Пес, который говорил правду

Анатомия — это судьба? Он принял удар, как настоящий мужчина. Или как сильная женщина? Чепуха. Он принял его, как человек. Может быть, даже слишком по-человечески. Я вышла из дома и пошла по мощенной кирпичом дорожке. И все-таки у меня осталось чувство какой-то незавершенности: чего-то, что должно было произойти, не произошло. Когда я уже садилась в машину, ко мне подбежала Келли Бейкер. Мне совершенно не улыбалось разговаривать с ней сейчас.

— Холли, подождите минутку! Я уже неделю держу это в холодильнике для вас!

Она накинула куртку, но не застегнула ее. В руках у нее был небольшой пакет из фольги.

— Это те самые «Маленькие булочки в шоколаде», которые вам тогда понравились. Я их пекла и отложила для вас несколько штук.

Как я могла принять их после того, что я только что сделала с ее жизнью? С другой стороны, как я могла отказаться, не рассказав ей, что я только что сделала?

— Спасибо, — жалко улыбнувшись, пробормотала я.

Я взяла сверток и села в машину. Уже пристегнувшись ремнем, я услышала, что она зовет меня. Я приоткрыла дверцу, и она заглянула в машину:

— Держите их подальше. А то как бы собаки не стащили!

Я кивнула:

— Конечно. Кто же станет кормить такими прекрасными булочками собак! Но спасибо за напоминание.

Отравление шоколадом. Февральский выпуск «Собачьей жизни». Периодические издания «Собачий мир», «Собачьи фантазии» и «Газета американских кинологов» всегда предостерегают читателей: в День святого Валентина не делитесь шоколадом со своими собаками! Но некоторые беспечные подписчики забывают о предостережениях прессы, а некоторые ее вообще не читают. Какао и шоколад содержат вещество, для собак ядовитое, — теобромин. Не все собаки одинаково чувствительны к нему, но даже сравнительно небольшая доза шоколада может убить очень чувствительную собаку. А противоядия нет.

Глава 21

По пути домой я думала о Джоэле. Доверяла ли я ему? Да, почти. А он мне?

Потом я созналась себе, что мне просто хочется сбежать. В Аулз-Хед в штате Мэн, где я выросла и где до сих пор живет мой отец. Всего пять часов, если ехать быстро и нигде не останавливаться. Я не прикрепляю к ветровому стеклу табличку «В машине собака», но всегда делаю поправку на это, когда езжу. Хотя Рауди был образцовым автомобилистом и его никогда не укачивало, все равно приходилось останавливаться хотя бы один раз. С другой стороны, дорога хорошая, а я давно не видела Бака, а Кими вообще с ним еще не знакома.

Не успев опомниться, я уже трезвонила в дверь Ритиной квартиры. Я сказала ей, что уезжаю, и попросила забирать молоко и газеты, пока меня не будет. Она может даже покормить собак, если ее хорошенько попросить, но категорически отказывается гулять с лайками. С тех пор как она вывихнула запястье, когда Рауди погнался за котом.

Знаете, когда в полной мере осознаешь, как прекрасно иметь собак? Когда возвращаешься домой. С людьми все иначе. Пока тебя нет дома, у человека может испортиться настроение, он может вдруг подумать о тебе плохо или затеять что-нибудь, чему твое возвращение только помешает, или, наконец, он может просто предпочитать одиночество. Собака всегда сгорает от нетерпения тебя увидеть.

Едва я открыла кухонную дверь, Рауди совершил ритуал, обычно приберегаемый для моих возвращений из долгих отлучек. Долгих — значит более получаса. Он, конечно, не прыгал. Я бы никогда не позволила ему прыгать. Он просто поднялся во весь рост, положил свои лапищи мне на плечи и вылизал мне лицо языком. Если держишь лайку, лицо у тебя всегда чистое. Я уже почти внушила Кими, что напрыгивать на людей — дурной тон, но не успела объяснить ей, что ходить кругами и напрыгивать со спины — тоже нехорошо. Именно это она теперь и проделывала. В конце концов, она ревновала к Рауди, она ведь тоже была моя собака, и я радовалась, что хоть в чем-то они едины, даже если они и подавят мне шоколадные круассаны, не имеющие, правда, форму полумесяца.

— Хватит, — наконец сказала я.

Стряхнув с себя собак, я положила сверток на холодильник, откуда они не могли его достать. Не забыть бы булочки перед отъездом в Мэн!

