам. Отпустил и вновь прижался. В зале все замерли — на что это было похоже, каждый прекрасно понимал. Понимал это и Ленька. Резко, размашисто, будто в нем лопнула невидимая пружина, он взбрыкнулся и легко скинул с себя обидчика. Слетев на пол, посягатель в довесок получил от Леньки мощный удар в пах.

— Ты чего, урод, совсем охуел?! — Ромка скорчился от боли.

— А ты чего?! В пидорасы вписался?! — Ленька сжимал кулаки.

— Сам ты — пидорас! Кто у козла того, лысого в джипе отсасывал? Думаешь, никто не видел?

— А ты не отсасывал, да? Хочешь, я и тебе за щеку ввалю! На, отсоси!

В подтверждение, Ленька вытащил из плавок сморщенный пенис и потряс им в воздухе. Не ответить — означало проиграть. Смачно, со знанием дела Ромка прицелился и плюнул. Слюни попали точно в цель, ошметками повисли на члене и медленно потекли вниз. Зал взорвался хохотом.

К новой атаке Ромка готов не был. Жалящими осами на него обрушились маленькие кулачки Леньки. Разбили, смяли, оглушили. В спасении Ромка сложился в коробочку и закрыл голову руками. Зал еще больше забурлил. Крики поддержки заставляли Леньку усилить натиск, кулаками выбить сатисфакцию.

— В челюсть бей!

— Вломи ему!

— По яйцам вмажь!

— Сосун херов!

Пацаны болели за Леньку. И это было ожидаемо. Как и то, что Ромке было уготовлено не только побои, но и всеобщее презрение. Он перешел черту, нарушил табу и должен был понести наказание. Табу подземных рабов было несложным: выезды к клиенту — одна жизнь, родной подвал — другая. И мужским утехам здесь не место. Даже Карпыч, заметив однажды, совсем не дружеские ужимки пацанов, показал кулак и твердо отрезал: «Увижу, что голубиться начали, яйца оторву!». Проверять достоверность никто не рискнул. А Ромкина выходка была даже не ужимкой, это было почти, как там, на ночном выезде у клиента. И посягательство на равного себе могло запросто соединить два мира. Что, конечно же, сами пацаны ни в коем разе не желали. Поэтому, Ромка был обречен, и пока Ленька лупцевал его от души, пацаны не вмешивались. Хотя кричали до хрипоты и сами хотели накостылять отступнику.

— Вмажь ему, Леньчик! Сбоку! Так! Дай я звездану!

Но, когда, осознав, что терять ему нечего, Ромка попытался встать, из толпы посыпались удары. Ромку стали бить все, и продолжаться это могло бесконечно долго, но тут в зал вошел Марк.

— Что тут у вас?! А-ах! — Марк замер от ужаса. — Прекратить! Я вам приказываю, немедленно прекратить!

Гнусавый вопль потонул в громких криках. Марк уже и забыл, когда так сильно напрягал голосовые связки, но это не помогало — его никто не слышал. Он кричал, но дети не реагировали — его для них просто не было. Марк затрясся — то, что происходило, напоминало ему петушиный бой. Мальчики дрались. Его лапочки и молодцульки, дрессированные месяцами, мордовали друг друга до крови. «Боже мой! Они опять взялись за старое. Вспомнили уличные привычки и устроили зверское побоище. Или, может, опять — этот бешеный?!» Мимолетный взгляд узрел Пашку в углу. Мальчик даже не смотрел на драку: сидел и чему-то улыбался. Марк удивился еще больше: «Тогда кто?!».

Он подбежал к толпе и энергично принялся расталкивать пацанов. Болельщики расступались, но драчуны, как бультерьеры, отпускать друг друга не хотели. Поняв, что в одиночку ему не справиться, Марк кинулся в коридор, подбежал к лестнице и громко заорал.

— Карпыч! Карпыч, ты где?! Сюда быстрее! Они там, — Марк задыхался от охватившего возбуждения. — Они калечат друг друга!

Услышав вопли, подвальный комендант подскочил и, как двадцатилетний молодец, в мгновенье ока слетел по лестнице. Распахнув дверь, громко рявкнул: «Стоять!». Но и появление Цербера пацаны не заметили. Дерущийся ком из рук и ног по-прежнему извивался и издавал крики и вопли.

— А-а-а!

— Сука, пусти! Тварь, на!

Время на разговоры Карпыч тратить не стал. Резко дернул драчунов за конечности и, словно щенки, они покатились в разные стороны.

— Гондоны! Ублюдки! Я вам, бля, покажу!

Мальчишки сразу смолкли. Тяжелое дыхание Карпыча, его, налитый кровью, взгляд говорили красноречивее слов. «Косяк» был налицо, и кто-то должен был быть наказан. Только кто?! Зачинщики, еще не остыв, все еще сверлили друг друга волчьим взглядом и не думали об этом. Всех остальных охватил страх.

— Недоноски! — Марк истерично нагнетал обстановку. — Мужланы малолетние! Вы еще изуродуйте друг друга, тогда вас с кривыми фэйсами ни одна собака не заберет. Так и придется на органы пустить! Я… Я вам покажу!

Восстанавливая дыхание, Карпыч ждал указаний. Но танцор только вопил и, конца его истерике было не видно. Устав, надзиратель решил действовать сам: схватив драчунов за шеи, потащил их в коридор. Те не сопротивлялись, адреналин в крови уже растворился. Марк проводил Карпыча взглядом и закрыл за ним дверь.

— Прямо, триллер какой-то! Шок! Ну, я не знаю — не мальчики, а петухи! Ничего, сейчас он их воспитает! Мало не покажется! — Марк уже не кричал, а быстро-быстро говорил, успокаивая себя пустыми выражениями. — Ничего, ничего. И не таких. Кто ж думал-то?!

— Марк Сигизмундович! — Громко, чтобы его услышали, Максим прервал учителя. — А занятие сегодня будет?!

— Что?! Ах, да! А как же?! — Будто вспомнив, зачем он здесь, танцор замер. И сразу преобразился. — Конечно, Максимчик, ты же сам понимаешь, что война войной, а занятия по расписанию. И тебя это больше всех касается. Способности нужно тренировать.

— Тогда, давайте начнем, — Максим смущенно опустил глаза.

— Конечно. Конечно, мой мальчик. — Марк встал и решительно хлопнул в ладоши. — Ребята, встали. Позиция номер два.

Участь драчунов была предрешена. Не в глобальном, конечно, смысле, а в смысле наказания. Карпыч подтащил их к дальней двери и швырнул на пол. Вздохнул, вытер пот со лба, достал ключи. Пацаны не шевелились, страх взял власть и над ними. Со смиренностью святых они ждали. Что находилось за этой дверью, каждый прекрасно знал. Отстойник, карцер, изолятор — у комнаты было много названий, но суть ее от этого не менялась. Комната страха, боли и унижений, оказаться здесь никто не хотел.