Умная собака всегда чувствует, когда хозяин собирается уходить. И всегда полна решимости идти вместе с ним, а не оставаться дома. Кими и Рауди кружили поблизости, пока я звонила отцу. Он подошел после третьего гудка. Где-то там у него слышалось тявканье.

— Кто это у тебя там? — удивилась я.

Дело в том, что помеси волка с собакой не тявкают.

— Что? — переспросил он.

— Там кто-то лает.

— Разве? — Он не шутил и не притворялся. Он замечал тявканье и ворчанье не больше, чем другие люди замечают стук собственного сердца.

— Там собака лает! — закричала я в трубку. — Я тебя плохо слышу. Ты что, в сарае?

Этот сарай на самом деле давно уже не был сараем. В нем для каждой собаки был отгорожен загончик, из которого можно было выйти прямо во двор. Имелись родильные боксы, отделение для кормящих матерей, помещение для мытья и стрижки с удобно врытой в пол собачьей ванной, чтобы не ломать спину, затаскивая в нее собак. Перед сараем была устроена площадка для дрессировки с барьерами. Почти все это моя мать сделала своими руками. Когда жители Кембриджа говорят: «Мы переоборудовали кухню» или «Мы пристроили террасу», это всего лишь значит, что они вложили деньги. А Мариса все сделала сама. Как же мне ее не хватает!

— Почему ты так кричишь? — недоумевал отец.

Наконец-то лай прекратился.

— Что это у тебя там за собака? — спросила я.

— Помесь терьера.

— С кем?

Помеси — это, можно сказать, специальность Бака. Гибриды. Но помесь терьера с волком!

— Бог знает с кем!

Когда Бак произносит такую фразу о собаке, он вкладывает в нее прямой смысл. Он убежден, что там, на небесах, заняты в основном не совершением человеческих браков, а планированием собачьих вязок. Вечность Бак намеревается провести в тихой небесной библиотеке, изучая племенные книги за многие века. Собаки в чине ангелов, разумеется, тоже будут допускаться в библиотеку.

— Очень славная сучка! — с гордостью сказал Бак (как я уже говорила, обо мне он говорит примерно теми же словами).

— Хотелось бы взглянуть на нее. Ничего не имеешь против гостей?

— Прекрасно, — ответил он, — правда, в доме сейчас довольно много народа.

— Кто-нибудь занял мою комнату?

— Боксер, — ответил Бак.

Кто-то мог бы подумать, что он имеет в виду спортсмена. Но я-то знала, кого он имеет в виду.

— Я-то не возражаю, но вот Рауди может быть против, а уж Кими — точно. Пересели его куда-нибудь. Ты ведь еще даже не видел Кими.

Он, конечно, все знал о ней и был очень рад, что я завела еще одну собаку, а значит, становлюсь наконец нормальным человеком. Дело в том, что мой отец, как и Фейс Барлоу, считал сомнительными личностями всех, у кого в доме меньше шести-семи собак. Он мог отказаться выдворить боксера из моей комнаты, если бы я была одна, но ради Кими и Рауди он, конечно, согласится.

Покормив собак и вымыв их миски, я затолкала в дорожную сумку побольше шерстяных вещей и белья. Я как раз была в ванной и упаковывала зубную щетку, пасту и косметику (в основном я пользуюсь косметикой фирмы «Ревлон», потому что они не испытывают ее на животных), когда я вдруг услышала шум из кухни: сначала стук, а потом поскребывание.

Склонность к воровству пищи — трудноискоренимый у собак порок. Более благоразумно поступают те хозяева, которые устраняют проблему, а не пытаются ее решить. Это значит — крышки на мусорных ведрах. А на крышках — груз. Еще мы тщательно запираем двери. Мы стараемся избавить собак от искушения. Единственный крупный успех Рауди в мелком воровстве — это сахарница, которую я все время забывала на столе вместо того, чтобы прятать в буфет. Он, бывало, достанет ее, отнесет в один из своих тайников, там тщательно вылижет, и все это без единого звука! Я уверена, что, приложи я некоторые усилия, я отучила бы его от этого, но я их прикладывать не стала. Единственное, что я сделала, — проверила, нет ли у него диабета. Диабета не оказалось, просто он хищник. Когда у эскимосов, от которых мы и получили настоящих лаек, наступали тяжелые времена и люди голодали, собакам приходилось самим о себе заботиться. Если бы они не были настоящими хищниками, они бы просто умерли голодной смертью. Я поняла это, а, как говорит Рита, «все понять — значит все простить». Она, правда, утверждает, что это слова некой мадам де Сталь, но держу пари, она не повторяла этого так часто, как Рита.